Отправлено: 01.05.09 18:57. Заголовок: Однажды на голове у ..
Название: "Нимб" Жанр: юмор Герои: семья Корфов-Долгоруких Рейтинг: G Примечание: спасибо журналу «Крокодил»
Однажды на голове у баронессы Корф воссиял нимб. Откуда он взялся, не могла объяснить ни сама баронесса, ни ее супруг барон, ни уездный доктор, ни даже священник, отец Павел. Нимб сразу причинил своей владелице тысячу неудобств. Стоило ей куда-нибудь отправиться, как вокруг нее тут же собиралась толпа любопытных, норовивших оторвать по клочку ее одежды, а если она выезжала в экипаже - колеса и дверцы у кареты. Спрятать нимб никак не удавалось, он просвечивал и сквозь шляпку, и сквозь меховой капор, и даже сквозь пять оренбургских платков. В конце концов, страдалица перестала выходить из дому и приготовилась зачахнуть в четырех стенах, без солнца и свежего воздуха. Ввиду экстраординарности происшествия на семейный совет в доме Корфов собрались отец баронессы Петр Михайлович, две сестры – Лизавета и Софья Петровны, зять Михаил, брат Андрей и даже мачеха Марья Алексеевна. Нельзя было сказать, чтобы барона Корфа обрадовало такое нашествие родственников, однако, опять же ввиду необычайности обстоятельств, ему пришлось обуздать свое недовольство и нацепить на лицо гостеприимную улыбку. Баронесса с несчастным видом сидела в углу гостиной, раньше считавшемся самым темным. – Я всегда говорила, что ты ведешь слишком праведный образ жизни, – с порога заявила сестре Лизавета Петровна. – У меня бы никогда ничего подобного на голове не выросло! Судя по тоскливому выражению, появившемуся в глазах ее мужа Михаила, он был бы не прочь, если бы у жены вырос если и не целый нимб, то хотя бы восьмушка. – А тебе к лицу, Анечка, – продолжала тараторить Лизавета Петровна, разглядывая нимб со всех сторон. – Его можно носить вместо шляпки, и даже зимой… Он греет? Дай-ка… Ай! – вскрикнув, она сунула обожженный палец в рот и на некоторое время замолчала. – Как красиво! – в благоговейном трепете сложив руки на груди, прошептала Софья Петровна, любуясь излучаемым сестрой сиянием. – Анечка, с тебя можно писать иконы! – Ну уж нет! – вмешался барон. – Не хватало еще, чтобы к лику моей жены прикладывался губами кто попало! – Любопытна природа этого сияния, – пробормотал брат Андрей, поправляя на переносице очки. – Вы пытались сделать спектральный анализ? Баронесса громко всхлипнула. – А устранить это… гм… вы пробовали? – повозившись в кресле, спросил Петр Михайлович. – Пробовали, – вздохнул барон. – Не помогли ни примочки, ни ножницы, ни заговоры тетушки Сычихи. Баронесса уронила лицо в ладони и заплакала, сообщив лучам горизонтальное направление. Пытаясь закрыть глаза от слепящего света – кто рукавом, кто веером, – Долгорукие наперебой бросились давать бедняжке советы, каждый из которых, как оказалось, уже был безуспешно опробован, и при всяком новом упоминании вызывал новый приступ слез. – Зачем вам ножницы, примочки и настойки из мухоморов по рецепту тетушки Сычихи, – презрительно промолвила Марья Алексеевна, сердясь на недогадливость родственников, – когда в вашем распоряжении есть целых семь грехов? – Грехов? – испуганно спросила баронесса, перестав плакать. – Откушайте, господа! – кухарка Варвара внесла огромное блюдо свежих румяных пирожков, источавших соблазнительный аромат. – Из всех грехов я бы предпочел именно этот, – сказал Михаил, беря один пирожок и с аппетитом надкусывая. – О! С капустой, ваши фирменные! – Володя? – вопросительно взглянула баронесса на мужа. – Нет! – категорически отрезал тот, загораживая собой блюдо с пирожками. – Я не хочу, чтобы моя жена стала похожей на колобок! – Тогда, может быть… зависть? – робко предложила Софья Петровна. – Я ужасно завидую Питеру Паулю Рубенсу! Ах, мне никогда не научиться рисовать так же, как он!.. – Кому бы мне позавидовать? – задумалась баронесса. – Бетховену? Но он был глух… Моцарту? Но его отравили… И она опять заплакала, теперь уже от жалости не только к себе, но и к несчастному Вольфгангу Амадею. – А гордыня? То есть гордость? Фамильная гордость князей Долгоруких! Кто еще может похвалиться столь древней родословной? Наш предок, как-никак, основал Москву, – с напыщенным видом произнес Петр Михайлович. – Да, но мать-то Анечки – бывшая крепостная! – ехидно ввернула княгиня Марья Алексеевна. – Дорогая, – ласково обратилась она к падчерице, – почему бы тебе не впасть в гнев и не обругать своего мужа? Можно даже побить, коли придет охота! А пока вот упражнение для разминки: безмозглый осел, бесчувственный негодяй… Петр Михайлович привычно втянул голову в плечи, а баронесса набрала побольше воздуху в легкие, но вместо бранных слов с ее уст сорвалось: – Милый, дорогой, любимый, единственный… Барон расцвел ликующей улыбкой. – Безнадежный случай! – махнула рукой княгиня. Андрей снял очки, подышал на стекла и стал тщательно вытирать их платочком с вензелем «Т» на уголке. – Кажется, мы еще не пробовали ложь? Сам он изрядно преуспел на этом поприще, ловко скрывая от невесты платочки, вышитые его любовницей. – Я совсем не умею врать, – окончательно впала в уныние нимбоносица. – А если?.. – игриво стрельнула глазками Лизавета Петровна. – Только через мой труп!!! – взревел барон, сделав зверское выражение лица, а Михаил с не менее зверским выражением повернулся к жене, которая сделала вид, что испугалась. – Если мне позволено будет сказать, – подал голос управляющий Корфов, до сих пор скромно молчавший в сторонке, – сияние госпожи баронессы можно было бы употребить в коммерческих целях… Все тут же забыли о Лизавете Петровне и повернулись к нему. – Поскольку в этом году приключился недород пшеницы, – продолжил управляющий, – и лишние деньги в хозяйстве не помешают… – Не помешают, – кивнул барон. – …Анна Петровна могла бы давать концерты в Петербурге. За такое сияющее дополнение к ее чудесному голосу можно было бы взимать плату втрое, а то и впятеро больше обычной. Я же был бы доволен тридцатью процентами комиссионных. – Тридцать процентов? – сдвинула красивые брови баронесса. – Вам за глаза хватит и пяти, Карл Модестович! – Но если бы не я, вам бы никогда не пришла в голову такая великолепная идея, – не желал упустить своей выгоды управляющий. – Пятнадцать? – Десять! – Прибавьте хотя бы еще пару процентов, – стал канючить Карл Модестович. – Десять, и ни копейки больше! – отрезала баронесса. – Ой, что это? – раздался испуганный возглас Софьи Петровны. – Что случилось? – всполошились остальные. – Нимб исчез! – в растерянности пробормотала она, указывая на голову сестры, переставшую источать сияние. – Какая жалость! – хором воскли́кнули Долгорукие, которые уже свыклись с нимбом как с фамильной достопримечательностью, и зять Михаил, который втайне надеялся, что толика свояченицыной святости осенит и его легкомысленную супругу. – Не жалость, а жадность, – недовольно пробурчал управляющий, раздосадованный, что у него из-под носа уплыли легкие деньги. Один Владимир не разделял всеобщего уныния. – Я счастлив, потому что у меня есть ты, и никакого нимба мне не надо! – изрек он, обнимая жену. Ведь если поразмыслить, то вовсе не нимб является залогом семейного счастья.
Отправлено: 14.06.09 09:35. Заголовок: Gata вот..не зря я ..
Gata вот..не зря я откладывала Нимб на дессерт!! Катюша это такая прелесть! Ты такая умничка!!! Вот сижу, пью утренний кофе и погода уже не кажется такой хмурой, я улыбаюсь после прочтения такой чудесной юморески...и у меня кажется выросли крылья, что бы справится с неурядицами!
Отправлено: 16.06.09 18:56. Заголовок: СИЛЬНОЕ ЧУВСТВО (по..
Предлагаю вашему вниманию одно из самых старых моих произведений - собственно, моим его можно назвать весьма условно. Это даже не пародия, а адаптация под БН одной малоизвестной пьесы-шутки Ильфа и Петрова.
СИЛЬНОЕ ЧУВСТВО
(по мотивам И.Ильфа и В.Петрова)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
АНДРЮША – жених АНЯ – невеста ЛИЗА – сестра невесты МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА – мама невесты МИША – Лизин ухажер АЛЕКСАНДР – общий приятель ПЕТР МИХАЛЫЧ – папа Андрея ШТЕРН – пластический хирург КОРФ – первый муж Ани
Гости: АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ ИВАН ИВАНЫЧ ОЛЬГА НАТАША и другие
Комната в малогабаритной квартире в спальном районе Москвы. Идут приготовления к свадебному пиру. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА и ЛИЗА хлопочут у стола.
ЛИЗА. Водки, безусловно, не хватит. Двадцать бутылок на пятнадцать человек! Это не жизнь, мама! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Лизанька, ведь не все же употребляют! ЛИЗА. Именно все, мама! Сашка пьет, Мишка пьет, Ольга пьет, хирург, вероятно, тоже пьет… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. А будет Штерн? Мне что-то не верится. Лечить таким неприличным способом, этим ужасным ботоксом… ЛИЗА. Теперь всем его колют! Значит, Штерн, очевидно, пьет, Иван Иваныч с Андреем Платонычем пьют, как звери. Андрюша пьет… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (в ужасе). Андрюша пьет?! ЛИЗА. Как конь! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Лизанька, ну что за выражения! Неужели же Андрюша пьет? Такой приличный, нежный молодой человек! ЛИЗА. На Анькином месте я бы никогда не вышла замуж второй раз. Корф гораздо лучше Андрюши! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Но он – немец, Лизанька! ЛИЗА. Ну и что? Немец – это пруссак, пруссак – это калининградец, а калининградец – это москвич! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Я не против калининградцев, но Андрюша зарабатывает три тысячи, а Корф – всего две! ЛИЗА. Все равно противно. Менять мужа из-за штуки баксов! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Но они на дороге не валяются! ЛИЗА. Мужья, такие, как Корф, тоже… Нет, водки положительно не хватит! Если я и выйду замуж, то только за шведа! Уехать с ним в Стокгольм, в культурный город… Кстати, шведы, наверно, тоже пьют… Скандал! А у нас в Москве? Полный отстой… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Отстой! Господи, какими ужасными словами выражаются современные молодые люди! ЛИЗА. Не в словах дело! Если я и выйду замуж, то навсегда! Только где он, мой идеал? МИША (незаметно появляясь). Я здесь! ЛИЗА. А-а, это ты! Принес мне диск Макарского? МИША. Лизанька, солнышко, не было никакого Мака… ЛИЗА (грозно). Не принес? МИША (трусливо). Я всю «горбушку» обежал, его нигде… ЛИЗА (еще более грозно). Вон! Чтоб без Макарского ноги твоей здесь не было! МИША (робко). Но я… ЛИЗА (отворачиваясь). Свободен! МИША. Я не позволю! Я, можно сказать, с самыми серьезными намерениями… (достает из кармана изрядно помятый букет) Я люблю вас, Елизавета! Будьте моей женой! ЛИЗА. Это предложение? МИША. Официальное! ЛИЗА. Откладывается! МИША. Но ведь это волокита, бюрократизм! А… а… может, надо дать взятку? ЛИЗА. Я не продаюсь! И вообще… вообще я выйду только за шведа! МИША. В чем же дело, Лизанька? Поженимся и поедем жить в Швецию! ЛИЗА. Какой же из тебя будет муж, если ты не в состоянии выполнить просьбу любимой девушки? МИША. Ради тебя я готов на всё! Даже привезти живого Макарского! ЛИЗА. А DVD-плеер? МИША. Плеер Сашка принесет. Я сделаю всё, а потом повешусь, Лиза! (трагически) От любви умирают! (В дверях) На мой взгляд, водки не хватит. (Уходит) МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Напрасно ты так обращаешься с приличным молодым человеком. ЛИЗА. Ха! У нас все приличные… Вина достаточно, но водки, безусловно, не хватит! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. А где Аня и Андрюша? Пора бы им уже приехать… МИША (возвращается). Дамы, на лестнице стоит Корф! ЛИЗА. Корф?! МИША. Да, Вовка Корф, первый муж. Стоит на лестнице темный-темный… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Господи, только этого не хватало! Что будет, что будет! Ведь сейчас Аня с Андрюшей приедут из дворца бракосочетаний, и если они столкнутся… Это ужасно! Какой у него вид? МИША. Я же вам говорил. Стоит бледный-бледный… МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (ломая руки). Он ее убьет! ЛИЗА. Я помню, как он ее отлупил, когда она в ресторане с кем-то потанцевала… Он ревнив, как Отелло! Звонок в дверь. МИША. Это он! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Надо что-то сделать. Уговорите его как-нибудь! ЛИЗА. Мишенька, дорогой, пойди, повлияй на него! Миша идет к двери. Сильный стук. Он отскакивает. ЛИЗА (визжит). Не открывайте! Снова звонок. МИША (трусливо жмется к стенке). Я не оратор, чтоб влиять… Прошу запомнить! ЛИЗА (презрительно). Оратор! (Открывает дверь) АЛЕКСАНДР (входит с плеером под мышкой). Господа, на лестнице стоит Корф! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Отелло… АЛЕКСАНДР (мельком взглянув на стол). Господа, водки не хватит! ЛИЗА. Постойте, чего ему надо? АЛЕКСАНДР. Он пришел за Аней. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Какое нахальство! Я всегда говорила, Лизанька, что он – ужасный грубиян! А вы объяснили ему, что Аня выходит замуж? АЛЕКСАНДР. Он сказал, что плевал на это, и еще всем задаст трепку. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Так и сказал? АЛЕКСАНДР. Именно. Я уж стал побаиваться за свою игрушку (осторожно ставит плеер на тумбочку) За дверью начинается возня. Доносятся возрастающий шум борьбы и неясные голоса. МИША. Я пошел за Макарским (перебирается с балкона на пожарную лестницу и спускается вниз) Дверь распахивается, и влетает Андрюша, а за ним – Аня. У Ани фата съехала набок, Андрюша слегка помят. АНДРЮША. Это просто терроризм! АНЯ (с плачем бросается к Марье Алексеевне на шею). Мама! Мамочка! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что случилось? Он тебя оскорбил? АНЯ. Хуже! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Он тебя ударил? АНЯ (плачет). Хуже! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что же он сделал, этот негодяй? АНЯ. Он меня поцеловал! АНДРЮША. Хулиганство! (поправляет на себе костюм) ЛИЗА. Ну, ничего! Вы представить себе не можете, как я рада, что всё обошлось! АНДРЮША (обиженно). Почему же это я не могу себе представить? Дурак я, что ли? ЛИЗА. Вы меня не поняли. АНДРЮША. Почему же не понял? Значит, я – дегенерат, по-вашему? ЛИЗА. Фу! И зачем нужно жениться с таким нудным характером? Входит доктор ШТЕРН. АНЯ. Ах, Илья Петрович! Как я вам рада! ШТЕРН. Что это за юноша стоит на лестнице? АНЯ (стонет). Это невыносимо! АНДРЮША. Он дождется, что я спущу его с лестницы! ШТЕРН. Ну-с, позвольте поздравить с законным… Входят ИВАН ИВАНЫЧ и АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Что, свадьбы не будет? ИВАН ИВАНЫЧ. Отменяется? АНДРЮША. Что за чепуха! АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Нам только что Корф сказал, что свадьба отменяется. ИВАН ИВАНЫЧ. Он на лестнице стоит. АНДРЮША. Нахал и сволочь! ИВАН ИВАНЫЧ и АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Тогда разрешите поздравить… Анечка (чмок, чмок) Андрюшенька (чмок, чмок) Марья Алексеевна… Хорошо, что не отменили… Это вся водка? Не хватит… Входит ОЛЬГА, за ней – НАТАША и еще несколько гостей обоего пола. ОЛЬГА. Дорогая Анечка! (целуются) Володя просил тебе записку передать. Он… АНДРЮША (вырывает у Ани записку, читает, рвет в клочья и топчет). Ну, он дождется, я его спущу с лестницы!.. АНЯ. Ты не представляешь, до чего он меня любит. АНДРЮША (обиженно). Почему же не представляю? Что я, болван? С балкона залезает МИША. ЛИЗА. Принес? МИША (смущенно). Только… он пиратский… (достает из кармана диск) ЛИЗА (хватает диск и заталкивает в плеер). Сейчас послушаем! Доносится шум с лестницы. МИША. Что это? ЛИЗА. Это Корф. Из динамика доносится хрипение, а потом тонкое пронзительное «А-а-а-а-а-а-а-а!..» Все слушают, кривясь. МИША. Но согласитесь, это приятней, чем возгласы вашего Корфа! ЛИЗА. Репнин! МИША. Что, Лизанька? ЛИЗА. Это не Макарский! МИША. Макарский! Вот, и на коробочке написано… ЛИЗА (разглядывает коробку). Ты читать умеешь? Это не Макарский, а Витас! (выхватывает диск из плеера и запускает им в Мишу) Вон! МИША. Все равно водки не хватит! (уходит через балкон и пожарную лестницу) МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА приглашает всех к столу. Гости рассаживаются, наполняют рюмки и бокалы. Торжественная пауза. ШТЕРН (собираясь произнести тост). Ну… Оглушительный стук в дверь. Все пригибаются. ШТЕРН (ставит рюмку на стол). Нет, так нельзя. Я пойду с ним поговорю. Уходит. Все напряженно ждут. ШТЕРН возвращается с чрезвычайно недовольной физиономией. АНЯ. Ну, что? ШТЕРН (растерянно поправляя галстук). Да это просто мерзавец! Садится. Все поднимают бокалы. Снова грохот. Гости опять пригибаются. АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Морду надо бить, вот что! Идемте, Иван Иваныч! ИВАН ИВАНЫЧ (снимает пиджак). Не пейте без нас. Мы сейчас вернемся. Пойдемте, Андрей Платоныч, дадим ему дыни! (Уходят) Гости ждут в молчании. Пауза. Хлопает дверь. Полная тишина. Из-за двери доносится шум короткой бешеной схватки. Опять тишина. Входят, пошатываясь, АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ с ИВАНОМ ИВАНЫЧЕМ. ИВАН ИВАНЫЧ. Чего же вы его не держали? АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Как я мог его держать, когда вы его сами выпустили?! ИВАН ИВАНЫЧ. Я его выпустил?! Это вы его выпустили! АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ. Из-за вас он меня чуть не задушил! Безобразие! На площадку выйти нельзя! Садятся за стол под равномерный стук. Очевидно, страшный КОРФ лягает дверь ногами. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Хоть бы музыку послушать. АЛЕКСАНДР ставит Deep Purple. Все начинают есть под музыку и под стук в дверь.
Отправлено: 16.06.09 18:57. Заголовок: ИВАН ИВАНЫЧ. Советую..
ИВАН ИВАНЫЧ. Советую присматривать за водкой, Андрей Платоныч. Ее не хватит, так всегда бывает. АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ (наливает себе и Ивану Иванычу). Не будем терять драгоценного времени. (Громко) Здоровье новобрачных! (Быстро пьет и наливает) Здоровье присутствующих! (пьют и наливают) Здоровье хозяйки дома! (пьют и наливают) За будущее потомство новобрачных! (пьют, всё это проделывают со сказочной быстротой) МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что ж это вы, господа? Мы еще и налить не успели, а вы… так нельзя. ШТЕРН (косясь на гостей). Да, я вижу, тут времени терять нельзя! (пьет четыре рюмки подряд, пятой чокается с Ольгой) ОЛЬГА. Доктор, я обязательно хочу сделать укол ботокса. Мне рассказывали чудеса. Одну мою знакомую собирался бросить муж, но после двух уколов она так преобразилась, что он снова в нее влюбился! ШТЕРН (кивает). Да, ботокс творит чудеса. Приходит ко мне юноша с горбатым носом: девушки не любят. Ну, я ему… (жестом изображает укол) А на днях встречаю на улице – несется куда-то со всех ног. Что такое? Четыре девицы преследуют. А они ему не нравятся. Вот так! Страдал от одиночества, а теперь – разборчивый сделался. ОЛЬГА (в экстазе). Доктор, вы маг и волшебник! НАТАША. Я упиваюсь этим фактом! ШТЕРН (косится на Ивана Иваныча и пьет несколько рюмок подряд) Да-а… Приходит еще один юноша: правое ухо в два раза больше левого. Ну, я ему… (изображает тройной укол) НАТАША. Я упиваюсь этим фактом! Входит Петр Михалыч ДОЛГОРУКИЙ. ШТЕРН. Кто это такой? ЛИЗА. Представьте себе, я не знаю. АНДРЮША (изумленно). Папа?! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Здравствуй, Андрюша! Еле нашел эту квартиру. Хорошо, что на площадке стоит какой-то милый молодой человек, он мне подсказал. Ну, рад видеть тебя на свободе. Здравствуйте, товарищи! (знакомится с гостями) Долгорукий, Долгорукий, Долгорукий… АНЯ (Андрюше). Ты мне не говорил, что у тебя есть папа. Где он живет? АНДРЮША (сухо). Папа вернулся из… из дома отдыха. АНЯ. Ах, я мечтаю отдохнуть в каком-нибудь пансионате! АЛЕКСАНДР (Петру Михалычу). И где ж вы отдыхали – в Египте, Турции? ПЕТР МИХАЛЫЧ. В Магада… АНДРЮША. Папа! ПЕТР МИХАЛЫЧ (пьет). В Краснодарском крае. АЛЕКСАНДР. И приличное место? ПЕТР МИХАЛЫЧ. Мало сказать. Все восхищаются. Вон, Андрюша не даст солгать – вместе были, у него срок раньше кончился… АНДРЮША. Папа! АЛЕКСАНДР. А сколько стоит путевка? ПЕТР МИХАЛЫЧ. Всё даром. Уезжал, мне даже брюки с пиджаком выдали… Кто это все время стучит? ЛИЗА. Не обращайте внимания! АЛЕКСАНДР. Здорово! Ни копейки расходов! А путевка на месяц была? ПЕТР МИХАЛЫЧ. На семь лет. А у Андрюши – на пять. АНЯ. Видишь, Андрюша, твой папа лучше тебя сумел устроиться. Может, ты еще годика на три приобретешь путевочку? Мы бы поехали вместе! АЛЕКСАНДР. И я, и я бы тоже поехал! ГОСТИ (хором). И меня, и меня! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Нет ничего проще! Для этого всего лишь надо кого-нибудь огра… АНДРЮША. Папа!!! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Оставь меня, м-мещанин!.. ОЛЬГА (Андрюше). Вы и понятия не имеете, как прекрасно можно сейчас отдохнуть, даже в нашем Подмосковье! АНДРЮША (обижается). Почему же я не имею понятия? Что я, идиот? У Лизы звонит мобильный. ЛИЗА (отвечает). Да. Что? Купил? Уже везешь? Замечательно! Жду! Нет, Корф не ушел. Лезь опять по пожарной лестнице, только, ради Бога, не разбей диск!!! (отключается) Сейчас Мишка, наконец-то, привезет Макарского… обожаю! Начинаются танцы. АЛЕКСАДР (танцуя с Лизой). Не понимаю, что ты нашла в этом Макарском? ЛИЗА. Голос! А глаза! А волосы! А фигура! АЛЕКСАНДР. Разве их нет у меня или, к примеру, у Мишки? ЛИЗА. Ну, ты хватил! Сравнить какого-то Мишку с самим Макарским!!! Все танцуют. Грохот усиливается. АНДРЮША (Ане). Это всё из-за тебя. Этот кошмарный Корф срывает нам свадьбу. АНЯ. Чем я виновата, раз он меня так любит? НАТАША. Я упиваюсь этим фактом! ЛИЗА. Надо вступить с ним в переговоры. Саша, пойди и спроси, чего он, наконец, хочет! Александр уходит. Все столпились у дверей и ждут. Стук прекращается. АЛЕКСАНДР (возвращается). Он говорит, чтобы Андрюша убрался отсюда к черту. АНДРЮША (возмущенно). Он, кажется, дождется того, что я спущу его с лестницы! МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Скажите ему, что мы вызовем милицию! АЛЕКСАНДР (уходит и возвращается). Он говорит, что никакая милиция в мире не помешает ему любить Аню. АНЯ (польщена). Скажите пожалуйста! АНДРЮША (подозрительно). Сознайся, что тебе это нравится. АНЯ. Оставь меня в покое! АНДРЮША (Александру). Скажи ему, что я сейчас сброшу его с лестницы! АЛЕКСАНДР (уходит и сию же минуту возвращается с истошным криком). Корф прорвался!!! Все издают дружный вопль. Дамы с Андрюшей отскакивают от двери. Мужчины бросаются на помощь Александру. Они наваливаются на Корфа, из их тел образуется шар, катающийся по полу. Наконец, шар выкатывается за дверь. Вопли: «Дверь держи! Не пускай! А, черт, руку, руку не сломайте!» С балкона входит слегка запыхавшийся Миша. Из прихожей, тяжело дыша, возвращаются мужчины. ЛИЗА (хватает диск). Наконец-то! МИША (сияет). Ну как, пойдет? ЛИЗА (читает). «Антон Макарский» Спасибо! МИША. Спасибо – и только? А что с моим предложением? ЛИЗА. Потом, потом! (вставляет диск в плеер) ПЕСНЯ. «Святая дева, ты не в силах мне помочь, любви запретной не могу я превозмочь…» АЛЕКСАНДР. Так это из «Нотр-Дам», уж на зубах навязло! ЛИЗА (замахивается на Мишу). Я тебе этого никогда не прощу! МИША. Ну что я могу сделать, Лизанька, я обрыскал пол-Москвы, и везде этот проклятый «Нотр-Дам»! ЛИЗА. Все равно ты свинья! Гости снова садятся за стол. ПЕТР МИХАЛЫЧ. Что за чепуха. Давайте лучше выпьем за Магадан… АНДРЮША. Папа! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Молчи, щенок! ШТЕРН (пьет). Темное это дело – ботокс! Абсолютно темное! Никто не молодеет, наоборот, все дохнут! ОЛЬГА. Доктор, что вы! ШТЕРН. Я не доктор, я ш-шарлатан! Ясно? ПЕТР МИХАЛЫЧ (держит речь). Это очень хорошо, Андрюша, что ты женился. Через год я выйду на свободу… АНДРЮША. Папа! Черт знает что! ПЕТР МИХАЛЫЧ. Не мешай! Будем жить вместе, я буду нянчить внучат… АНЯ. Андрюша, что все это значит? На какую свободу он должен выйти? И почему он хочет жить с нами?! АНДРЮША. Успокойся. Анечка, это недоразумение. Папа, поди вон! ПЕТР МИХАЛЫЧ (свирепея). Ах ты, щенок! Забыл, с кем говоришь?! Забыл, как мы с тобой лохов на гоп-стоп брали, а в суде ты все на меня свалил, и я пошел паровозом?! Забыл?! Уходит, хлопнув дверью. АНЯ. И ты от меня все это скрыл! АНДРЮША. Какие мелочи, Анечка! АНЯ. Ты даже не представляешь себе, какой ты негодяй! АНДРЮША. Почему я не представляю? Что, у меня нет воображения? АНЯ (решительно). Зовите Корфа! Миша выбегает. Открывается дверь, наступает триумф Корфа. Он идет, надменно изогнув бровь и победоносно ухмыляясь, свысока поглядывая на жмущихся к стенкам гостей. АНДРЕЙ ПЛАТОНЫЧ (просыпаясь, кричит). Горько! ИВАН ИВАНЫЧ (просыпаясь). Горько! За великое чувство любви, ура! Андрюша с позором ретируется, Корф целует Аню, Миша – воровато – Лизу. Пир продолжается. МАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Вот говорили – водки не хватит, а все перепились!
Надо всей усадьбой Корфов звуки музыки порхают. Между черно-белых клавиш бойко скачут пальцы Анны, исторгая скерцо Баха. То стелясь по коридору, то взмывая к бельведеру, Бах звучит, и дом весь слышит радость в каждом этом звуке. В этих звуках - жажда бури! Живость престо, пламя форте и настойчивость крещендо бьют по нервам домочадцев. Полька стонет перед Бахом, - стонет, мечется по дому, в погреб спрятаться готова, лишь бы Баха век не слышать. И Варвара тоже стонет, – ей, Варваре, недоступно наслажденье ритмом скерцо, си-бемоль ее пугает. Карл Модестыч затыкает уши шариками ваты. Лишь один Владимир смело ходит с голыми ушами, перед музыкой не гнется. Все плотней и громче звуки растекаются по дому, и поют, и рвутся ноты из несчастного рояля. Бах грохочет. Ультразвуком вторит нотам пенье Анны. Вот охватывает голос гроздья нот объятьем крепким и бросает их, как бисер, со всего размаху в стены, чтобы, эхом отражаясь, те еще сильней звучали. Корф идет по коридору, синусоиде подобно, сапогом пинает двери, лбом все косяки считает. Он несет графинчик бренди, - ароматный, крепкий бренди, - и смеется, и икает... Он над музыкой смеется, он икает от похмелья… В звуках музыки и пенья он давно усталость слышит, он уверен, что не сможет Анна петь до самой ночи! Бренди льется... Бах грохочет... В недрах старого рояля резонанс неотвратимо мощь и силу набирает. Фуга! Скоро грянет фуга! Но на самой верхней ноте резонансного экстаза вдруг рояль, взрыднув надрывно, рассыпаться стал на части. Брызги клавиш, струн визжанье… Под роялем спит Владимир, сотрясая воздух храпом: – Баху с Вакхом не тягаться!
Отправлено: 04.09.09 06:52. Заголовок: ОГНИВО (по мотивам о..
ОГНИВО (по мотивам одноименной сказки Г.-Х. Андерсена)
Шел поручик Владимир Корф по дороге: раз-два! раз-два! Сабля на левом боку, фляжка – на правом; он возвращался домой с Кавказа. Большую часть пути он проехал верхом, но на постоялом дворе под Тверью проиграл коня вместе с седлом драгунскому капитану, и сейчас испытывал прочность своих офицерских сапог. На дороге встретилась ему старая ведьма по прозвищу Сычиха – тощая, страшная, в побитой молью собачьей шапке на стриженой голове. - Здравствуй, офицерик! - сказала она. - Какая у тебя славная сабля! А фляжка-то какая большая! Вот бравый вояка! Ну сейчас ты получишь столько выпивки, сколько твоей душе угодно. - Спасибо, старая ведьма! - сказал Владимир. - Видишь вон тот заброшенный колодец? - сказала ведьма, показывая на почерневший деревянный сруб. – Заберись в него и спустись в самый низ! А перед тем я обвяжу тебя веревкой вокруг пояса, ты мне крикни, и я тебя вытащу. - Зачем мне туда лезть? - спросил Владимир. - За вином! - сказала Сычиха, с первого взгляда угадавшая слабость нашего офицера – на то она была и ведьма! - Знай, что когда ты доберешься до самого низа, то увидишь маленькую дверцу; отвори ее, и попадешь в огромный подвал; в нем горит масляная лампа - темновато, конечно, а всё лучше, чем ничего. Ты увидишь три бочки; можешь отвернуть краник у любой из них и нацедить в свою фляжку вина. В первой бочке белое вино, во второй – красное, а в третьей – самолучшее бренди. Сторожит эти бочки немец-управляющий, злющий-презлющий, с усами, как два сухих веника, но ты его не бойся, накинь на него шаль, которую я тебе дам, а сам пей вина, сколько влезет! - Оно бы недурно! – облизнулся Корф. - Но что ты с меня за это возьмешь, хитрая ведьма? Ведь что-нибудь да тебе от меня нужно? - Я не возьму с тебя ни полушки! - сказала Сычиха. - Только принеси мне старое огниво, я его там давеча обронила. - Ну, обвязывай меня веревкой! - приказал Владимир. - Готово! - сказала ведьма. - А вот и моя шаль! – она сняла с себя ветхую грязную тряпку. Корф перекинул ноги через деревянный бортик, спустился в колодец и очутился, как сказала Сычиха, в большом подвале, где жиденький огонек масляной лампы едва-едва рассеивал мрак. Там стояли три огромные бочки, источавшие аппетитный винный запах, а между бочками прохаживался человечек в немецком кафтане, свирепо шевеливший жесткими рыжими усами. - Прочь, черт нерусский! - сказал Корф, отодвигая его со своей дороги локтем и отворачивая краник первой бочки. Оттуда полилось молодое белое винцо, наш офицер и жажду утолил, и фляжку наполнил. - Нечего на меня таращиться, глаза заболят! - сказал он вертевшемуся рядом немцу и отвернул краник второй бочки. Красное вино более пришлось ему по вкусу, и он набрал его в свою фляжку, выплеснув оттуда предварительно белое. - Mein Gott! – горестно возопил немец при виде столь непочтительного обращения с драгоценным напитком. - Ты на меня, офицера и дворянина, голос не повышай! – рассердился Владимир. – И вообще – помалкивай в тряпочку! И с этими словами накинул на рыжеусого немца ведьмину шаль. Пахла эта шаль разными травами, мышами и тараканами, и немец, привыкший только к запаху пива и сосисок, утробно хрюкнул и без чувств свалился на пол. Владимир про него тут же забыл и отвернул третий краник, и оттуда вырвалась струя – нет, не вина, а чистого золота! Затхлый воздух подземелья наполнился волшебным ароматом винограда и старого дуба. Должно быть, это славное бренди привезли из самой Франции! Вот когда пожалел наш поручик, что не открыл эту бочку первой и уже успел напиться белого и красного вина, почти не оставив в животе места для бренди. Он без жалости опустошил на пол фляжку и подставил ее горлышко под золотистую струю. Но этого ему показалось мало, и он, заметив в углу дюжину бутылок, вылил из них всех вино и, наполнив дивным бренди, растолкал их по карманам и даже за голенища сапог, жалея, что не может прихватить с собою бочку целиком. Насладившись содержимым этой последней бочки до такой степени, что мог едва передвигать ноги, Корф поплелся к выходу, поднял голову и закричал: - Тащи меня, старая ведьма! - Огниво взял? - спросила ведьма. - Ах черт, чуть не забыл! - проворчал Владимир, вернулся и взял огниво. Ведьма вытащила его наверх, и он опять очутился на дороге, только теперь и в животе его, и в карманах, и в сапогах булькало бренди. - Зачем тебе это огниво? - спросил он Сычиху. - Не твое дело! - ответила та. – Налакался вина, и хватит с тебя! Ну, отдай огниво! - Как бы не так! - сказал Владимир. - Сейчас же говори, зачем тебе оно, не то брошу тебя в этот колодец. - Не скажу! - уперлась Сычиха. Корф схватил ее и сбросил в колодец, а сам в приподнятом настроении двинулся дальше, выписывая ногами замысловатые крендели. Скоро набрел он на придорожную гостиницу, потребовал себе самую лучшую комнату, свалился на кровать прямо в сапогах и проспал целые сутки, а, продрав глаза, опохмелился бренди из двух бутылок и потребовал завтрак. Слуги в гостинице были расторопные и трактирщик – сама любезность, он заикнулся лишь, не многовато ль господин офицер пьет, как бы голова не заболела, но Владимир грубо его обругал и запустил в него пустой бутылкой. Трактирщик рассыпался в извинениях и прислал слугу с завтраком, хотя уже было восемь часов вечера. - А что, приятель, - спросил у слуги Корф, после третьей бутылки пришедший в веселое расположение духа, - можно ли тут у вас развлечься? - Скучно мы живем, барин, - отозвался лакей и пересказал гостю местные сплетни, самая любопытная из которых оказалась про красавицу-княжну, которую отец, старый и злобный князь, держит под замком. - Как бы ее увидать? - оживился Владимир, который после выпивки больше всего на свете любил приволокнуться за какой-нибудь милашкой. - Этого никак нельзя! – сказал слуга. – Уж больно крепко ее стерегут. Старому князю нагадали, что быть его дочери замужем за пьяницей, вот он никого к ней и не подпускает – не у всякого же, как у вас, на лбу написано, что он любит за воротник заложить; попадется какой жених, с виду приличный, а через год после свадьбы глядь – и спился. По отцовскому разумению, лучше дочке в старых девах остаться, чем с пьяницей горе мыкать. «Вот бы эту красотку поцеловать!» - замечтался Корф. Но нельзя так нельзя, и потянулся он к пятой бутылке. Два дня он прожил весело, в полное свое удовольствие, но на третий день запасы бренди иссякли, а хозяин гостиницы оказался канальей и наотрез отказался прислать ему вина, да еще и слугам запретил камин в его комнате топить. И вот сидит наш поручик в холодной комнате, трезвый и скучный, решил с тоски трубочку раскурить, а огонька-то и нет. Вспомнил он тут про маленький огарочек в огниве, которое взял в колодце, куда спускала его Сычиха. Достал Корф огниво и огарок, но стоило ему ударить по кремню, как дверь распахнулась, и на пороге возник немец из подвала с усами, как два рыжих веника. - А ты-то откуда взялся? – удивился Корф. - Я – раб этого огнива, - хрюкнул немец. – Что вам угодно, барин? Приказывайте, я повинуюсь! - Вот так история! - сказал Корф. - Огниво-то, выходит, прелюбопытная вещица: я могу получить все, что захочу! Эй ты, добудь мне винца! - велел он немцу. – Да не какого-нибудь там компоту, а крепкого бренди! - Ein moment! – кивнул немец, и не успел Владимир и глазом моргнуть, как перед ним на столе очутился полнехонький графин того самого бренди, из колодца. И снова потекла у нашего поручика развеселая жизнь. Услужливый немец таскал ему бренди в кувшинах, а что камин нетопленый стоял – так это не беда, Корф и без камина не мерз. Несколько дней предавался он радостям пития, а потом вдруг потянуло его на амурные подвиги. «Как это глупо, что нельзя видеть ту княжну! – разговаривал он сам с собой. - Такая красавица, говорят, а что толку? Сидит под замком, скучает, небось… Неужели мне так и не удастся ущипнуть ее за щечку? Ну-ка, где мое огниво?» И он ударил по кремню - в тот же миг перед ним стоял рыжеусый немец. - Бренди, господин? – спросил он. - Нет, не бренди. Хочу видеть красавицу-княжну! – потребовал Владимир. - Ein moment! – подмигнул немец, и в тот же миг оказались они в уютной розовой спальне. Почему в спальне, спросите вы? Так ведь стояла уже глубокая ночь, и красавица видела десятый сон. Владимир отодвинул полог кровати и от восторга прищелкнул языком – настолько княжна была хороша. Наш бравый офицер не удержался и наклонился, чтобы ее поцеловать, но тут откуда ни возьмись появилась толстуха необъятных размеров с огромной скалкой и от всей души треснула Владимира этой скалкой по макушке, приговаривая: - Губы прочь от Аннушки, бесстыдник! Ишь, чего удумал! Женись сначала, а потом целуй! Немцу тоже досталось на орехи: - Ах ты, гнусный сводник, черт нерусский! Пришлось незваным гостям удирать, да так прытко, что Владимир и не заметил, как вновь оказался в своей комнате в гостинице. Остаток ночи и весь следующий день он лечился бренди, а к вечеру его вновь потянуло на подвиги. Вызвал он с помощью огнива немца и велел устроить свидание с красавицей. - С той же самой? – уточнил немец. Владимир осторожно потрогал шишку на голове. - А нет ли в округе других красавиц? – спросил он. - Ein moment! – и ловкий немец перенес своего повелителя к беленькому особнячку и указал на окошко во втором этаже. Хоть немец и был вездесущ, однако от этого дома ключей у него не нашлось, поэтому он просто подставил спину, вскарабкавшись на которую, Владимир смог дотянуться до подоконника и заглянуть в комнату. Эта девушка была не такая красивая, как вчерашняя, но тоже хорошенькая, только разглядеть ее толком наш поручик не успел, так как она распахнула окно и выплеснула на него кувшин воды, да еще и крикнула: - Воры! Воры! Владимир сверзился со спины немца, шлепнулся оземь и потерял сознание. Очнулся он на другой день в суде. Толстый и важный судья восседал на своем месте, как на троне, а у подножья этого трона суетился какой-то хромой и наполовину лысый человек, которому все почтительно кланялись и называли Петром Михалычем, громко возмущался и размахивал руками, поминутно тыча пальцем во Владимира и требуя для него смертной казни. - На виселицу! – визжал он. – На виселицу! Владимир на виселицу не хотел и быстренько извлек из кармана огниво, а так как кремня под рукой не оказалось, то постучал огнивом по каблуку сапога. В тот же миг двери суда распахнулись, но вошел не рыжеусый немец, а немолодой человек благообразной наружности с хорошенькой барышней под руку. Поглядев на Владимира, он сокрушенно вздохнул, а потом пошел к багровому от ярости Петру Михалычу и стал перед ним извиняться. - Как вернулся с Кавказа, ну никакого с ним сладу не стало – пьет и день и ночь, в доме родном живет, как на постоялом дворе, меня трактирщиком называет и вина требует, я не даю, так он Карла Модестыча, управляющего нашего, за бренди гоняет, тетушку родную, сестру матери покойной, в погребе запер… я уж и топить в его комнате запретил, думал, от холода протрезвеет, да где там!.. - долетали до Владимира слова, но ему некогда было думать, на кого этот благообразный господин жалуется, потому что в спутнице его узнал он белокурую барышню, которую позапрошлой ночью фурия со скалкой не дала ему поцеловать. Петр Михалыч между тем успокоился и даже перестал требовать для Владимира смерти через повешение. - Ради дружбы нашей многолетней, Иван Иваныч, - сказал он, - я иск против вашего сына отзову, но дочку свою Лизаньку за него, как мы с вами когда-то по-соседски договаривались, не отдам! Не нужен мне такой зять. Супругу мою, княгиню Марью Алексееву, вчера чуть не до смерти напугал – в окно к ней полез, одно ладно, что пьяный был до изумления, и не долез, а то ведь неизвестно еще, чем бы дело-то кончилось! Иван Иваныч снова стал извиняться, а сына непутевого пригрозил примерно наказать и наследства лишить. Но тут вперед выступила беленькая барышня, которая с Иван Иванычем пришла: - Дядюшка, - пропела она таким мелодичным голоском, что наш поручик всплакнул от умиления, - не надо Владимира наказывать и наследства лишать, отдайте его лучше мне. Я буду ему хорошей женой, и за ним пригляжу, и за наследством! - Ты согласен жениться на Аннушке? – сурово вопросил Иван Иваныч, обращаясь к Владимиру. - Согласен, - икнул тот и вновь глаза закатил. Очнулся он на пороге церкви, с Аннушкой в белом платье на руках, вокруг звенели колокола, и все его с чем-то поздравляли, а потом посадили в украшенную цветами карету и повезли в какой-то смутно знакомый дом, где столы ломились от яств и играла музыка. И опять все кричали «ура» и «горько», и среди кричавших он увидел и ведьму Сычиху, одетую почему-то в нарядное платье, а не в драную шаль, и Петра Михалыча, и Иван Иваныча, и рыжеусого немца, и даже толстуху со скалкой. Ему нестерпимо захотелось бренди, но белокурая красавица, которая все время вертелась рядом, отобрала у него графинчик и нежно прошептала: - Не надо, бренди, любимый, лучше послушай, как я пою! И села за рояль, и стал петь, и все гости громко восхищались и хлопали в ладоши, один Владимир скучал, с тоской и ужасом думая о том, что теперь и впредь придется ему вместо любимого бренди слушать пение белокурой Аннушки, и никакой ловкий немец его не спасет… так оно и случилось впоследствии, и на этом мы и закончим нашу историю про огниво.
Супругу мою, княгиню Марью Алексееву, вчера чуть не до смерти напугал – в окно к ней полез, одно ладно, что пьяный был до изумления, и не долез, а то ведь неизвестно еще, чем бы дело-то кончилось!
В детстве я очень любила эту сказку. Пересказ на бнский лад очень понравился
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 58
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Сколько читаю эту юмореску, столько получаю положительные эмоции 
Спасибо 
Я эту юмореску писала с прицелом поднять читателям настроение, и довольна, что не промахнулась 
. шпашибо!!! сидю и улыбаюсь 
ух-ты!!!! ждём-с 
А дальше просто песня: 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
