Отправлено: 29.11.10 10:53. Заголовок: Карт-бланш (зарисовка по мотивам БН)
Название: "Карт-бланш" Герои: БиО и др. Сюжет: как могли развиваться события сериала, начиная с серии примерно 92-й - 93-й Примечание: привет из Фалля в виде компенсации за неприезд на бал к Забалуеву :)
Отправлено: 06.12.10 17:15. Заголовок: Обещания надо выполн..
Обещания надо выполнять :) Держите предпоследний кусочек
* * *
Окончательно она проснулась, когда день праздновал свою середину. Сладко потянулась и, не открывая глаз, пробормотала: «Саша…» Странно, что когда-то она могла называть его иначе. Странно, что она могла называть так кого-то другого. Почему он ее не обнимает? – Саша! – позвала она громче. Подушка рядом была холодна. Ольга села на кровати и обвела взглядом комнату – ни графа, ни его мундира. Ее платье, чулки и прочие шелковые мелочи аккуратно сложены на кресле возле кровати. Набросив на себя шаль, она босиком подбежала к двери, подергала ручку – закрыто. Что всё это значит? Начиная сердиться, полячка вернулась в постель, сунула замерзшие ноги под одеяло. На прикроватном столике валялся желтоватый листок бумаги, словно в издевку, свернутый так, что на виду оказалась часть императорской подписи. Ольга с горечью усмехнулась. К чему задавать вопросы, когда ей отлично известен ответ? Его высокопревосходительство вспомнил о своих обязанностях, если вообще хоть на минуту о них забывал. Провести ночь любви с арестанткой, а наутро запереть ее, сбежав от неприятных объяснений – вполне в жандармском духе, не зря голубые мундиры пользуются всеобщей ненавистью и презрением. И этот проклятый карт-бланш, якобы забытый по рассеянности – подле аккуратно сложенной одежды, – какое иезуитство! Ольга изорвала бумагу в клочья и бросилась лицом в подушку, кусая губы, чтобы не разреветься. – Ненавижу его, ненавижу, ненавижу! – повторяла она упрямо, но больше ненавидела себя – за то, что ненависти нет, что память отчаянно цепляется за слова, за улыбку, за нежность глаз и рук, за каждое мгновение прошлой ночи, и что нет сил ни думать ни о чем другом, ни желать, ни чувствовать – лишь бы он снова оказался рядом, опрокинул, накрыл своим телом и поцелуями навсегда оправдался перед ней. Подушка хранила его запах. Его запахом были пропитаны ее волосы, и губы, и руки, она была переполнена им вся, до последней жилочки, и даже если сорвать кожу – он бы остался в ее теле, в ее крови. Неужели в нем от нее ничего не осталось? Почему он смог так спокойно уйти, стряхнуть, как старый плащ, ее поцелуи, и закрыть их, ненужные, с нею – нужной на одну ночь? Если бы дверь не оказалась заперта, еще была бы надежда, что он не ушел, только отлучился, но он провернул ключ в замке и отобрал возможность думать иначе. «Я не хотел, чтобы вы себя принуждали» – к чему эта ложь, если ему было все равно? Ольга отшвырнула подушку и сердито вытерла ладонью мокрые глаза. Не хватало только предстать перед циничным жандармом заплаканной и несчастной. Она оделась и взяла черепаховый гребень, той же иезуитски заботливой рукой положенный на прикроватный столик. Позвать Полину было невозможно – для этого пришлось бы прежде позвать караульных. Матка боска, нет даже пудры, чтобы скрыть на лице следы бурной ночи! Она что-то сделала с волосами и, стараясь не оглядываться на смятую постель, отошла к окну. Во дворе прохаживался, то и дело похлопывая себя по бокам – видно, от холода, – рослый жандарм. «Напрасно беспокоитесь, господин граф, я не собираюсь потешать ни вас, ни ваших людей прыжками в сугроб со второго этажа!» Ольга резко отвернулась от окна и наткнулась взглядом на вазу с фруктами, в которой еще оставались несколько персиков и гроздь винограда. У нее снова затряслись губы. Как долго господин Бенкендорф собирается держать ее запертой в этой комнате, где каждый предмет напоминает о том, что случилось ночью?! Она схватила вазу и метнула ее в камин, но та на полпути с грохотом разбилась о деревянную спинку кресла. Не успел стихнуть хруст осколков, как вслед вазе полетели, один за другим, графин, бокалы, часы, – всё, что подворачивалось под руку; самые меткие снаряды завершали свой путь среди пламени, другие разбивались о мебель, о каминную решетку, на полу. Среди этого грохота полячка не услышала, как открылась дверь. – Dzień dobry! Она замерла с подсвечником в руке. – Бронза не годится на растопку камина, – граф подошел и, мягко отняв у нее подсвечник, вернул на столик. – Ты прочитала мою записку? – Как вы посмели меня запереть! – она пылала гневом. – Я не хотел, чтобы кто-то раньше меня сказал тебе «доброе утро», – улыбнулся он. – Может быть, вашим арестантам нравятся подобные шутки, но меня прошу от них избавить! – отрезала Ольга, не зная, чего ей больше хочется – запустить в него злополучным подсвечником, или броситься на шею. Он пришел, и улыбается, и говорит ей «ты» – на душе словно зазвенели медовым звоном райские колокольчики. – Готов исполнить любой каприз моего самого очаровательного арестанта, – граф попытался ее обнять, но она сердито вырвалась из его рук и отступила к массивному дубовому комоду в простенке между окнами. – Не прикасайтесь ко мне! Вы жандарм, инквизитор! А вдруг он действительно не захочет больше к ней прикоснуться? Полячка строптиво вздернула носик, чтобы не подать виду, как сожалеет о своей грубости. После всего, что он заставил ее пережить в этой комнате, под замком, пусть и не надеется на скорое прощение! Бенкендорф, вздохнув, оглядел царивший вокруг разгром. – Боюсь, что искать записку придется долго… – Какую записку? – Ольга была слишком взвинчена, чтобы расслышать это слово, когда граф упомянул его в прошлый раз. – Я написал вам записку и оставил на прикроватном столике. Теперь это мой единственный адвокат. – Там был только ваш карт-бланш, – буркнула она. – Я не нашел в комнате другой бумаги, – он улыбнулся чуть виновато, – и вынужден был написать на обороте этой. Ольга издала нервный смешок. – В таком случае не тратьте время на поиски, я ее порвала. Да, порвала! – вспылила она, увидев на лице графа веселое удивление. – Откуда мне было знать, что вы так мало дорожите подписью его величества?! – Что может быть дороже твоих губ? Прости меня, Оля, – перестав улыбаться, он обнял ее и поцеловал в ушко – она больше не вырывалась, но упрямо отворачивала голову. – Прости меня, я был ужасно легкомыслен, но обещаю, что больше никогда не позволю тебе проснуться в неведении относительно причины моего отсутствия, – он стиснул ее крепче, прижимая к себе всем телом, – потому что ты больше никогда не проснешься одна. – Вас не должно заботить, где и как я собираюсь просыпаться! – ей стало жарко, но уступить этому самонадеянному жандарму, который только делает вид, что раскаивается – za nic w świecie (ни за что на свете)! – Ты все еще сердишься? – граф поцеловал пушистый завиток волос у нее на лбу. – Сержусь! – грудь строптивицы часто вздымалась под тонким шелком платья. – И что же вы написали в вашей записке? – спросила она, но тут же, спохватившись, снова нахмурила брови. – Впрочем, мне это совершенно неинтересно! – Я написал, что превратил в поцелуи все мгновения этой ночи и сложил их к твоему изголовью, чтобы ты ни на одно мгновение не забывала обо мне. – Вы, конечно, лжете, – сказала Ольга, дуясь уже для виду, – я не находила даже половинки поцелуя. – Быть может, стоит поискать вместе? – он снова потянулся к ее губам, и своенравная полячка сдалась, наконец, в плен нежности, о которой мечтала с того самого момента, как открыла утром глаза. Между самозабвенными поцелуями она вдруг почувствовала, что граф ее куда-то тянет. – Поедем, нас ждет священник. – Зачем? – спросила она слабым голосом, словно во сне. – Чтобы он благословил колечко, которое я хочу надеть тебе на палец. Кольцо, орган, и белое платье – всего лишь вчера мысль о них внушала несостоявшейся пани Огинской ужас пополам с отвращением. Она ненавидела эти символы счастья так же сильно, как стремятся к ним другие невесты, потому что вчера для нее всё существовало иначе, чем для других, одним цветом – черным и одним ощущением – горечью. Но вспоминать о грустном вчера совсем не хотелось. Есть только сегодня, и только радость, такая невыносимая, сумасшедшая радость, что кажется, будто она лишь пригрезилась. – Если органист станет играть заунывные мелодии, – пробормотала Ольга все еще из тумана, – я запущу в него требником! – В православных храмах органа нет, – граф улыбнулся и снова стал ее целовать, – я договорился, чтобы был хор. Мир вокруг постепенно прояснялся. – Подожди, – она уперлась локтями мужчине в грудь. – Зачем нам ждать? – он стиснул ее так, что она охнула. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой сегодня же, сейчас же! Тело отказывалось сопротивляться его рукам и губам, а в сердце всё громче заливались счастливые колокольчики, лишая воли, лишая способности соображать, однако что-то еще мешало Ольге окунуться в блаженство с головой. – Ты ездил к священнику, чтобы договориться о венчании? – И заодно привез свидетелей, они нас ждут возле церкви, – при этих словах граф почему-то ухмыльнулся. – Но ведь я католичка, – напомнила она. – Это тоже нетрудно было уладить. – Вижу, вы предусмотрели всё, – она капризно надула губки, уклоняясь от поцелуев, – всё, кроме одного. – Что же я забыл? – в его тоне сквозило искреннее недоумение. – Спросить меня! – Ты спала так сладко, мне было жаль тебя будить. – И поэтому вы решили обойтись без моего согласия? – сделала она последнюю попытку рассердиться. – Я был бы счастлив, если б можно было обойтись без формальностей, но, увы – положено, чтобы невеста сама давала ответ у алтаря. Второго такого самонадеянного человека нет, наверное, в целой вселенной! – Почему вы уверены, что я пойду с вами к алтарю? – спросила Ольга, пряча лукавую улыбку. – У меня есть жених. – От которого вы сбежали? – Может быть, я хотела испытать его чувства. – Как теперь испытываете мои? – Ваши чувства? – она провела пальчиком по золоченому шнуру аксельбанта у него на мундире. – Я ничего про них не знаю. Граф взял ее лицо в ладони и без улыбки, неотрывно глядя ей в глаза, сказал те слова, что женщине желанны из уст единственного мужчины – слова, которые не льстят тщеславию, не забавляют кокетство, но дарят головокружительное, ни с чем не сравнимое счастье; слова, которые женщина готова слушать бесконечно, даже если она всё знает и чувствует душой, даже если уверена без сомнений, – и он бесконечно повторял эти слова, перемежая их поцелуями то нежными, то страстными, и прося прощения, что медлил, и жадно торопясь наверстать упущенное. Ольга с той же пылкой жадностью тянулась к его губам, привстав на цыпочки, словно боялась недослышать, недопить, потерять хоть каплю хмельного нектара признаний. Голова кружилась, и всё вокруг плыло и кружилось, смеялось, ликовало, хотелось шалить и говорить глупости, и петь, и кричать, и Бог знает, что еще – теперь было можно всё, чего нельзя или не хотелось раньше. – А если я скажу – «нет»? – Если ты скажешь «нет», я обниму тебя, как сейчас, – он крепче прижал ее к себе, – и буду целовать до тех пор, пока ты не скажешь «да». – При священнике и при свидетелях? – шутливо ужаснулась она. – Хоть при всем императорском дворе. – Ты сумасшедший! – нежно прошептала Ольга, ничуть не сомневаясь, что он способен так и сделать. – Я люблю тебя. – Скажи это еще раз, – промурлыкала она, потершись носиком об его мундир. – Я люблю тебя, – повторил он, целуя ее волосы и прижимаясь к ним щекой, – люблю до безумия, до исступления, как никогда не любил и не верил, что когда-нибудь смогу полюбить. Я думал, что все грозы в моей жизни давно отбушевали, а оказалось, что ничего не было, всё было пустое и бессмысленное, пока не появилась ты. Я снова молод, я люблю тебя, и я не откажусь от этого счастья, чем бы мне ни пришлось за него заплатить! – Я хочу, чтобы ты меня любил, – Ольга обвила его шею руками, – хочу только это и больше всего на свете! – и вдруг посерьезнела. – Что, если его величеству не понравится твоя женитьба на бывшей арестантке? – Если его величество сочтет мое счастье несовместимым с государственным долгом, я буду наслаждаться только счастьем, предоставив долг моему преемнику. Ольга прильнула к его груди, зажмурившись от наслаждения. «Матка боска, я люблю его так сильно, что сердце не выдерживает». – У меня даже нет подвенечной вуали, – пожаловалась она. Граф, поискав глазами, снял со спинки кресла кружевную шаль. – Это подойдет? – Это ужасно, – полячка капризно наморщила носик при виде мятых кружев, – а я хочу, чтобы у тебя была самая красивая невеста. – У меня самая прекрасная на свете невеста, – не сводя с нее влюбленного взгляда, он взял ее руки и потерся о них лицом, ласково поцеловал пальчики. – Если бы ты знала, как я боялся, что ты скажешь «нет». Ольга мысленно улыбнулась – неужели есть что-то, чего ее самоуверенный генерал боится? – и, потянувшись на цыпочках, нежно коснулась губами его губ. – С тобой я забыла, что такое слово существует, коханый.
Пухлые пальцы кухарки проворно носились над пышной горкой теста, защипывая края будущей кулебяки. – Авось, позволит господин исправник побаловать Владимира Иваныча пирожком, – вздохнула толстуха, уголком передника смахнув со щеки слезинку, и неодобрительно покосилась на Полину, которая, вдев в уши тяжелые серьги с рубинами, любовалась своим отражением в круглом зеркальном боку огромного самовара. – А тебе и дела нет, что наш бедный барин со вчерашнего дня в остроге мается, всё бы стекляшки на себя цепляла, да зубы скалила, бездельница, сорочья душа! – Стекляшки! – презрительно фыркнула горничная. – Много ты, Варвара, понимаешь. Я на эти стекляшки полдеревни нашей купить могу, а то и всю целиком! Кухарка пригляделась – и взаправду, у девки в ушах переливалось настоящим брильянтовым блеском. – Откуда у тебя эдакое богатство? – грозно уперла она руки в бока. – У кого украла?! – И ничего не украла, – Полина обиженно дернула плечиком. – Подарили! – Кто подарил? – не отступала Варвара. – Уж не пава ли польская, которую наш барин, себе на горе, в дом пустил? – А хоть бы и она, – огрызнулась горничная, – тебе-то что за кручина? – Это не я, ты скоро закручинишься! Ляшку твою со двора под конвоем свезли, и тебе небо с овчинку покажется, коли прознают, что ты с ней шашни водила! – Не пугай! Панна Ольга, чаю, генерала за ночь приручила – на постели-то у него будто сто чертей резвились, – ухмыльнулась Полина, продолжая любоваться своим отражением, – и я не пропаду. – Что ты мелешь, язык твой бесстыжий! – рассердилась Варвара. – Тьфу, даже слушать противно. А ты зачем тут, Дунька? Еще и рот разинула на глупые россказни! Брысь! – замахнулась она полотенцем на другую служанку, мелькнувшую в дверях. Та испуганно шмыгнула вон, пискнув в дверную щель, что князь Муранов изволили проснуться и требуют кофий. – Хватит бездельничать, – кухарка хлопнула Полину полотенцем по спине, – вари кофий их сиятельству! – Им не кофий, а рассол нужен, – пробурчала горничная, но, заметив, что Варвара потянулась к скалке, неохотно выбралась из-за стола и пошла готовить требуемое.
Гаточка спасибо, миллион поцелуев . Такая ночь , а потом у меня сердце упало вместе с Олиным, когда я решила, что он её отпустил. Жуткое дело, нельзя же так пугать . Gata пишет:
цитата:
– И поэтому вы решили обойтись без моего согласия? – сделала она последнюю попытку рассердиться. – Я был бы счастлив, если б можно было обойтись без формальностей, но, увы – положено, чтобы невеста сама давала ответ у алтаря.
Обожаю господина графа . БиО это БиО. У меня больше нет слов .
Отправлено: 07.12.10 06:52. Заголовок: Gata пишет: Его выс..
Gata пишет:
цитата:
Его высокопревосходительство вспомнил о своих обязанностях, если вообще хоть на минуту о них забывал. Провести ночь любви с арестанткой, а наутро запереть ее, сбежав от неприятных объяснений – вполне в жандармском духе, не зря голубые мундиры пользуются всеобщей ненавистью и презрением
Оленька в такой ситуации могла думать о графе как угодно, а я ни на минутку не поверила, что Беня так поступил Его заклинило на ней еще до того, как он к ней прикоснулся.
Gata пишет:
цитата:
как вслед вазе полетели, один за другим, графин, бокалы, часы, – всё, что подворачивалось под руку; самые меткие снаряды завершали свой путь среди пламени, другие разбивались о мебель, о каминную решетку, на полу.
Мне это напомнило "Жандармскую мазурку" Панна в ярости там тоже била посуду. Когда БиО встречаются искры летят во все стороны.
Gata пишет:
цитата:
– Ненавижу его, ненавижу, ненавижу! –
Это из уст Ольги в адрес графа означает ровно противоположное. Мы уже знаем
Gata пишет:
цитата:
– Сержусь! – грудь строптивицы часто вздымалась под тонким шелком платья. – И что же вы написали в вашей записке? – спросила она, но тут же, спохватившись, снова нахмурила брови. – Впрочем, мне это совершенно неинтересно! – Я написал, что превратил в поцелуи все мгновения этой ночи и сложил их к твоему изголовью, чтобы ты ни на одно мгновение не забывала обо мне.
Такими я их обожаю
Gata пишет:
цитата:
– Если его величество сочтет мое счастье несовместимым с государственным долгом, я буду наслаждаться только счастьем, предоставив долг моему преемнику.
В этом весь Бенкендорф . Всё к ногам любимой панны
Парочка - блеск Могу про них читать и смотреть бесконечно Ольга роскошно метала бронзу в камин Беня, мур-мур. Я такого же хочу Что меня в нем восхищает - он не боится принимать решения, пусть они грозят его карьере. Да пусть хоть весь Зимний дворец на курьи ножки привстанет - он женится на любимой женщине, кем бы она не была. Не мается и не выедает всем мозг своими траблами. Ольга - ему под стать. Gata пишет:
цитата:
Панна Ольга, чаю, генерала за ночь приручила – на постели-то у него будто сто чертей резвились, – ухмыльнулась Полина, продолжая любоваться своим отражением,
И дело не только в постельной резвости. БиО созданы друг для друга. В этом фике они это поняли не в пустыне, не во дворце, а в постели. Нормальненько
Отправлено: 08.12.10 10:38. Заголовок: И напоследок - немно..
И напоследок - немножко про похмелье :)
* * * Полина была недалека от истины – князь Муранов, разлепив веки от тяжелого сна, ощутил в голове и во рту невыносимые страдания, от которых его, вероятно, могла бы избавить добрая чашка рассолу, но не будучи осведомленным о чудодейственной силе этого простого и полезного средства, он потребовал то, что привык пить по утрам во дворце. Однако кофе задерживался. Александр, помаявшись, с помощью лакея не без труда втиснулся в атласный стеганый баронов халат, кое-как запахнул пояс и поплелся вниз. Обрывки воспоминаний о вчерашних событиях комом теснились в его измученном мозгу, никак не желая выстраиваться в стройную картину, и он, в конце концов, прогнал их, предавшись более насущному вопросу – утолению жажды. В доме было пусто и тихо. Молодой усатый жандарм, сидевший в гостиной на канапе, при виде его высочества вскочил навытяжку, но цесаревич отмахнулся от него, как давеча от неряшливых мыслей, и побрел дальше, заглядывая во все подряд двери, пока за одной из них не услышал человеческие голоса. – Не понимаю, как он мог так низко меня обманывать! Мне до сих пор кажется, что я сплю и вижу дурной сон, Анни, – говорил один голос, смутно знакомый, но едва Александр попытался напрячь память, как в голове зашумели, заворочались давешние кошмары, и он, спасаясь от них, рванул на себя дверь, которая почему-то открывалась внутрь. Ему едва удалось преодолеть ее сопротивление и ввалиться в комнату. Две девушки, занятые разговором, на грохот дружно, словно по команде, повернули головы и с испугом воззрились на вошедшего, а потом так же дружно вскочили и сделали книксен. – Натали? – выпучил глаза цесаревич. – Что вы здесь делаете? Мадмуазель Анна… Барышни, растерянные не меньше, вразнобой приветствовали его высочество. – Боже мой, Александр Николаевич… вы ранены? – испуганно пролепетала княжна Репнина, заметив у него на голове повязку. – Я умру, если мне сейчас же не принесут кофе, – прохрипел он, рухнув в кресло. Тут повеяло вожделенным ароматом, и в комнату вплыла Полина с маленьким подносом. Выпив залпом две чашки, цесаревич решил, что ему стало легче, и потребовал от присутствующих объяснений: – Вы так и не сказали мне, Натали, как вы здесь оказались. И где Владимир? – повернулся он к Анне. – Где все? Анна вместо ответа расплакалась, Полина украдкой фыркнула, а княжна Репнина, успевшая за короткое время пребывания в доме узнать о постигшем его хозяина несчастье, сообщила Александру, что барон томится в уездной тюрьме, вместе с ее братом, при этом во взгляде княжны явственно читался упрек его высочеству, допустившему такую несправедливость. – В тюрьме?! – обалдело пробормотал цесаревич, пожелав возмутиться на укоризненный взгляд фрейлины, но вспомнил жандарма в гостиной, и вчерашняя мозаика из хаоса обрывков вдруг сложилась в единую картину. Крайне неприятную и унизительную для его самолюбия картину. – Жандармское самоуправство! – буркнул Александр, потянувшись за третьей чашечкой кофе. – Господин Бенкендорф зол, что не сумел схватить Ольгу, и схватил первого, кто ему подвернулся под руку. Но я не допущу, чтобы Владимир и Михаил долго оставались… – он осекся, заметив, как девушки быстро переглянулись, и спросил, полный недобрых предчувствий: – Что-то еще случилось? – Господин Бенкендорф увез Ольгу два часа назад, – всхлипнула Анна, вытирая носик мокрым платочком. Для нее арест польки означал потерю всех надежд на скорое освобождение Владимира. – Не может быть, – упавшим голосом сказал цесаревич. – Мы же так хорошо ее спрятали! – Бедняжка Оля, – тоже всхлипнула Натали, мучимая запоздалым раскаянием. Быть может, если бы свидание с наследником взялась устроить она, а не барон, всё бы не закончилось для подруги столь печально. Хотя что может быть печальнее измены того, кому беззаветно верила – теперь княжна знала это не понаслышке. Андре, Андре, как он мог?! Предательские слезы брызнули из глаз, и она аккуратно промокнула их платочком, боясь показаться не комильфо. В другое время Александру приятно было бы утешить очаровательную княжну, но сегодня он сам, как никто другой, нуждался в утешении. У него раскалывалась от мучительной боли голова, а впереди грозной тенью нависало объяснение с отцом, которому господин Бенкендорф, можно не сомневаться, сделает самый красочный доклад о Двугорских событиях. Чувство досады на Ольгу возобладало в бывшем возлюбленном над чувством вины. Ей следовало понять, что между ними давно всё кончено, и не льстить себя несбыточными надеждами, навлекшими столько бед на нее саму и многих других. Разве ему просто было смириться? Но он смирился, ради великой миссии, уготованной ему рождением, он принес свое сердце в жертву и вправе был ждать, что эту жертву оценят. Он сделал для Ольги всё, что мог, и готов сделать больше, если потребуется, но она не имеет права упрекать его, что он смог жить без нее! Александр со стоном сжал пальцами виски. Неужели эту проклятую боль ничем нельзя унять? Барышни продолжали всхлипывать, усугубляя его муки. Как некрасиво у Натали распухает от слез носик – раньше он этого не замечал. – Прикажете еще кофе, ваше сиятельство? – пропел над его ухом медовый голосок. «Князь Муранов» скосил глаз на пышный бюст Полины, белым утесом вздымавшийся из пены ситцевых оборок. Внезапно в красноватых лучах послеобеденного зимнего солнца что-то сверкнуло над этим роскошным пейзажем, обожгло воспоминание. – Откуда это у тебя? – цесаревич схватил рубин, который покачивался у горничной на мочке уха. Та испуганно заморгала. – Маменькино наследство, ваше сиятельство, пустая стекляшка. – Не лги! – вспылил он. – Это принадлежало Ольге! Как сияли ее глаза, когда он застегнул на прекрасной белой шее рубиновое ожерелье! Эти царственные рубины достойны были ее гордой красоты, достойны любви наследника российского престола. Почему их носит какая-то служанка?! – Госпожа Калиновская подарила мне сережки, когда со двора съезжала, – проблеяла Полина, благоразумно решив не выдавать правдивую историю «подарка». – На память, сказала, и за доброту. Уж как бедняжка настрадалась в этом доме, – она состроила слезливую гримаску, стрельнув взглядом на Анну, но та была занята исключительно своим горем, – я одна ей была подругой… – А ожерелье? – ревниво потребовал Александр. – Ожерелье она тоже тебе подарила? – Разве было еще ожерелье? – алчно встрепенулась Полина. – Ты обокрала Ольгу! – озарило цесаревича. – Воровка! – прогремел он, наконец-то найдя, на ком выместить накопившуюся за последние дни досаду. – Я сейчас же прикажу тебя арестовать! Горничная рухнула на колени, обливаясь уже неподдельными слезами. – Боженькой клянусь, ваше сиятельство… Три девицы с красными хлюпающими носами – этого истерзанный похмельными муками мозг его высочества вынести не мог. – Хоть один человек сообщит мне сегодня хорошую новость? – взмолился Александр, обращая страдальческий взор к потолку. Натали, посмотрев в окно, вдруг радостно взвизгнула: «Миша вернулся!» – и, презрев этикет, опрометью бросилась из комнаты. Анна посмотрела туда же, всплеснула руками: «Владимир!» – и тоже подхватила юбки. Полина, воспользовавшись суматохой, почла за благо убраться с глаз сердитого князя Муранова, и его высочество внезапно остался один. Не привыкшему, чтобы им столь откровенно пренебрегали, ему все же хватило великодушия не сердиться на девушек, обрадованных: одна – возвращением брата, другая – возлюбленного. Про нахальную служанку он тоже не забыл, твердо пообещав себе вывести ее на чистую воду. Только не сейчас, когда его голова грозит любую минуту взорваться. Александр выглянул в окно – двор заполонили конные жандармы, возле крыльца стоял крытый возок, в котором, наверное, доставили арестантов. Если барон и князь свободны, к чему этот конвой? А если по-прежнему под арестом, почему их привезли сюда? И что с Ольгой? Глядя сквозь заиндевевшее стекло, много не узнаешь, и цесаревич побрел ближе к театру действий, сокрушаясь, что не послушал вчера совета князя Репнина остеречься водочного коварства. Но барон, помнится, пил не меньше. Быть может, ему известен рецепт от этой migraine atroce ? Когда его высочество добрался до сеней, туда уже сбежался весь дом. Радостно кудахтала толстая кухарка, громко смеялась Натали, рыжеусый управляющий строжился, пытаясь разогнать прислугу, но никто его не слушал. С трудом протолкавшись сквозь толпу, Александр узрел виновников переполоха, и ему захотелось протереть глаза. Нет, не Натали, повисшая на шее у брата, и не Анна, которая со слезами радости уткнулась Корфу в сюртук, поразили его. Он увидел Ольгу. Румяная – кажется, не только от мороза, – закутанная почему-то в генеральскую шинель, она сияла непостижимой Александру счастливой улыбкой и нимало не напоминала затравленную нервную женщину, которая еще вчера вызывала в нем жалость пополам с неприязнью. Полячка в легком реверансе присела перед его высочеством. Не в силах оторвать зачарованного взгляда от ее ярко-голубых, как сапфиры глаз, странно ускользавших от него – к этому он тоже не привык, – Александр не сразу обратил внимание на ее спутника. Почтительным поклоном приветствовав цесаревича, Бенкендорф осведомился о его здоровье и сделал знак двум жандармам, которые бесшумно и быстро освободили прихожую от любопытной челяди. – Благодарю, граф, мне лучше, – рассеянно отозвался Александр, и вдруг его брови поползли вверх – он заметил, что Ольгина ручка сжимает локоть генерала. – Я отправлю моих людей за доктором, – Бенкендорф снова кивнул жандармам, но цесаревич запротестовал: – Не нужно никакого доктора, я превосходно себя чувствую! Это было правдой – головная боль неожиданно прошла. Чудо, или прекрасные голубые глаза бывшей возлюбленной его излечили? Александром овладела непонятная безотчетная тоска. – Неужели необходимо держать арестованных так крепко? – с неудовольствием покосился он на генеральский локоть. Граф обменялся со спутницей взглядами, которые цесаревичу понравились еще меньше, и накрыл ее ручку своей ладонью. – Ваше высочество, позвольте представить мою супругу – графиню Бенкендорф. Натали в оторопи сползла с шеи брата, Анна отпрянула от Владимира, за колонной мелькнули изумленные усы управляющего и рубин в любопытном ухе Полины, а граф с графиней улыбались друг другу так, будто они были одни во всей вселенной. Его высочество неожиданно обнаружил, что ревность может причинять страданий не меньше, чем головная боль. «Как он смеет так смотреть на нее?!» Александру захотелось броситься между ними, чтобы закрыть Ольгу от этого возмутительного, совершенно неприличного взгляда, и тут смысл сказанного дошел до его сознания. – Вы, должно быть, шутите, граф, – пробормотал он, оглядываясь на друзей в слабой надежде, что те опровергнут слова генерала. Корф смущенно потеребил ухо, а Репнин, кашлянув, сказал: – Мы были шаферами, ваше высочество. Протомившись несколько часов от неизвестности в церковных сенях, куда их вместе с конвоем пустил сердобольный священник, два друга испытали немалое потрясение, увидев шефа жандармов под руку с Калиновской, и пребывали в этом потрясении до конца церемонии, которая не у них одних должна была оставить в памяти неизгладимый след. Вспомнив, как отец Павел то и дело пресекал попытки жениха с невестой облобызать друг друга прежде дозволения, князь едва не расхохотался вслух. Александр метнул на него свирепый взгляд. – Это правда, Миша? – все еще не могла уверовать Натали. Получив от брата утвердительный ответ, княжна, растерянно улыбаясь, приблизилась к новобрачным. – Поздравляю, Оленька, Александр Христофорович, – книксен генералу, и на ухо подруге: – Ты сошла с ума! Графиня, повергнув Натали в окончательную растерянность, рассмеялась счастливым серебристым смехом. Ее супруг являл своим видом воплощение абсолютного блаженства и казался помолодевшим на десять лет. Нужно было не ронять себя, но все существо Александра восставало против этой нелепой и скоропалительной свадьбы. Первой, утешительной для самолюбия, мыслью было, что Ольга бросилась в брак с ее преследователем от отчаяния, готовая ухватиться за любую возможность остаться в Петербурге, поближе к бывшему возлюбленному, однако он тщетно искал в безмятежных чертах графини следы прежней страсти – ее лицо оживало, лишь когда к ней обращался взгляд мужа. «Быть может, она и не любила меня никогда? – метался в сомнениях цесаревич. – Все женщины – легкомысленные, ветреные создания!» Такова уж странная человеческая натура: не более часа назад досадуя на нежелание Ольги забыть его, теперь он с тем же пылом негодовал, что она забыла так быстро. – Желаю счастья, сударыня, – пробормотал Александр, склоняясь к ее руке, и подавил вздох разочарования, не ощутив знакомого трепета пальцев. – Поздравляю, господин граф, – буркнул он Бенкендорфу. Едва утихшая мигрень снова впилась в него хищными когтями, но цесаревич ей почти обрадовался, ибо она мешала думать, а думать о том, что отныне другому мужчине принадлежат и улыбка Ольги, и красота ее, и пылкость, было невыносимо. Хозяин дома, стоя поодаль, невесело усмехался кончиками губ, догадываясь, какие демоны пожирают его высочество. «Умопомрачительная женщина!..» Барон воровато покосился на Анну, которая прижималась к его плечу – не подслушала ли та его мыслей. Он счастлив, конечно же, счастлив, и швырнул бы перчатку в лицо любому, кто бы посмел в этом усомниться, но наедине с самим собой трудно не признаться, что воспоминания об огненных всплесках мазурки и прелестной ручке, небрежно лежащей у него на плече, по-прежнему волнуют воображение. Спохватившись о долге гостеприимства, Корф пригласил всех присутствующих к столу, галантно предложив выпить за здоровье молодой графини. Анна поджала губки. – Благодарю за приглашение, господин барон, но задержаться мы не можем, – учтиво отказался Бенкендорф. – Государь ждет меня в столице. «Хочу поскорее остаться с тобой наедине», – говорили Ольге его глаза. «Никого, кроме тебя, не хочу видеть», – отвечала она ему таким же пылким взглядом. Цесаревич хмуро играл кисточками на поясе халата. – Государю едва ли понравится, что вы узурпировали право господина Огинского, граф. Или вы уповаете на всемогущество карт-бланша? «Как я мелок!..» Граф с графиней снова переглянулись – Александр готов был поклясться, что заговорщицки, – и эта теплая искорка объединявшей их тайны вонзилась в грудь ревнивца новой болезненной занозой. – Я уповаю на мудрость государя, – ответил с поклоном шеф жандармов. Пускаться в пререкания с соперником он явно не намеревался, но обиднее всего цесаревичу было сознавать, что граф, похоже, и не считал его соперником. Надувшись, как капризный ребенок, злой на Бенкендорфа, на себя, на весь белый свет, Александр заявил, что ближайшие несколько дней проведет в корфовской усадьбе, даже если это идет вразрез с желанием его венценосного отца. Генерал любезно не стал возражать, пообещав оставить его высочеству подобающую охрану, попрощался с шаферами и их дамами и, придерживая локоток жены, направился к выходу, где их и догнала запыхавшаяся Полина. – Простите, ваше сиятельство! Вот, забыли вы, – она протянула Ольге браслет с ожерельем, найденные наверху, но графиня отстранила ее руку: – Возьми себе, пусть это будет твое приданое. Хитрая Полина, которая втайне очень рассчитывала на щедрость «глухонемой Дарьи», бурно бросилась благодарить ее и графа, тут же напялила рубины себе на шею и на запястья и мимо разинувшего рот Карла Модестовича, мимо мрачного князя Муранова, горделиво выпятив грудь – пусть только кто еще посмеет обвинить ее в воровстве! – прошествовала на кухню. Александр отвернулся и стал подниматься по лестнице, бросив через плечо, чтобы о нем не беспокоились. – Ты что-то говорил о шампанском, Корф? – нарочито весело спросил Михаил, чтобы развеять возникшую после ухода его высочества и четы Бенкендорфов неловкость. – Предлагаю отпраздновать наше освобождение! А в дверях уже виновато поблескивал очками молодой князь Долгорукий, на крыльях раскаяния прилетевший мириться с невестой.
Февральский день клонился в сумерки. Возок, запряженный свежими лошадьми, ждал у крыльца. – Кажется, мы доберемся до Петербурга только поздно вечером, – сказала графиня, пряча лукавую улыбку в густом меховом воротнике генеральской шинели, которую супруг набросил ей на плечи, будучи еще женихом, сам довольствовавшись шинелью адъютанта. – Ближе к ночи, – согласился граф. – И вам не нужно будет ехать с докладом во дворец, господин генерал? – Раньше завтрашнего утра не нужно, – он подхватил ее на руки, не обращая внимания на толпившихся вокруг крыльца жандармов и любопытную корфовскую челядь, – но я намерен забыть о дворце сию же минуту. – Я буду самой покладистой женой на свете, – засмеялась Ольга, обвивая шею мужа руками и с нежностью на него глядя, – мне решительно ни в чем не хочется тебе перечить. Он крепко поцеловал ее и отнес в возок.
Отправлено: 09.12.10 10:11. Заголовок: Алекса пишет: Не сч..
Алекса пишет:
цитата:
Не считайте меня безсердечной, но каждый должен получать по делам своим
Я того же мнения, Сашенька. И, поскольку у меня не самостоятельный фик, а зарисовка на тему сериальных событий, то и отталкивалась я от характеров и поступков, показанных нам в БН. Саня втравил Ольгу в совершенно дурацкий побег, а потом гнобил ее на пару с Корфом и Анной, Натали с Андреем еще раньше фактически выбросили ее на улицу, лишь бы не нажить себе неприятностей, Полина помогала за вознаграждение. Я не задавалась целью кого-то наказать , но мне кажется, ничего фантастического не написала, кроме БиО, которые давно у нас стали самой реальной реальностью Разве у Сани не могло всколыхнуться былое чувство, когда он увидел Ольгу счастливой с другим? В жизни такое случается на каждом шагу. Даже если не любовь, то ревность точно :) И разве Корф, строя планы на совместную жизнь с Анной (иначе бы не стал шифроваться), не мог украдкой вздохнуть о красивой полячке, с которой ему однажды посчастливилось танцевать? И Натали просто не могла не переживать о подруге, пусть даже бывшей, не совсем же она стерва бессердечная, а тут на собственном опыте почувствовала, как бывает больно от измены любимого. А Беня и в БН не был таким уж лопухом, и оставил наблюдение над усадьбой Корфа, подозревая, что там дело нечисто. Наверняка обратил внимание и на то, что ни поп, ни гробовщик дом не посещали - просто нам этого в сериале не показали :)
Отправлено: 09.12.10 14:05. Заголовок: Единственному и непо..
Единственному и неповторимому пану графу за мемуары Все нежности сказаны наедине, поэтому рукоплещу мастерству рассказчика. [взломанный сайт] Это именно зарисовка. С трактовкой характеров можно не соглашаться, но сделана она блестяще Гата не далека от истины - герои очень узнаваемы.
Отправлено: 09.12.10 14:18. Заголовок: Тоже финал очень пон..
Тоже финал очень понравился. Алекс И герои действительно получили то, что заслужили. А особенно умилил момент: Gata пишет:
цитата:
направился к выходу, где их и догнала запыхавшаяся Полина. – Простите, ваше сиятельство! Вот, забыли вы, – она протянула Ольге браслет с ожерельем, найденные наверху, но графиня отстранила ее руку: – Возьми себе, пусть это будет твое приданое.
Я верю, что так бы Оля и поступила. Теперь Полечке тоже будет радость, мне всегда об этом мечталось. Две мечты в одном флаконе, это счастье. Спасибо
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 61
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Что же там дальше будет? 
. Такая ночь 
, а потом у меня сердце упало вместе с Олиным, когда я решила, что он её отпустил. Жуткое дело, нельзя же так пугать 
. 
. БиО это БиО. У меня больше нет слов 
Буду перечитывать последние пару отрывков пока глаза не слипнуться от сна. Жди утром отзыв 
Беня, мур-мур. Я такого же хочу 
Гата не далека от истины - герои очень узнаваемы. 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
