Отправлено: 03.03.16 15:34. Заголовок: «Варианты жизни»

Название: «Варианты жизни»
Автор: Дея
Герои: все те же.
Примечание: место - там же, время - то же…

 Отправлено: 03.03.16 15:35. Заголовок: Она выехала на полян..

Скрытый текст

Это моя старая зарисовка, но мне она до сих пор нравится. надеюсь, и вас она не разочарует. Буду очень благодарна всем комментариям и всем впечатлениям, которыми вы захотите поделиться. Не стесняйтесь критиковать, пожалуйста, я к критике отношусь вполне вменяемо, и если она конструктивна, буду благодарна. Спасибо. Приятного чтения.

Она выехала на поляну в тот момент, когда английская сталь, сверкнув на солнце, взметнулась в руке князя. Они стояли в снегу, уперев друг в друга глаза, и ненависть, их ненависть сейчас была сильна, как заточенное острие шпаги, а причиной этой ненависти, была в ней, в маленькой крепостной, ставшая между двумя лучшими друзьями.
Они не замечали ее, они вообще ничего не видели, кроме глаз друг друга. Михаил, сжав в замерзшей руке металл, все тянул время, и она вдруг осознала - если сейчас грянет выстрел, то умрет. Просто упадет с лошади и перестанет быть… Вдруг так ясно и отчетливо стало понятно, от чего зависит ее собственная жизнь.
Перестав дышать и вцепившись в поводья так, что жесткие ремни врезались в кожу ладошек, она собрала все силы и, тронув коня, выехала из-за деревьев. Конь неторопливо ступал по сугробам, и девушке почудилось, что прошла целая вечность, пока она не оказалась рядом. Затаив дыхание, Анна не могла глотнуть воздуха.
Мужчины, услышав звонкий хруст снега, оглянулись и, застыв, следили за девушкой, неторопливо подъезжающей на лошади. Револьвер в руке князя опустился.
— Анна? — удивился Репнин.
— Что вы здесь делаете? — мрачно поинтересовался барон.
— Я приехала посмотреть, как два дворянина будут палить друг в друга из-за дворовой девки, — холодно ответила Анна.
— Анна, уезжайте… Вы… — князь еще пытался отговорить возлюбленную.
— Зачем же, князь? Я как раз и приехала, чтобы увидеть, как вы пристрелите своего друга только затем, что бы завладеть его имуществом.
— Анна… — оторопело проговорил Михаил, все еще не веря в жестокость ее слов.
— Ну, что вы Миша, не стесняйтесь, — холодно посмотрела она на своего поклонника, — Пристрелите его… и я стану Вашей.
— Прекратите этот балаган! — заорал вдруг Владимир.
— Отчего же? — резко повернувшись к хозяину, спросила его крепостная, — Мне как раз интересно посмотреть, как вы будете делить место в моей постели. Что, князь? Я вас шокирую? Да бросьте вы… — почти фыркнула она, — Я обычная дворовая девка, и не стою такого благородного порыва… Меня можно и на монетке разыграть, Владимир Иванович, допустим, — орел, а вы, Миша — решка.
— Анна… — Репнин не сводил с нее глаз и все силился понять, — Анна, о чем вы?..
— Я? — повела плечиком девушка, – Я, князь, о том что не стою вашей крови, поверьте — смело продолжила она, сглотнув стыд, — Я вчера была у него в комнате…и…
— Что? — холодея, прошептал Михаил.
— Миш, не слушай ее, — прервал свою крепостную, подошедший барон, — Она не знает что говорит.
— Я не понимаю… — совсем растерялся Репнин.
— Михаил Александрович, Владимир говорит, что вчера ночью я была в его спальне, но он…
— Что? — перебил Михаил, – Вы? — стоном вырвалось изумление, — У него в спальне?
— Да… И…
— Но как вы могли? Я… Я считал, что мы любим друг друга… Что вы любите меня!
— Она любит тебя, — тихо отозвался Корф.
— Да перестаньте вы господа… — вдруг расхохоталась Анна, — Ну какая может быть любовь? Вы — князь, я — дворовая, смешно право слово! Разумеется, я принимала ваши знаки внимания, и даже больше…
— Анна, Анна, что вы говорите, опомнитесь, это не вы, я не верю. Вы … — Репнин что-то лепетал, собираясь с мыслями.
— Довольно князь, — резко сказала Анна, — Я не желаю больше вас видеть. Ни одного из вас. Я вас ненавижу, — повернулась она к Корфу, — Вы сломали мне жизнь, я вам этого никогда не прощу. Вы заставили меня стать тем, кем я стала, расчетливой, злой и гадкой. А вы… — она перевела глаза на Михаила, — Вы…. Если бы вы только… — сожаление проступило слезами на бледном личике, и не договорив, она оборвала себя, – Я, кстати, нынче свободна. Мне барин ночью вольную дал, так что нет необходимости в ваших пистолетах. Прощайте господа… — вздернув подбородок, холодно сказала девушка, глядя на них сверху.
— Желаю вам перестрелять друг друга… — крикнула она, пришпорив свою лошадь.

Она гнала коня во весь опор, гнала, боясь своих преследователей, задыхаясь от морозного воздуха, и слезы душили ее. Что она наделала? Что они наделали? И что будет теперь? Как она могла быть так жестока? Как могла произнести те слова?
Стыд. Стыд огнем жег лицо, а сердце, сердце торопливо стучало, сбиваясь с ритма. Нет. Все это неправда. Это не могло быть правдой. Это сон. Дурной сон, который затянулся, что бы мучить ее. Что бы просто она, глупая, наивная, упрямая девчонка, поняла…
ЧТО? Что она должна понять?
«Господи, дай мне сил», — беззвучно шептали губы, «Помоги мне выдержать, помоги пережить боль, помоги забыть…»

Анна металась по комнате, собирая какие-то вещи. Шляпка съехала за спину и теперь мешала, но девушка не обращала на это внимания, торопливо выкладывая из комода все новые и новые тряпки. Варвара молча смотрела на эти сборы и всхлипывая, прижимала к глазам краешек своего фартука. В комнату протиснулся Никита, и остановился, наблюдая за сборами.
— Никита, голубчик, сундук спрячь где-нибудь, чтоб не сразу нашли, — закрывая крышку, негромко просила Анна, не замечая бежавших по щекам слез. Плакать было нельзя. Нельзя. Она потом вдоволь наплачется, ночи напролет вспоминая то, что сказала на поляне, но только не сейчас.
— Варя, Варечка, — обнимая кухарку, прошептала Анна, — Ну не плачь пожалуйста. Не могу я остаться, да и вольная я теперь… Мне ехать надо, понимаешь? — и заглянула в лицо кухарки.
— Только ты это вот спрячь, — передавая ей в руки шкатулку, проговорила девушка, — Варя, спрячь. И не показывай никому. Барину отдашь на третий день. Слышишь? На третий. Не раньше, — строго глядя на нее, наказывала красавица.
— Да поняла я, — всхлипнула Варвара, прижимая шкатулку к груди, — Только не думала я, что вот так вот… уезжать будешь… — всхлипнула женщина.
— Ну все, все, Варечка, — утешая, Анна обняла ее, и взглянув на часы, заторопилась, — Мне идти надо.
— Да куда ж ты пойдешь? — снова запричитала добрая женщина.
— Варя, не держи меня, я бежать должна. Понимаешь? Мне никак нельзя с барином видеться… — вырываясь из теплых рук, заплакала девушка.
— Да ты хоть денег возьми, на вот, припасла я, — вытаскивая пачку бумажных купюр, пробормотала Варвара. Потом нагнулась к корзинке, что стояла на полу и, положив под другие вещи толстенькую пачку бумажек, проговорила, — Ты как пойдешь, смотри леса держись. Там на развилке свернешь, да на тракт и выйдешь, только смотри засветло успей, а то в лесу ночью остаться можно… заплутаешь.
Анна, завязав шляпку, подошла к ней, – Все, Варечка, — целуя мокрую щеку, сказала она, — Пошла я, не ровен час, барин вернется.

 Отправлено: 03.03.16 15:40. Заголовок: Два человека стояли ..

Два человека стояли и, не отрываясь, смотрели вслед умчавшейся девушке. Они все еще слышали топот снежных копыт лошади, что увезла ее. Потом один из них выдохнул и опустил голову. Второй подошел, и тронув его за плечо, тихо сказал, — Миш… Миш, поверь, все что тут она наговорила — все это неправда… ну то есть, я хочу сказать, что…. — он смутился, но выдохнув, продолжил, — Ничего не было.
— Она приходила к тебе… — так же тихо ответил князь, — Понимаешь? Она приходила к те-бе… — устало прошептал он.
— Ну и что с того? Она приходила, потому, что любит тебя! Опомнись, неужели ты не видишь? Она на все готова, что бы спасти тебя, — Владимир горько улыбнулся, — Прости, Миш, но ты порой бываешь так слеп.
— Володь, это ты слеп… Да и я не лучше, — улыбка Михаила была не менее горька, — Ты не видишь очевидного.
— О чем ты? — Корф вскинул голову.
— Володь, подумай сам. Я, поверь мне, не в силах больше… — Репнин улыбнулся и, увидев оружие в своей руке, которое она заставила-таки его опустить, вздохнул, — А она просто умница! — восхитился он, — Очень талантливая актриса…

Только оставшись одна, Анна позволила себе заплакать - не сдерживаясь, громко, навзрыд.
Она шла по тропинке и, споткнувшись, почти упала, и боль, полоснув по ладони, словно прорвала плотину слез, так умело сдерживаемую почти весь день. Опустившись на землю, не заботясь о чистоте платья, она громко, как не плакала с самого детства, зарыдала, сотрясаясь от безысходности и отчаяния. Только теперь она осознала, что наделала, что натворила в своем желании отвести беду. Как могла она, маленькая, наивная девочка, представить, что сможет так отчаянно бороться, так правдоподобно лгать, так искусно притворяться? Но что самое поразительное, так это то, что они, эти искушенные в любви, испытанные в боях и умудренные в дуэлях мужчины, поверили ей. Ведь поверили! Поверили и опустили оружие, поверили и отступили, поверили и в общем изумлении ужаснулись открывшейся правде, представшей перед ними во всей своей крепостной грубости и деревенской распущенности.
Только когда стало темнеть, Анна поднялась с колен и двинулась дальше. Чтобы не произошло, а надо жить, надо терпеть… К сожалению, ей придется пережить и этот день, и эту ночь, и научиться не вспоминать серый взгляд, не вздрагивать, когда услышит чей-то низкий, насмешливый голос, не сбиваться с ровного дыхания, когда невзначай, летний ветерок, подует в лицо и на миг в памяти встанет и та ночь, и камин, и нежные руки, и теплое дыхание у самых губ…
Мотнув головой, словно отгоняя мысли, Анна ускорила шаг. Скоро добралась до развилки и, остановившись, задумалась. Прямая широкая дорога шла в поместье Долгоруких, дорожка направо поворачивала к большому селу, принадлежащему Корфам, а маленькая тропинка слева вела к Сычихе.
Анна прислонилась к дереву и задумалась. К Сычихе можно попроситься переночевать, но… Конечно, вряд ли ее будут теперь разыскивать, но и совсем не предположить преследования она не могла. Разумеется, чуткий Михаил теперь с презрением будет вспоминать не только ее, но и свой интерес к ней. О Корфе Анна старалась не думать, но представив на секунду, что может быть им найдена, задрожала и ступила направо. Проще всего затеряться в большом селе.
Во-первых, можно придумать любую историю, чтобы не вызывать у людей ненужное любопытство, во-вторых, Владимиру и в голову не придет искать ее в деревне, притом под самым своим носом. Захоти он искать, отправится в Петербург, зная ее намерения поступить в театр.
Итак, решено, она идет в деревню.
Теперь стоит придумать, как и почему девушка ее положения могла оказаться одна в лесу. К тому же нельзя и забывать о том, что в селе могут быть наслышаны о любимой воспитаннице старого барона.
Анна торопливо развязала шляпку, и присев, полезла в свою корзинку. Наскоро покрыв голову платком, она посмотрела на свои перчатки. Не стоит удивлять людей… От шелкового белья из корзины тоже пришлось отказаться, оставив его вместе со шляпкой под большой елью в сугробе. Расправив плечи, она снова повторила свою роль:
«Сирота, жених бросил, женившись на другой, и добрая барышня отпустила ее, бедную, на богомолье в монастырь».

Мужчины не торопясь ехали по снежному лесу, рассматривая верхушки деревьев и переговаривались как бы ни о чем, скрывая друг от друга главную причину их молчания. Наконец Репнин, не выдержав, сказал:
— Ты знаешь, я все думал, почему она мне сразу не сказала о том, что крепостная, а оказалось…
— Она не могла тебе сказать. И я не мог тебе сказать, — печально перебил его Корф, — Мой отец требовал все сохранить в тайне.
— Зачем? — изумился князь.
— Ты меня спрашиваешь? Я сам не раз задавал этот вопрос, да только никогда не получал ответа.
В тишине зимнего леса были слышны только неспешные шаги лошадей да их негромкие голоса. Репнин продолжил:
— Мне, наверное, не стоит заезжать к тебе.
— Да перестань ты, — хмыкнул Корф, — Отставку получил не только ты, меня она ненавидит…
В конюшне никого не оказалось, и в доме стояла непривычная тишина. На кухне Карл Модестович залечивал свою многострадальную голову, а Варя тихо всхлипывала. Насторожившись, Владимир бросился наверх.
От привычного аккуратного порядка в комнате не осталось и следа, какие-то вещи лежали в беспорядке на кровати, шкафы раскрыты, и на комоде все перевернуто.
— Варвара! — заревел барон, — Полина!
На крик сбежались слуги и, заглядывая через головы других, столпились на пороге.
— Где Анна?! — орал на весь дом хозяин, отчего мелко затрясся управляющий, Полина, тараща глаза, пожимала плечами и только Варвара, молча, плакала. Ни суровые расспросы, ни угрозы не смогли ничего прояснить, Варвара молчала, а Полина, пожав плечом, выпалила:
— Так не уезжала она, точно говорю. В лес вроде бы шла, корзину несла, я и подумала, что к Сычихе…
Не дослушав, Владимир бросился на конюшню, следом не отставая ни на шаг, торопился Репнин.

 Отправлено: 03.03.16 15:42. Заголовок: В село Анна вошла уж..

В село Анна вошла уже когда совсем стемнело и, оглядевшись, направилась к самому крайнему дому на улице. Маленькие оконца его были темны, и только отблеск тусклой лучины еле мерцал в последнем из них. Дорожка к избе была не очищена, а крыльцо совсем занесло снегом. Перекрестившись и вздохнув, она постучала, дверь отворилась не сразу, и на пороге показался седой старик, хмуро взглянув сверху на Анну, запустил ее в сени, и подслеповато сощурился, пытаясь разглядеть нежданную гостью. Анна набрала воздуха, и было уже собралась все объяснить, как дед заговорил сам:
— Ты еже ли насчет ночлега, то у меня бабка хворая… Лежит уже второй день, так что и потчевать тебя, милка, нечем… Репа есть да щей немного, а хлеба нет, не пекли …
— Да что вы! Мне только на одну ночь… Я завтра пойду… На богомолье я… Иду… — залепетала девушка, но дед хмуро кивнув, пошел в хату, и Анна последовала за ним.
Светелка была маленькая и, перекрестившись на красный угол, Анна остановилась на пороге. На лавке у печи под пестрым лоскутным одеялом лежала старуха, а на столе горела лучина.
Несмело подошла девушка к больной и, присев, тихонько тронула лоб.
— Да она же горит вся! — повернувшись к деду, прошептала Анна, — Ей доктор нужен…
— На дохторов у меня денег нема, я к колдунье хотел, да боюсь ее одну оставить, — сурово ответил старик, хмуро глянув на девушку.
— Давайте я с ней посижу… — несмело предложила Анна и тут же заверила, — Вы не волнуйтесь, я ничего худого не сделаю.
— Ну… — засомневался дед, — Коли не боишься с хворой остаться… Мне бы только бабку мою поднять, одна она у меня… — заторопился дед, накидывая тулуп.
Уже в сенях его догнала девушка и тихо прошептала:
— Вы когда приведете Сычиху, можно я не буду показываться? Можно я спрячусь? Можно? — вцепившись ему в рукав, залепетала перепуганная Анна.
— Зачем это? — оторопел старик.
— Нельзя мне с ней видеться… Никак нельзя, — упрямо мотнула головой она.
Старик пристально взглянул на нее из-под седых бровей и, хмыкнув, ответил:
— Да прячься, коли хочешь, только зла не причини… — пробормотал дед и вышел.
Старик ушел и Анна огляделась. Темная, бедная изба, печь еле топится, на лавке тяжело дышит больная, голодная кошка трется о ноги, прося тепла. Расстегнув пуговицы шубки, Анна присела к столу и задумалась…
На небе высыпали первые звезды, когда дверь отворилась, и в дом вместе с клубами мороза вошел старик, а за ним Сычиха. Колдунья она, конечно, была сомнительная, так, все больше в травах разбиралась, но народ ей упорно приписывал разные ведьминские свойства. В избе было тепло, печка уютно потрескивала поленьями, кошка сыто дремала, а на столе остывали щи. Старуха, умытая и причесанная, спала, а в хате стояла тишина. Сычиха огляделась и молча прошла к больной. Наклонясь над старухой потрогала, пощупала, подумала и, поднявшись, глянула на старика.
— Жива будет твоя старуха… Благодать в твой дом нынче пришла. Поправится и поднимется… На вот, — вытащив из складок своего одеяния кулек сухой травы, отдала его в руки деда и направилась к выходу, но, обернувшись, опять тихо сказала.
— Все у тебя, дед, теперь хорошо будет… К тебе пришла, а от него ушла… — застонала что-то только одной себе понятное и вышла, прикрыв дверь.
Анна выглянула из-за занавески, и старик, молча оглянувшись, уставился на нее.
— Тебя как зовут-то, девка?
— Анной*, — робко улыбнулась девушка.

Лесная избушка спала, когда ее сотрясли тяжелые удары в дверь. Барон Корф, стоя на крыльце, молотил изо всех сил дубовую преграду. Репнин топтался рядом, и все порывался остановить друга.
— Володь, прекрати, ты же видишь, здесь никого нет. Наверное, Анна где-то еще…
— Где?! — сердитый голос барона, разлетелся по спящему лесу, — Не несите чепухи, Ваше Сиятельство… Куда ей еще идти?
За спиной, на тропинке послышались быстрые шаги и вскоре появилась Сычиха.
— Ох! Как знала, что ты придешь…- пробормотала она, — Торопилась я, в село ходила, да вот только сердце сюда позвало.
— Мы Анну ищем, — угрюмо начал Корф, и внимательно присмотрелся к тетке, — Она у тебя?
— Не приходила она… — мотнула головой женщина, — Таится от тебя, скрылась… Да только недалеко она, сердцем чую, рядом. Не хочет она чтобы нашли ее, вот и затаилась.
— Так может она не здесь вовсе? Может быть, она в Петербург уехала, — подал голос князь Репнин.
Сычиха резко повернулась и, увидев князя, замахала на него руками, — Ты зачем сюда пришел? Иди скорей! Иди, говорю, там твоя в беду попасть может.
— Чего? — оторопел Михаил.
— Говорю тебе, судьба твоя в трактире… Ох! И горяча девка, в беду попасть может, беги, спасай, говорю. Да живей! — чуть ли не толкая опешившего князя, гнала его Сычиха.
Владимир тоже было рванулся, да рука колдуньи его ухватила, — Я же князю сказала, а не тебе… Тебе Анну искать надо, и не мешай ему, ты и так ему чуть дорогу не перешел. Не пропади сегодня Анна, ты бы таких дел наворотил. Скажи еще спасибо, что все так обошлось. Иди. Иди домой, да спать ложись, да смотри, сразу спать, и комнату запри. От греха… — деловито бормотала Сычиха.
— Ты чего болтаешь-то? — начиная злиться, хмуро спросил Владимир.
— Я тебе дело говорю, иди спать ложись, — твердо ответила Сычиха, — А об Анне не беспокойся, она под присмотром. С ней все ладно, и в тепле, и в достатке, только не время ее сейчас тревожить. Успокоиться девка должна, в себя прийти. А ты домой иди. Да смотри, Долгоруких не пускай. Никого. Понял? Никого… — опять напоследок повторила она и ушла в свою избушку. Владимир постоял на крыльце и, пожав плечом, проводил взглядом удаляющегося Репнина, повздыхал и по наказу тетки, отправился спать.

В село Анна вошла уже когда совсем стемнело и, оглядевшись, направилась к самому крайнему дому на улице. Маленькие оконца его были темны, и только отблеск тусклой лучины еле мерцал в последнем из них. Дорожка к избе была не очищена, а крыльцо совсем занесло снегом. Перекрестившись и вздохнув, она постучала, дверь отворилась не сразу, и на пороге показался седой старик, хмуро взглянув сверху на Анну, запустил ее в сени, и подслеповато сощурился, пытаясь разглядеть нежданную гостью. Анна набрала воздуха, и было уже собралась все объяснить, как дед заговорил сам:
— Ты еже ли насчет ночлега, то у меня бабка хворая… Лежит уже второй день, так что и потчевать тебя, милка, нечем… Репа есть да щей немного, а хлеба нет, не пекли …
— Да что вы! Мне только на одну ночь… Я завтра пойду… На богомолье я… Иду… — залепетала девушка, но дед хмуро кивнув, пошел в хату, и Анна последовала за ним.
Светелка была маленькая и, перекрестившись на красный угол, Анна остановилась на пороге. На лавке у печи под пестрым лоскутным одеялом лежала старуха, а на столе горела лучина.
Несмело подошла девушка к больной и, присев, тихонько тронула лоб.
— Да она же горит вся! — повернувшись к деду, прошептала Анна, — Ей доктор нужен…
— На дохторов у меня денег нема, я к колдунье хотел, да боюсь ее одну оставить, — сурово ответил старик, хмуро глянув на девушку.
— Давайте я с ней посижу… — несмело предложила Анна и тут же заверила, — Вы не волнуйтесь, я ничего худого не сделаю.
— Ну… — засомневался дед, — Коли не боишься с хворой остаться… Мне бы только бабку мою поднять, одна она у меня… — заторопился дед, накидывая тулуп.
Уже в сенях его догнала девушка и тихо прошептала:
— Вы когда приведете Сычиху, можно я не буду показываться? Можно я спрячусь? Можно? — вцепившись ему в рукав, залепетала перепуганная Анна.
— Зачем это? — оторопел старик.
— Нельзя мне с ней видеться… Никак нельзя, — упрямо мотнула головой она.
Старик пристально взглянул на нее из-под седых бровей и, хмыкнув, ответил:
— Да прячься, коли хочешь, только зла не причини… — пробормотал дед и вышел.
Старик ушел и Анна огляделась. Темная, бедная изба, печь еле топится, на лавке тяжело дышит больная, голодная кошка трется о ноги, прося тепла. Расстегнув пуговицы шубки, Анна присела к столу и задумалась…
На небе высыпали первые звезды, когда дверь отворилась, и в дом вместе с клубами мороза вошел старик, а за ним Сычиха. Колдунья она, конечно, была сомнительная, так, все больше в травах разбиралась, но народ ей упорно приписывал разные ведьминские свойства. В избе было тепло, печка уютно потрескивала поленьями, кошка сыто дремала, а на столе остывали щи. Старуха, умытая и причесанная, спала, а в хате стояла тишина. Сычиха огляделась и молча прошла к больной. Наклонясь над старухой потрогала, пощупала, подумала и, поднявшись, глянула на старика.
— Жива будет твоя старуха… Благодать в твой дом нынче пришла. Поправится и поднимется… На вот, — вытащив из складок своего одеяния кулек сухой травы, отдала его в руки деда и направилась к выходу, но, обернувшись, опять тихо сказала.
— Все у тебя, дед, теперь хорошо будет… К тебе пришла, а от него ушла… — застонала что-то только одной себе понятное и вышла, прикрыв дверь.
Анна выглянула из-за занавески, и старик, молча оглянувшись, уставился на нее.
— Тебя как зовут-то, девка?
— Анной*, — робко улыбнулась девушка.

Лесная избушка спала, когда ее сотрясли тяжелые удары в дверь. Барон Корф, стоя на крыльце, молотил изо всех сил дубовую преграду. Репнин топтался рядом, и все порывался остановить друга.
— Володь, прекрати, ты же видишь, здесь никого нет. Наверное, Анна где-то еще…
— Где?! — сердитый голос барона, разлетелся по спящему лесу, — Не несите чепухи, Ваше Сиятельство… Куда ей еще идти?
За спиной, на тропинке послышались быстрые шаги и вскоре появилась Сычиха.
— Ох! Как знала, что ты придешь…- пробормотала она, — Торопилась я, в село ходила, да вот только сердце сюда позвало.
— Мы Анну ищем, — угрюмо начал Корф, и внимательно присмотрелся к тетке, — Она у тебя?
— Не приходила она… — мотнула головой женщина, — Таится от тебя, скрылась… Да только недалеко она, сердцем чую, рядом. Не хочет она чтобы нашли ее, вот и затаилась.
— Так может она не здесь вовсе? Может быть, она в Петербург уехала, — подал голос князь Репнин.
Сычиха резко повернулась и, увидев князя, замахала на него руками, — Ты зачем сюда пришел? Иди скорей! Иди, говорю, там твоя в беду попасть может.
— Чего? — оторопел Михаил.
— Говорю тебе, судьба твоя в трактире… Ох! И горяча девка, в беду попасть может, беги, спасай, говорю. Да живей! — чуть ли не толкая опешившего князя, гнала его Сычиха.
Владимир тоже было рванулся, да рука колдуньи его ухватила, — Я же князю сказала, а не тебе… Тебе Анну искать надо, и не мешай ему, ты и так ему чуть дорогу не перешел. Не пропади сегодня Анна, ты бы таких дел наворотил. Скажи еще спасибо, что все так обошлось. Иди. Иди домой, да спать ложись, да смотри, сразу спать, и комнату запри. От греха… — деловито бормотала Сычиха.
— Ты чего болтаешь-то? — начиная злиться, хмуро спросил Владимир.
— Я тебе дело говорю, иди спать ложись, — твердо ответила Сычиха, — А об Анне не беспокойся, она под присмотром. С ней все ладно, и в тепле, и в достатке, только не время ее сейчас тревожить. Успокоиться девка должна, в себя прийти. А ты домой иди. Да смотри, Долгоруких не пускай. Никого. Понял? Никого… — опять напоследок повторила она и ушла в свою избушку. Владимир постоял на крыльце и, пожав плечом, проводил взглядом удаляющегося Репнина, повздыхал и по наказу тетки, отправился спать.

В село Анна вошла уже когда совсем стемнело и, оглядевшись, направилась к самому крайнему дому на улице. Маленькие оконца его были темны, и только отблеск тусклой лучины еле мерцал в последнем из них. Дорожка к избе была не очищена, а крыльцо совсем занесло снегом. Перекрестившись и вздохнув, она постучала, дверь отворилась не сразу, и на пороге показался седой старик, хмуро взглянув сверху на Анну, запустил ее в сени, и подслеповато сощурился, пытаясь разглядеть нежданную гостью. Анна набрала воздуха, и было уже собралась все объяснить, как дед заговорил сам:
— Ты еже ли насчет ночлега, то у меня бабка хворая… Лежит уже второй день, так что и потчевать тебя, милка, нечем… Репа есть да щей немного, а хлеба нет, не пекли …
— Да что вы! Мне только на одну ночь… Я завтра пойду… На богомолье я… Иду… — залепетала девушка, но дед хмуро кивнув, пошел в хату, и Анна последовала за ним.
Светелка была маленькая и, перекрестившись на красный угол, Анна остановилась на пороге. На лавке у печи под пестрым лоскутным одеялом лежала старуха, а на столе горела лучина.
Несмело подошла девушка к больной и, присев, тихонько тронула лоб.
— Да она же горит вся! — повернувшись к деду, прошептала Анна, — Ей доктор нужен…
— На дохторов у меня денег нема, я к колдунье хотел, да боюсь ее одну оставить, — сурово ответил старик, хмуро глянув на девушку.
— Давайте я с ней посижу… — несмело предложила Анна и тут же заверила, — Вы не волнуйтесь, я ничего худого не сделаю.
— Ну… — засомневался дед, — Коли не боишься с хворой остаться… Мне бы только бабку мою поднять, одна она у меня… — заторопился дед, накидывая тулуп.
Уже в сенях его догнала девушка и тихо прошептала:
— Вы когда приведете Сычиху, можно я не буду показываться? Можно я спрячусь? Можно? — вцепившись ему в рукав, залепетала перепуганная Анна.
— Зачем это? — оторопел старик.
— Нельзя мне с ней видеться… Никак нельзя, — упрямо мотнула головой она.
Старик пристально взглянул на нее из-под седых бровей и, хмыкнув, ответил:
— Да прячься, коли хочешь, только зла не причини… — пробормотал дед и вышел.
Старик ушел и Анна огляделась. Темная, бедная изба, печь еле топится, на лавке тяжело дышит больная, голодная кошка трется о ноги, прося тепла. Расстегнув пуговицы шубки, Анна присела к столу и задумалась…
На небе высыпали первые звезды, когда дверь отворилась, и в дом вместе с клубами мороза вошел старик, а за ним Сычиха. Колдунья она, конечно, была сомнительная, так, все больше в травах разбиралась, но народ ей упорно приписывал разные ведьминские свойства. В избе было тепло, печка уютно потрескивала поленьями, кошка сыто дремала, а на столе остывали щи. Старуха, умытая и причесанная, спала, а в хате стояла тишина. Сычиха огляделась и молча прошла к больной. Наклонясь над старухой потрогала, пощупала, подумала и, поднявшись, глянула на старика.
— Жива будет твоя старуха… Благодать в твой дом нынче пришла. Поправится и поднимется… На вот, — вытащив из складок своего одеяния кулек сухой травы, отдала его в руки деда и направилась к выходу, но, обернувшись, опять тихо сказала.
— Все у тебя, дед, теперь хорошо будет… К тебе пришла, а от него ушла… — застонала что-то только одной себе понятное и вышла, прикрыв дверь.
Анна выглянула из-за занавески, и старик, молча оглянувшись, уставился на нее.
— Тебя как зовут-то, девка?
— Анной*, — робко улыбнулась девушка.

Лесная избушка спала, когда ее сотрясли тяжелые удары в дверь. Барон Корф, стоя на крыльце, молотил изо всех сил дубовую преграду. Репнин топтался рядом, и все порывался остановить друга.
— Володь, прекрати, ты же видишь, здесь никого нет. Наверное, Анна где-то еще…
— Где?! — сердитый голос барона, разлетелся по спящему лесу, — Не несите чепухи, Ваше Сиятельство… Куда ей еще идти?
За спиной, на тропинке послышались быстрые шаги и вскоре появилась Сычиха.
— Ох! Как знала, что ты придешь…- пробормотала она, — Торопилась я, в село ходила, да вот только сердце сюда позвало.
— Мы Анну ищем, — угрюмо начал Корф, и внимательно присмотрелся к тетке, — Она у тебя?
— Не приходила она… — мотнула головой женщина, — Таится от тебя, скрылась… Да только недалеко она, сердцем чую, рядом. Не хочет она чтобы нашли ее, вот и затаилась.
— Так может она не здесь вовсе? Может быть, она в Петербург уехала, — подал голос князь Репнин.
Сычиха резко повернулась и, увидев князя, замахала на него руками, — Ты зачем сюда пришел? Иди скорей! Иди, говорю, там твоя в беду попасть может.
— Чего? — оторопел Михаил.
— Говорю тебе, судьба твоя в трактире… Ох! И горяча девка, в беду попасть может, беги, спасай, говорю. Да живей! — чуть ли не толкая опешившего князя, гнала его Сычиха.
Владимир тоже было рванулся, да рука колдуньи его ухватила, — Я же князю сказала, а не тебе… Тебе Анну искать надо, и не мешай ему, ты и так ему чуть дорогу не перешел. Не пропади сегодня Анна, ты бы таких дел наворотил. Скажи еще спасибо, что все так обошлось. Иди. Иди домой, да спать ложись, да смотри, сразу спать, и комнату запри. От греха… — деловито бормотала Сычиха.
— Ты чего болтаешь-то? — начиная злиться, хмуро спросил Владимир.
— Я тебе дело говорю, иди спать ложись, — твердо ответила Сычиха, — А об Анне не беспокойся, она под присмотром. С ней все ладно, и в тепле, и в достатке, только не время ее сейчас тревожить. Успокоиться девка должна, в себя прийти. А ты домой иди. Да смотри, Долгоруких не пускай. Никого. Понял? Никого… — опять напоследок повторила она и ушла в свою избушку. Владимир постоял на крыльце и, пожав плечом, проводил взглядом удаляющегося Репнина, повздыхал и по наказу тетки, отправился спать.

* — А́нна (иврит Хан (н) а) — «расположение, благоволение, благодать»

 Отправлено: 03.03.16 15:42. Заголовок: Домой хозяин вернулс..

Домой хозяин вернулся только за полночь и, отдав коня Григорию, вошел в дом. У дверей его встречал старый Степан, который потоптавшись, доложил, что княжна, то бишь госпожа Забалуева прибегала заполошная, хотела чего-то, да повертевшись, ждать не стала, а убегла куда-то…
— Куда? — устало выдохнул Владимир.
— Да мне почем знать? Побегла в сторону трактира, а там кто ее знает? Может еще куда… — с сомнением проговорил Степан.
Рванулся было, да вовремя спохватившись, покрутил непонимающе головой и поднялся к себе. Довольно с него сегодняшних треволнений. Спать. Правду тетка сказала, — спать… Уснуть и ничего не помнить, вот оно спасение.
Наклонившись над водой, и фыркнув от попавшей в нос воды, он вдруг зажмурился от нахлынувшей боли.
Анна… Где она? Что с ней? Холодно ли ей? Не страшно ли? Как ей там? Мягка ли подушка, на которой уснула? Тепло ли одеяло, что укрыло ее? Кто заботится о ней теперь? Сычиха сказала — она в безопасности, да только правда ли? …
Владимир, опустив голову, уперся руками в дно миски с водой и разглядывал, как стекает вода с темных волос и как по капельке она падает вниз.
Вздохнув, взял полотенце и, вытерев руки, улегся в кровать.
Странно, он много раз ночевал здесь не задумываясь о том, сколько еще людей, кроме него, видят сны в этом большом доме… Еще более странно было сознавать то, что в доме нет ЕЕ. Он всегда знал, что она тут. Она была привязана к дому своим положением, как дворовый пес привязан к своей конуре железной цепью — безжалостно и бестолково. А теперь… Она, эта маленькая птичка, эта отважная девочка, озарявшая все вокруг, улетела и дом опустел. Что теперь делать? Наверное, она где-то в большом городе нашла пристанище в скромном доме с милой старушкой в чепце и спицами в руках. Возможно, эта старушка так добра, что предложила остаться на несколько дней, пока Анна не найдет себе достойное место…
Возможно, Анна завтра же окажется в театре и, поговорив с Оболенским, вступит в мир кулис… Совсем скоро она станет первой примой и поглядеть на нее, послушать волшебный голос будут приезжать со всего Петербурга. И тогда…

Дернувшись, Владимир резко подскочил и сел. Оказывается он все–таки уснул. Уснул и проснулся от кошмара — перед глазами все еще мелькало порванное платье, а нежные руки еще пытались оттолкнуть навалившееся тело…
Господи, она не сможет жить в театре! Театр сломает ее. Он растопчет, разобьет, и она уже не сможет подняться… Владимиру ли не знать, как хрупка эта девочка с хрустальным голосом. Поняв, что все равно не уснет, поднялся и, постояв, вышел в коридор. Он не знал чего хотел, просто пошел туда, где становилось, не так страшно, не так больно. В ее комнате, освещая темноту киота, все еще горела лампада, будто хозяйка этой спальни все еще здесь. Тонкий запах девичьей комнаты дразнил ноздри, а в глаза в упор на грешного человека смотрел Бог.
Опустившись на колени, Владимир, вздохнув, стал говорить с Ним, потому что больше не мог носить этот непомерный груз вины, который не давал дышать.

Никогда еще ночь не давалась ему такой болью. За всю свою прежнюю жизнь он не испытывал и половины того, что ему пришлось вынести за несколько часов до рассвета. Слез не было. Просто не могло быть, потому, что слезы — это то, что выдает отчаяние, когда есть еще надежда. Когда остаются еще силы верить, просто верить в то, что все может измениться. Слезы, есть у ребенка, который надеется на добрые руки матери, слезы есть у женщины, когда есть вера, слезы есть у тех, кто умеет ждать. И нет слез, когда нет НИЧЕГО. Какое это все–таки страшное слово — «ничего»
Владимир никогда не знал, что может вот так просидеть всю ночь на коленях и ни о чем не думать. Смотреть на мерцающий огонек и вспоминать, вспоминать, вспоминать… Десятки, сотни, тысячи минут, когда был счастлив и даже не осознавал, что это было подлинное счастье. Счастье видеть ее, слышать, знать, что она рядом, просто в другой комнате разучивает новые вальсы, или дома в поместье, а там выпал первый снег и она, выбравшись на прогулку, сжимает тоненькими пальчиками хрупкий комок первого снега.
Теперь всего этого нет. Нет, и никогда уже не будет. Даже мимолетной встречи в коридоре, когда можно было проскочить мимо, сделав вид, что, торопясь, не заметил, а потом в комнате за закрытой дверью предаваться восхитительным минутам, вспоминая ее взгляд, ее смущение, ее робкую полуулыбку… больше это никогда не повторится.
И это страшно.
Зимний рассвет, смущаясь, растекался в ночном небе, и ночь отступала, увлекая мрак за собой. Человек не видел нового дня, он не хотел видеть…
Зачем? Все равно ведь ничего не изменится. Можно, конечно, пытаться искать, можно рваться, можно, не слушая доводов, поехать в Петербург, да только разве это что-то изменит? Она не вернется. Она больше никогда не вернется…
За завтраком кофе был горек, а сдобные булочки до тошноты безвкусны. Зачем притворятся? Зачем обманывать себя? Ради чего надевать привычную маску и приниматься за обычные дела?
Репнин не появлялся и Владимир был рад этому. Не хотел он нынче ни видеть никого, ни разговаривать. Как волк в своем логове зализывает раны, не принимая сочувствия, так и он не желал ни с кем делить то, что выпало на его незавидную долю. В кабинете, бессмысленно перелистывая книгу, он вдруг улыбнулся. Так кстати вспомнилась забытая детская сказка и пришедшее на ум сравнение вдруг заставило горько улыбнуться — бедные, неразумные крестьяне изо всех сил пытались разбить единственное яйцо, которым владели, и разрыдались, когда пробегавшая мимо мышь уронила на пол предмет их усердного старания.
Вот так и он. Всю сознательную жизнь он проверял на прочность свою жизнь, бил, не жалея сил, свое сердце, колотил, не щадя, ни его, ни себя, и теперь, когда, в общем-то и случилось то, что он так давно пытался достичь, теперь оказалось — не знает что с этим делать.

Перед ужином пересиливая себя, решил все-таки подняться в комнату Анны и еще раз попытаться понять, что, а главное, куда могло увести ее? Теперь, при свете дня, все в комнате казалось не таким безутешным, как накануне ночью. Платья висели в шкафу, шляпки разбросаны на кровати, а туфельки… Что-то привлекло его внимание: что-то такое, что никак не вязалось со всей картиной предполагаемого спешного побега.
Дорогое платье, то, что отец выписал из Петербурга к балу, отсутствовало. Несколько пар туфель, на которые добрый дядюшка не скупился, тоже пропали, вместе с ними исчезли перчатки, пара шляп и какие-то безделушки с комода. Владимир не очень хорошо знал все количество платьев и шляп крепостной барышни, но кое-какое представление имел об общем размере гардероба. И, разумеется, знал, сколько и какие именно статуэтки, шкатулки и вазочки были подарены добрым дядюшкой. И их исчезновение сейчас его озадачило.
Присев, попытался понять, что же все это могло значить? Если девушка забрала с собой дорогие вещи, значит она не так бескорыстна… Значит…
Или это ничего не значит? Запутавшись во всех своих размышлениях, Владимир поискал изящную шкатулку с отцовскими подарками, не найдя и ее, нахмурился и, подойдя к окну, потер подбородок.
— Ничего не понимаю… — пробормотал он беспомощно, — Если она все это забрала, то получается…
Что тогда получается? Получается, что она ночью собирала вещи? И на поляну приехала не ради двух бестолковых дуэлянтов? И сбежала она не так спешно, как думал он? И не так бескорыстно? И вообще, зачем тогда она приезжала на поляну?
Чушь! Анна не могла! Не могла Анна… А если это Полина? Или Модестович? Или еще кто? В доме полно народу, и не уследить за всеми… Варвара. Варвара знает.

 Отправлено: 03.03.16 15:43. Заголовок: Войдя в кухню, Влади..

Войдя в кухню, Владимир так посмотрел на вертевшуюся поблизости Полину, что девка, сразу вспомнила про дела на дворе и спешно удалилась подальше от хмурого хозяина.
— Ну, давай, Варвара, рассказывай, — потребовал барон, скрестив руки на груди и облокотившись на стол.
— Так чего рассказывать-то, барин? — поворачиваясь от печи, растерянно спросила кухарка.
— Все рассказывай. Все что знаешь. Куда Анна пошла, что говорила, кто провожал – все, — терпеливо сказал он.
— Так ничего я не знаю… — Варвара всхлипнула, — Как прискакала из леса, вещи собрала и побежала.
— Вещи… — пробормотал мужчина, потирая подбородок, — А куда пошла? Чего тебе сказала? Ну? — нетерпеливо спросил барон.
— Так не знаю я… — запричитала она в голос, — Ничего не знаю… Она, сердешная, только бежала. От Вас, барин, бежала… — совсем разрыдалась добрая женщина.
Постояв для убедительности еще с минуту, Владимир вышел. Голова шла кругом, странные подозрения отравляли дневной свет, а сомнения, неведомые доселе, мучили до дурноты. Выходит, что маленькая скромная воспитанница старого барона всего лишь лживая, расчетливая особа, которая всеми силами пыталась с удобством устроиться в жизни? Для этого она пришла к нему? Для этого кружила голову Репнину? Для этого старалась казаться совершенством? Господи! Бред какой…
И получив вольную, поняла, что можно и не связываться с пылкими господами, а просто уйти, прихватив напоследок все мало-мальски ценные вещи? Бред!!! Ну бред же…
Выйдя во двор, постоял на крыльце и решив, что верховая прогулка лучше прояснит голову, направился к конюшне.
Григория не было. Никита куда-то запропастился, и Владимир было решил позвать его, как заметил в углу ворох неубранного сена. Бережливый хозяин, проснувшийся так некстати в бароне, подтолкнул его туда, где нерадивые конюхи так неаккуратно забыли убрать. Пнув носком душистую мягкость летней травы, Владимир напрягся. Следующие секунды он разбрасывал сено в стороны, пока не уставился на кованый сундук, поблескивавший на солнце медными заклепками. Крышка со стуком отлетела в сторону и барон не поверил своим глазам — сроду за Анной не замечал такой безалаберности! Платье с туфлями, шляпки, вазочки, какие-то маленькие шкатулки и прочие безделушки навалены в кучу и без разбору валяются под тяжелой крышкой сундука.
— Никита!!! Варвара! Где вас всех леший носит?! — в ярости заорал хозяин поместья.

— Так я все уже рассказала, — плакала Варвара, не смущаясь тяжелого барского взгляда, – Я, правда, больше не знаю ничего, истинный крест, — осеняя себя крестным знамением, Варвара вздохнула. — Не говорила она. Ничего не говорила. Лесом бежала, я ей еще сказала до ночи успеть…
— Варя, — стоном выдохнул Владимир, опуская голову, — Понимаешь, она же одна. Совсем одна. Как ты могла, отпустить ее?
— Да как не отпустить-то? Она ж вольная… — всхлипнула кухарка, – Ой! Запамятовала я… — спохватилась женщина и, всплеснув руками, выбежала прочь. Вернулась она нескоро, Владимир успел уже накинуть сюртук и велел запрягать — придется все-таки ехать в город.
— Вот, барин, — выдохнула Варвара, разворачивая пестрый шерстяной платок, — Не велела она, чтобы я вам раньше времени отдавала, ну да теперь-то что… — ставя перед ним шкатулку с изящной филигранью на серебряной крышке, сказала кухарка.
Уже зная, что может найти в ней, Владимир закрыл глаза, накрывая шкатулку рукой.

Анна уснула на рассвете, ночь она просидела с больной. Старушка кашляла, тяжело дышала и все время просила пить. Девушка заваривала траву, оставленную Сычихой, помогала напиться, вытирала, и поправляла худенькую подушку под седой головой. Дед тоже не спал, подходил, скорбно вздыхал и все порывался сменить девушку, но Анна упрямо отказывалась ложиться. Не могла она спать, не могла даже закрыть глаза — сразу же вставал пережитый день — ее ядовитые слова, ее страшная ложь, ее жестокое притворство. Как она смогла все это произнести? Сама себе поражалась. Но видимо, действительно, Бог наградил ее талантом, раз она смогла так убедительно лгать.
Вспоминая глаза Михаила в тот момент, Анна сжимала виски, ее окатывало ледяным презрением к себе. Миша… Разве он мог представить себе, что Анна, та Анна, которую он знал, сможет сказать такое? Он уже один раз простил ей ложь. Простил ее притворство, но теперь… Он никогда не забудет. И никогда не простит.
Князь был ее мечтой. Той нежной, девичьей мечтой, что хранится в сердце, оберегается от любых посягательств и дурных слов. Она прятала свою любовь, не допуская ничего, что могло бы повредить. Но однажды ее хрустальная, прекрасная сказка разбилась, разлетелась на мелкие осколки, столкнувшись со злым приказом хозяина. Как же она горевала, как оплакивала, как беззвучно кричала там, на снегу. И никто не помог. Никто не пожалел, не протянул руки, не утешил, и она поняла… многое поняла в тот вечер.
Потом было и примирение, и прощение, и клятвы князя, да только как ни старался он, склеить разбитую мечту не получилось. Она навсегда утратила свой живой блеск и теперь только горестно напоминала о несбыточном…
Оказавшись в этой бедной избе, очнувшись от боли, Анна старалась приучить себя к мысли, что больше никогда не увидит их. Михаил, благородный и честный ни за что не простит ее, не простит тех холодных слов, той ледяной маски на ее лице и уж никогда не забудет ее безумного визита в спальню к хозяину. А Владимир…
Анна очень надеялась, что ее старания привели к желанному результату — Владимир брезгливо скривит губы и навсегда запретит даже упоминать ее имя. Она сделала все, все что могла, чтобы Корф, убедившись в ее мелочности и расчетливости, забыл ее. Конечно, разве будет он разыскивать маленькую лгунью, так подло забравшую все подарки своего благодетеля, попросту обворовавшую его дом? Разумеется, он оскорбится в лучших своих чувствах, и ту любовь, которую питал так недолго, забудет, убедившись еще раз в своих прежних подозрениях.
Анна снова и снова вспомнила, что и как прятала — мелкие безделушки и дорогие туфли надежно скрыл Никита под сеном на конюшне, позже все это он унесет на чердак, где оставляют разные ненужные вещи. Позже… когда барина не будет дома. Немногие драгоценности, что хранились у нее, она отдала Варе, та передаст потом Владимиру. За шкатулку можно не волноваться, Варя прибережет ее от рук Полины и не отдаст управляющему. Драгоценности Корфов вернутся к своему владельцу.
Теперь оставалось решить, как поступить с собственной жизнью. Оказавшись на свободе, она вдруг поняла, что совсем не знает куда идти. Не было у нее ни друзей, ни покровителей. О театре пока надо забыть, это то место, где она будет, скорее всего, найдена, а меньше всего она сейчас хотела бы видеть господ Корфа и Репнина.

Крупные жемчужины, сапфиры, немного бирюзы…
Перебирая украшения, Владимир стиснул зубы так, что заломило в висках. Она все оставила, ничего не взяла, даже ожерелье, которое он видел на ней на последнем балу. Маленькая, смелая, глупенькая девочка… куда убежала? Что собиралась делать? Зачем оставила все?
Теперь, перебирая золото, он с тоской думал о том, что забери она с собой эти сверкающие погремушки, ему, быть может, было бы не так больно и страшно. Будь у нее при себе хоть немного из того, что он сейчас держал в руках, он бы, Владимир Корф не сходил бы так с ума от страха за нее. Варя сказала, что дала ей немного денег, но только сердцу-то не легче, разуму не проще, ему, Владимиру, не радостней от сознания своих заблуждений.
Жемчужная нитка перетекла между пальцами и легла на стол, и на дне шкатулки что-то тускло блеснуло, отражая отблеск огня. Прищурившись, Владимир поднес к лицу то, что привлекло его внимание, на открытой ладони лежал маленький серый камешек с еле заметными остатками синей краски.
Память.

«Завидев светлое платьице и белый бант, Владимир направился в сад — эта восьмилетняя девчонка выводила его из себя. На аллее, между березами, на скамейке расположилась Анна — золотистые локоны, перехваченные лентой, кружевные штанишки, выглядывающие из-под края шелкового платья, маленькие туфельки, едва достающие до земли…
— Что ты читаешь? — подходя, высокомерно спросил он.
— Легенду про Синь-камень.
— Почему ты не за роялем?
— Мне дядюшка велел прочесть это до обеда. Князь Петр Михайлович приехали… с Лизой и Соней, — послушно ответила, поднимая испуганные глаза.
— Правда? А Андрей? Андрей приехал?
— Да… Вас еще Лиза искала, — словно вспомнив, добавила она.
— Отлично! Мы сейчас в лес пойдем… — хвастливо усмехнулся он, — Но ты, конечно же, будешь читать свою сказку? — и вдруг серьезно посмотрел в ее глаза, — Ты потом мне расскажешь…

Полдня он прилежно исполнял обязанности благородного кавалера, ухаживая за юными барышнями, и к вечеру, проводив Долгоруких, поднялся наверх. Анну он нашел в классной, старательно переписывающей французские глаголы.
— Почему ты снова не за роялем? — он почти веселился. Ему было легко и свободно от увиденной картинки аккуратного прилежания и, решив подтрунить над девчонкой, он снова напомнил о музыке.
— Музыкальный урок закончился и теперь мне надо выполнить это задание, — вежливо ответила девочка.
— Знаешь, мы сегодня превесело погуляли, Лиза даже поймала огромную стрекозу, — отрываясь от косяка, прошел в комнату. Он так старался похвастаться своей прогулкой, так хотел увидеть хоть отблеск ее зависти — ничего не вышло. Она только внимательнее смотрела на него. И ему стало стыдно, так стыдно за свою мелочность, что захотелось утешить, — Ты дочитала свою легенду? — просто спросил он, и в голосе уже не звучало высокомерие.
— Да, — легко кивнула девочка, и белый бант шелохнулся, — Там рассказывается о камне, который исполняет желания…
Она рассказала старую историю и он, усмехнувшись, только пожал плечом.
А через два дня он уезжал в корпус. Анна приболела, и лежала у себя в комнате, ночной жар понемногу спадал, но вставать ей запретили. После завтрака Владимир, делая вид, что занят предстоящими сборами, зашел к девочке. Она дремала, и льняные ее волосы разметались по подушке.
— Ты спишь? — тихо позвал Владимир.
— Нет, просто голова болит, — пожаловалась Анна, открывая глаза.
— Я… я уезжаю, ты, наверное, рада? - и, помолчав, продолжил, — Я тут вспомнил твою легенду… Знаешь, я вчера нашел Синь-камень. Правда, он не синий, только серый, но если присмотреться, то он немножко все-таки синий, и я его покрасил. Теперь у меня есть настоящий Синь-камень. Хочешь, я отдам его тебе? Он будет исполнять твои желания…»

Пытаясь утешить свою память, Владимир громко выдохнул.

 Отправлено: 03.03.16 15:43. Заголовок: В комнату ввалился з..

В комнату ввалился запыхавшийся Григорий, и судорожно пытаясь что-то объяснить, махал руками. Оказалось, местные мужики, на речке бабу сумасшедшую поймали. Стояла она, дескать, на обрыве растрепанная, не убранная, а потом вообще вниз кинулась. Они-то, ясное дело, ее выловили, да без памяти она… По всему видать, из благородных, вот и прибежал Григорий к хозяину.
— Ну так чего ж ты бормочешь? В комнату ее отнесли? Полину приставьте, да за доктором пошлите… Мне некогда, я уезжаю, — бросил Владимир и быстрым шагом направился к лестнице.
В прихожей толпились слуги, Полина любопытно вытягивала шею, мужики басили, а Варвара охала и крестилась, слушая пересказ какой-то бабы, что это, мол, мадам Болотова по мужу своему убивалась. У соседей она остановилась, недолго там прожила, и видать так ее тоска скрутила, что вот, не смогла больше бедная…
— Карл Модестович, за больной присмотреть, Полину к ней в услужение, за доктором Никиту послать, а как в себя придет, меня известить, я в городе буду, — отдавал он указания, — Григорий! Григорий, поживей давай.
— Ой! Не дело вы затеяли барин… — всхлипнула Варя, - Ой! не дело… Уезжаете, а гостья-то без памяти лежит… да и в доме не ладно…
— Варя, мне некогда, — остановил ее причитания Владимир, накидывая пальто, и торопливо рванув дверь, вышел из дома.

Через две недели бабка пошла на поправку, потихоньку начала вставать и, напившись травяной настойки, учила девку стряпать щи. Красавица оказалась покладистой, с такой одна только радость, тихая, молчаливая, из дома не выходила, на улицу не бегала, от парней деревенских шарахалась и в церкви, стоя позади всех, усердно молилась, а отстояв службу, сразу шла домой. Бабы, видя такую скромность, решили порасспросить старика со старухой, те только отшучивались, говоря, что племяка их из дальней деревни пришла. Народ и верил и не верил, уж больно девка была хороша. А так как глаз не поднимала, в разговоры не вступала, то и расспросить о ней можно было только стариков, которые упорно рассказывали басни. Жаль только к работе была неловка, состряпать или постирать еще могла, а о том, что бы в хату воды наносить, и слов-то не было… Еще в первые дни, Анна, взяв коромысло, пошла за водой, да дед, увидав как согнулась девица под ношей, фыркнул и велел дома сидеть. Зато шить она умела, вышивала так, что и в столице не везде сыщешь такую ровную гладь.
А в деревне ходили слухи, и дед, возвращаясь домой, охотно пересказывал новости. Говорили, что хозяин уехал, ну да, то и не новость, что ему в деревне-то сидеть? Говорили еще, что в поместье баба какая-то лежит, мужики вроде ее на реке выловили, а она, поди ж ты, вдовой горемычной оказалась, по мужу тосковала вот и решила в воде жизнь свою закончить, да выжила. Доктор приезжал, посмотрел, велел ухаживать получше. Болтали еще, что приятель хозяина вместе со своей сестрой, что у царей служит и соседской барышней, то бишь, замужней женой старого лешего, приезжали и проговорили с больной полдня. Вдова-то после этого, говорят, поправляться стала, да велела домой собираться, так управляющий за барином послал. Вот теперь ждут, может, приедет, коли в столице еще.
Еще вот новости: барышня горемычная, замуж отданная за плешивого старика, все с приезжим барским приятелем водится и мужа не боится. Да и то, правда, муж-то ее оказался беднее мыши церковной, поговаривали еще, что вроде как письмо писали, аж самому Государю! О разводе просили, да только неведомо, что там ответили… Еще девка у соседей, горничная барышень, брюхата, за Никиту вроде идет. Ну да тот парень справный, с ним беды знать не будет. Поговаривали еще, что воспитанница покойного барона пропала… Так то бабы языком мелят, Бога не боятся.
Старушка, слушая принесенные новости, вздыхала и крестилась, одергивая своего деда, — Полно, полно тебе, людские сплетни пересказывать. Пост на дворе, а ты болтаешь…
Анна же при этом опускала ниже голову и боялась поднять глаза на улыбающегося деда. Давно уже Анна, не таившись, рассказала старикам, кто она и зачем пришла к ним. Старики вздыхали, слушая рассказ девушки, качали головой, но советы держали при себе. Открывшись им, Анна, однако умоляла скрыть ее от деревенского любопытства, и дед, поглаживая свою седую бороду, согласился.
А в деревне ждали Рождество. Народ усердно готовился к празднику, и в домах стояло терпеливое ожидание. У стариков же хозяйство было небогатое: пяток куриц, да тощая кошка. Корова еще лет пять назад как пала, а на козу и ту денег не было. Так что, припасая к празднику яйца, о широких розговинах мечтать не приходилось, поэтому, однажды утром, когда девка вытащила из своего узелка пачку бумажных купюр, старик поначалу дар речи потерял. А Анна, протягивая ему деньги, все лепетала что-то о хлебе-соли, и гостеприимстве и о том, что некуда ей бедной идти. Бабка расплакалась, прижав к себе голубку, и запричитала, что вот не дал Бог ей дочек, так хоть на старости утешил — послал ей Анну.

После Рождества приехал из города барин. Народ, что побывал в поместье рассказывал, что сроду таким не помнят молодого хозяина, похудел, почернел, будто и не в столице был, а на каторге грехи замаливал — до того весь потерянный. Приехал, дел не проверил, управляющего не спросил, а заперся в кабинете, да всю ночь и просидел. Поутру, проводив гостью, с которой только парой слов и перекинулся, уехал куда-то.
Народ с сожалением вспоминал покойного барона и его хозяйскую щедрость, а ребятня тосковала по красавице елке да сахарным пряникам, которыми угощала их на празднике красивая барышня.
Слушая деда, Анна притихла, и пыталась усмирить свое скачущее сердечко. Давно уже она ловила каждое слово, каждую весточку о своем бывшем хозяине. Она и не заметила, когда сама стала прислушиваться к разговорам в хате. Поначалу страх, привычный, холодный страх скручивал ее ледяными, липкими щупальцами, и только ночью, забывшись во сне, она вновь оказывалась на той поляне…
И не успевала.
На долю секунды не успевала, и под грохот выстрела провожала взглядом стаю взлетевших птиц. И приходило понимание, понимание конца. И вот тогда страх уходил, он таял, исчезал, и на его месте вырастала паника. Она разрасталась буйным цветом, она, хлынув, затопляла собой все, она закрывала черным саваном солнце, она растекалась по жилам и тогда, Анна просыпалась от того ужаса, что скручивал ее, заставляя дрожать и судорожно шептать слова молитвы.
Она подала на колени перед образом Богородицы, и не в силах сдержаться, плакала.
Плакала и молилась, молилась и прощала. И наконец, в прощении понимала ту истину, простую, немудреную истину, что таило ее собственное сердце.

На Сретенье выдались заморозки, и Владимир, спускаясь к реке, поднял воротник. Холодно.
Вот уже две недели, как он заперся в имении. Вернувшись после праздников домой, он еще надеялся, надеялся на милость государя, надеялся на Кавказ, на меткость чеченца… Надеялся.
Теперь же Владимир знал, что приговорен пожизненно к этому унылому существованию, во что превратилась его жизнь.
Михаила он видеть не хотел, знал, что тот занят каким-то расследованием, какими-то фальшивыми деньгами. Знал, что друг из-за всех сил пытается помочь семейству Долгоруких, добивавшихся развода старшей княжны, знал о болезни княгини — все это ему рассказывал сам Михаил, который иногда приезжал, что-то говорил, чего-то хотел…
Все это не имело никакого отношения к Владимиру.
Его ежедневное существование свелось к простой борьбе с самим собой. Приходилось, каждое утро заставлять себя просыпаться, заставлять вставать, ходить, что-то говорить, чем-то заниматься. И ежеминутно напоминать себе, что револьвер - не лучшее наказание. Гораздо весомее заставлять себя жить. Жить и помнить, жить и не надеяться, жить и не мечтать.
Он опять задумался, а ведь нынче праздник, Сретение — встреча, значит.
«Хорошо бы в храм зайти…» — подумал Корф, ковыряя носком сапога снег.
Служба уже закончилась, и свечи догорали, освещая неярким светом лики святых. Священник что-то втолковывал какой-то бабе с ребенком на руках, и задержавшиеся прихожане торопливо крестясь, выходили на крыльцо. За большой колонной, у иконы Святого князя Владимира на коленях замерла какая-то фигурка, истово крестясь и о чем-то умоляя. Владимир вздохнул, понимая, что нарушить такую молитву не посмеет, решил отойти, только что-то еле уловимое, что-то знакомое, задержало его взгляд. Женщина плакала, он видел это по ее плечам, как она беззвучно всхлипывала, как наклоняла голову, пряча слезы, и как вытирала щеки. Темный бабий платок закрывал ее лицо, но тихий всхлип, долетевший до слуха, заставил замереть. Перестав дышать, боясь спугнуть, страшась поверить, он остановился. И тогда она повернулась.
Просто, вставая с колен, поправила платок и сияющее золото волос блеснуло ему в глаза, и бледность нежного личика ударила по сердцу, а синева глаз отняла воздух.
Они так и стояли, не отводя глаз друг от друга, не замечая никого. Распахнув глаза, Анна окаменела, не смея пошевелиться. Земля ушла из-под ног, и ощущая, как летит куда-то вниз, она не могла отвести глаз от такого знакомого, такого изученного и запомнившегося до последней черточки, от дорогого лица. Прошедшее время, много объяснило ей, и теперь она совсем не собиралась лгать себе, не хотела притворяться, скрывая правду от самой себя.
Молчание затягивалось, а Владимир не мог произнести ни слова, не мог отвести глаз. Анна тоже не знала что сказать, боясь, что любое ее слово, будет неверно им истолковано. Наконец, она выдавила:
— Здравствуйте, Владимир Иванович.
Он не ответил, наклонил голову, рассматривая что-то удивительно привлекательное на полу и лишь неопределенно покачал головой, то ли нехотя отвечая на приветствие, то ли признавая неуместность этого самого «здравствуйте». Тишина вокруг нарушалась только несмелым потрескиванием сгораемых свечей и Анна расправив плечи, смело посмотрела в глаза мужчине.
— Вы вернулись из Петербурга? — светским тоном начала она, но он перебил ее:
— Где вы были?
— Я? — растерялась она, — Здесь…
— Я имею в виду, где вы были все это время, — поправил себя Владимир.
— Я… — она запнулась и тут же вспомнив, кем является, и что хочет скрыть, сказала, — Я устраивала свою жизнь.
— Хорошо устроили… — пробормотал он себе под нос, рассматривая ее деревенский платок.
— Простите, что? — спросила Анна, не расслышав его последней фразы.
— Я сказал, что вам идут платки… — повел он плечом, и снова впившись в нее глазами, сказал, — Вы потеряли свою шляпку?
— При чем тут моя шляпка? — совсем растерялась Анна.
— Вот и я думаю, причем?.. — опять буркнул себе в воротник Корф.
— Что вы тут делаете? — снова спросил Владимир и в голосе, зазвучали такие знакомые недовольные хозяйские нотки.
— Сегодня праздник. Я зашла помолиться… за дядюшку, — Анна опустила глаза и посмотрела на свои пальцы.
— Очень удачная идея помолиться Святому Владимиру, за раба Божьего Ивана… — хмыкнул барон.
— Что вы хотите этим сказать? — дерзко вскинула глаза Анна.
— Я хочу сказать — довольно лгать! — зло проговорил он и, схватив ее за руку, увлек за собой.
Широким шагом Владимир вышел на улицу, и спустившись с крыльца, направился к воротам, Анна еле поспевала за ним. Остановившись на улице, он отпустил ее ладошку и тут же схватив за плечи, развернул ее к себе.
— Анна… — заглянул в лицо, но увидев только точеный профиль, встряхнул, заставляя посмотреть в глаза, — Анна.
— Довольно! — вдруг рассердилась девушка, поворачивая головку, — Я не ваша служанка. Я теперь не ваша собственность, Владимир Иванович. Вы не можете мне приказывать.
— Могу, — выдохнул он у самого ее лица, — Могу, — снова повторил он, прижавшись головой, к ее волосам.
Она замерла не в силах усмирить сердце, не зная что сказать и понимая только одно — он рядом.
— Скажи мне… — начал он совсем тихо, — Скажи мне правду. Прошу, только правду, и я смогу, обещаю, смогу уйти и никогда больше не искать встреч. Скажи мне… — он выдохнул всматриваясь в ее глаза и спросил, — Ты…. любишь?
Сердце остановилось и девушка застыла.
— Почему вы спрашиваете меня? Разве я давала вам повод так думать?
— Да, — тихо прошептал он, – Да! Тысячу раз – да! Ты держала меня на самом краю, там, на Кавказе, ты не отпускала ни на миг дома, ты владела мной даже когда я был в окружении самых изысканных дам, ты вернула мне жизнь, когда я хотел умереть, ты возвратила надежду, ты сохранила память, ты заставляла меня ревновать. Ты… — его руки скользнули по ее рукам, и снова сжали плечи.
— Еще ты испугалась на поляне, ты ушла, заставив меня поверить в глупость, ты прячешься, желая затеряться, — он остановился, и помолчав, снова спросил, — Ты… любишь меня?
Закрывая глаза и позволяя ему прижать себя к твердому мужскому плечу, Анна вдруг поняла, что такое свобода.
— Как ты узнал? — обреченно прошептала она, уткнувшись носиком в его сюртук, и почувствовала, как сильные руки, скользнув, сомкнулись за ее спиной, и он, прижав ее к себе, целует ее волосы.

Конец


апрель 2011 год

 Отправлено: 04.03.16 09:33. Заголовок: Герои настолько похо..

Герои настолько похожи за себя самих канонических, что даже дух захватило. И Владимир рефлексировал совершенно по-корфовски с преувеличениями.

 Отправлено: 04.03.16 10:07. Заголовок: Дея пишет: — Она пр..

Дея пишет:

цитата:

— Она приходила к тебе… — так же тихо ответил князь, — Понимаешь? Она приходила к те-бе… — устало прошептал он. — Ну и что с того? Она приходила, потому, что любит тебя! Опомнись, неужели ты не видишь? Она на все готова, что бы спасти тебя, — Владимир горько улыбнулся, — Прости, Миш, но ты порой бываешь так слеп. — Володь, это ты слеп… Да и я не лучше, — улыбка Михаила была не менее горька, — Ты не видишь очевидного.

А мне мальчики очень по душе пришлись. Особенно в совместных диалогах - мужская логика во всей красе . Симпатизировала обоим.

 Отправлено: 04.03.16 10:58. Заголовок: Герои настолько похо..

цитата:

Герои настолько похожи за себя самих канонических, что даже дух захватило.

цитата:

А мне мальчики очень по душе пришлись.

Спасибо,NataliaV и Роза. , мне очень приятно вше внимание. Я не очень люблю ломать героев, хочется все таки сохранить хотя бы похожесть оригинальных персонажей, наверное, потому, что мне очень нравятся они в фильме, так неплохо получились и эти...
Еще раз, спасибо.

 Отправлено: 06.03.16 18:48. Заголовок: Давно ничего не чита..

Давно ничего не читала душевного про пару Владимир+Анна, а здесь такой подарок на 8 марта. Очень понравилось, что герои не выносили друг другу мозг, как во второй половине сериала, которую не хочется вспоминать, и что Владимир отдал вольную до дуэли, а не после, и что Анна ушла из дома налегке, а не увезла в санях три сундука добра, что ухаживала за больной старушкой, и что встретились они в церкви - очень трогательная была сцена. Спасибо, Дея!
Единственно непонятно, про женщину, упомянутую вскользь, которая бросилась в реку. Кто это?

 Отправлено: 06.03.16 18:55. Заголовок: Это Калиновская Ольг..

Это Калиновская Ольга, представленная во второй части сериала, как мадам Болотова (жила у Долгоруких) и которой Владимир, после отъезда Анны в Питер, не дал броситься с обрыва. Здесь Владимир был занят другим делом, поэтому Ольге никто не помешал сигануть вниз...
Спасиббо Тоффи, мне очень приятно.

 Отправлено: 04.04.16 13:54. Заголовок: Прочитала и осталось..

Прочитала и осталось двоякое чувство. Герои потерялись в трёх соснах и едва сумели найти... нет, не друг друга, а себя настоящих. Где-то излишне резко, где-то чрезмерно мягко. Не нашла я золотой середины.
Миша не герой, а марионетка с оборванными фразами и лепетанием. Отпустил любовь даже толком к ней не прикоснувшись. Владимир в своей ипостаси: из крайности в крайность. Анна, даже не знаю как её охарактеризовать. Сцена на поляне - была как вихрь. Оно и понятно, достали девочку. Но чем дальше я читала, тем меньше мне верилось в ту сцену. Не те слова, не на то направлена её дерзость. С её "дворовая" получается, что на себя саму, не на дуэлянтов. Да и в целом - много этой "дворовости" в сцене.
Накала страстей не почувствовала, (может заржавело уже:) но приятное тепло накрыло и согрело.
Были ещё мелочи, за которые цеплялся глаз, скрадывая общее впечатление.
В целом - приятная история о героях, в чем-то знакомых, в чем-то все же чужих.