Спасибо за отзывы!
Ну что, едем дальше? :)
* * *
...В соседней плацкарте «Rammstein» раздается,
Там люди культурно проводят досуг,
А эти? То водка рекой у них льется,
То ром на столе появляется вдруг.
Володька к Анютке полез целоваться,
Кусал ее за нос – не с трезвых же глаз.
Мне так и хотелось воскликнуть им: «Братцы,
Остановитесь! Мне стыдно за вас!»
А Лизка ревнива, как двести Отелло,
Глаза закатила, схватила кинжал,
Кому-то, видать, отомстить захотела…
Добро, хоть Андрюшка ее удержал,
А то б разыгралась кровавая драма,
И вместо курорта попасть нам в тюрьму.
Куда мне деваться от этого срама?
Хоть дергай стоп-кран и бросайся во тьму!
Как плохо, как тошно мне с ними, подружка,
Ни сна, ни покоя душе не видать.
Анютка жует шоколад под подушкой –
Нет, чтобы кусочек мне крохотный дать!
До позднего вечера карты шуршали…
Играли в какое-то «двадцать одно»,
И все проигравшие дружно снимали
Кто что: сарафанчик, пиджак, кимоно…
Позвали меня; согласилась от скуки,
За что мне сейчас же пришлось пострадать –
Подумаешь, Мишка снял майку и брюки,
А мне как прикажете блузку снимать?!
Андрюшка держался за голые плечи,
От холода дрожь не способный унять;
А Польку, которой везло в этот вечер,
Под грудой одежды уже не видать.
Анютка, снимая свою мини-юбку,
На Польку ворчала сквозь зависть и грусть:
«Уж коль тебе в картах везет, душегубка,
Так пусть хоть в любви тебе выйдет конфуз!»
А Полька одежду сгребала в охапку
И карты злорадно вертела в руке:
«Нужна мне любовь, как жирафихе шапка!
А вам неохота сидеть налегке?
Снимайте, ребята, рубашки и платья,
Я вам, дуракам, констатирую вновь:
Уж коль не умеете в карты играть вы,
Пусть вместо одежды вас греет любовь!»
Наташа, меня не суди слишком строго,
Понятно, что я виновата сама…
Да я и играть бы не стала, ей-богу!
Но просто случилось затменье ума.
…И вот мы сидим, шесть раздетых, по койкам,
Стыдливо глаза опускаем все вниз.
Тут Сашка к нам в гости ввалился и ойкнул:
«Ого! Это что тут, командный стриптиз?»
И Сашку втравили в картежное дело,
А как он одежду для нас отыграл,
Так Полька сказала: «Играть надоело,
Давайте-ка лучше поднимем бокал!»
Мы быстро оделись, а Лизка не стала,
Сказав, что одежда излишня для тел,
И так всем себя на показ выставляла,
Что даже Володька, как рак, покраснел.
Порывшись внутри своего чемодана,
Мишастик нашарил портвейна бутыль,
Андрюшку послали за чаем к «титану»,
А Лизка разрезала курочку-гриль.
У Мишки нашлось две сухих печенюшки,
У Аньки – копченый судак и «боржом»,
И я из кулечка достала ватрушки,
А Сашка – тарелку и вилку с ножом.
Бутылка портвейна в момент опустела,
Компания дружно смела гору «шпрот»,
Жевала блины, огурцами хрустела,
Как вдруг у Анютки схватило живот.
Она завизжала: «Меня отравили!»
Лизок поперхнулась: «Я тут не при чем!»
И Аньку сама коньяком отпоила,
И спать уложила на месте своем.
Спровадили Сашку, чтоб нас не объел он,
Допили портвейн и доели бисквит,
А Нюрка лежит с лицом белым-пребелым,
И что-то невнятное глухо мычит.
Уж в третьем часу разбрелись по постелям,
Полезли на полку – на эту, на ту…
И скоро в двенадцать ноздрей захрапели,
А я всё не сплю и смотрю в темноту.
Подушка повидлом испачкана гадко,
Трясет и мотает на рельсах вагон…
Домой я хочу! В настоящей кроватке
Гораздо скорей посещал меня сон.
О спальне уютной, просторной уборной
И солнечной кухне напрасно мечтать…
Овец и баранов в мозгу воспаленном
В который уж раз принялась я считать.
Уснула!.. И сон мне чудесный приснился:
Терраса у моря… цветочки… фонтан…
Но тут вдруг Володька на Мишку свалился,
А тот с перепугу полез в чемодан –
Не в свой, в Лизаветин! Проснулась Анютка,
Вскочила и Мишку по челюсти – хрясть!
Из горла чьего-то вопль вырвался жуткий,
А дальше совсем чехарда поднялась.
Проснулись четыре соседних вагона,
Народ всполошился, сбежался на крик,
Анютке принес кто-то чаю с лимоном,
Андрюшку с окошка стащил проводник.
Наташа! Хоть ты прояви ко мне жалость!
Ты – мой настоящий, единственный друг!
А я по наивности глупой связалась
С компанией этих развратных пьянчуг.
Всю ночь до рассвета они хохотали
Над Вовкой, а тот хохотал пуще всех.
А Мишка показывал челюсть: «Видали?»
И хвастался шишкой размером с орех.
Забылась под их я заливистый хохот
В тревожном и мрачно-безрадостном сне,
А утром опять – и визжанье, и грохот,
И хруст башмаков на разбитом стекле.
Протерла глаза: Лизка в ярости дикой,
У Мишки и Вовки на лицах тоска.
В ночной суматохе разбились бутылки –
Литровая водки и две коньяка.
Искали они виноватого долго –
Володька на Анечку бочку катил,
Андрюшка пытался отбиться от Польки,
А Мишка – тот Лизку во всем обвинил.
Орали, друг другу стуча по макушкам,
Толкались, пихались, пинались, вопя,
Швыряли с размаху стаканы, подушки…
Не выдержав, в склоку вмешалась и я:
«Опомнитесь! Разве какая-то водка
Дороже здоровья кого-то из вас?!»
Лизок огрызнулась: «Отстань, идиотка!
Тебя б без похмелки оставить, как нас!»
Соседи за стенкой дрожат от испуга,
Никто не рискнет заглянуть в наш отсек,
Оно и понятно – добраться до юга
Желает здоровым любой человек.
Утих мордобой перед самым обедом:
Шесть тел неподвижно по полкам лежат,
Меж ними обрывки валяются пледа
И перья с подушек над ними кружат.
И мне вот признаться не стыдно нисколько,
Что, вместо того, чтоб их в чувства привесть,
Я, снедь разложив на своей верхней полке,
В тиши благодатной устроилась есть.
Когда я ватрушечку чёрствую грызла,
В купе любопытный просунулся нос,
А вслед за ним – Сашка: «Опять катаклизмы?
Тогда был стриптиз, а теперь – тайский бокс?»
Потом добрый Сашка друзей тряс за уши,
Пытался вернуть их в сознанье водой,
А кто бы рискнул его ругань послушать,
На много ночей потерял бы покой...
Окончание следует.