Отправлено: 05.07.09 18:42. Заголовок: "Метель", мелодрама

Изначально эта история должна была играть наравне с другими "мешками" в новосельно-конкурсной забаве "Вам и не снилось", но, покочевав из рук в руки, выбилась за рамки "мешочного" формата в обычные фики, потому и помещена в "Альманах".

 Отправлено: 03.10.09 17:46. Заголовок: * * * Дни текли, пох..

* * *
Дни текли, похожие один на другой, как бусины в четках. Ольга вскоре перестала их считать, отдавшись во власть ленивой апатии. Она засыпала и просыпалась под пение колоколов: по будням – монотонного благовеста, в воскресенья – радостного трезвона; съедала, не различая вкуса пищи, то, что приносила ей угрюмая монахиня, напоминавшая старуху-экономку из заброшенной долгоруковской усадьбы; читала какие-то книги, не понимая прочитанного, временами даже пыталась заниматься рукодельем, но больше просто лежала на кровати, бездумно глядя в потолок.
Иногда ее навещали сомнения – не лучше ли было остаться в Варшаве, сохранив в сердце грустную память о последней встрече на осенней дороге, вкусе Сашиных слез на губах, о мучительном исступлении прощальных ласк и клятвах, еще питаемых надеждой, что они не будут нарушены? Вступить в ненавистный брак, но избежать горьких унижений, которыми обернулась для нее мечта вернуть крупицу былого счастья? Графиня Огинская не испытала бы боли от забывчивости возлюбленного и предательства лучшей подруги, не чувствовала бы всей кожей яд презрения, который источали на нее, казалось, самые стены в доме Корфа; возможно, она научилась бы быть хорошей женой Иринею и даже изображать довольство судьбой… но, Боже мой, что за жалкое это было бы существование! Бледная тень жизни для той, кто знала, как ярко может сиять солнце.
Однако сомнения не отступали, окружая новыми вопросами, на которые она боялась искать ответ, соблазняли пожалеть о том, что случилось неделю, месяц, полгода назад. Ольга гнала их прочь, упрямо ни о чем не жалея. Она не была бы собой, если бы смирилась, не попыталась вернуться – вопреки запрету императора, здравому смыслу, вопреки всему… Откуда же теперь эта усталость в душе, безразличие к будущему? Пылкая мятежница смирилась, наконец? Нет, просто перестала быть.
«Той женщины, которая подарила мне это, нет больше, – сказал Александр, возвращая ей золотой крестик, – а значит, и подарок не имеет смысла».
Она не заметила, где потеряла тот крестик, как не заметила, когда нежное «Сашенька» впервые сменилось в ее мыслях холодным – «Александр». По ночам, в полусне, она еще искала рядом его горячее плечо, еще ждала и звала, но боль, прежде казавшаяся невыносимой, постепенно притуплялась, и там, где переставало болеть, сердце немело, будто боль, уходя, вымораживала в нем все живые чувства.
Черница, справлявшая при Ольге обязанности горничной, а, может – и надзирательницы, с укоризной поглядывала на арестантку, которая все дни проводила в молчаливой неподвижности. Однажды она хмуро обронила:
– Уныние – грех смертный, погибель души.
– Кому нужна моя душа, – не поворачивая головы, ответила полячка.
– Богу.
Ольга, невесело усмехнувшись, села на кровати.
– Значит, никому в этом мире.
Монашка поджала губы.
– Кто попускает земным страстям владеть сердцем…
– Что вы знаете о земных страстях?! – вспылила узница. – Легко устоять перед соблазнами, когда их нет! – но, наткнувшись на полный немого укора взгляд монахини, невольно смутилась и добавила тише: – Может, вы счастливее меня, сестра… даже наверное – счастливее… но не искушайте меня покоем и благодатью, я не для них.
На столе ее ждал обычный обед – вареные овощи и ломоть темного хлеба. Ольга поморщилась, недоумевая, как могла есть это во все предыдущие дни, но на ее просьбу подать мяса черница сурово отрезала:
– Сегодня – среда.
– Среда? – рассеянно повторила полячка, пытаясь сообразить, какое было число.
Монашка ей подсказала, и Ольга едва не вскрикнула от изумления. Со дня ее ареста, оказывается, прошло уже больше месяца. Странно, подумала она, что на протяжении этого времени никто не вспомнил, не потревожил ее. Неужели император забыл о ней?
Спустя несколько дней узнице довелось убедиться, что во дворце о ней помнили.
– Катрин? – не поверила она глазам, увидев вошедшую.
Рыжеволосая девушка в хрустящей модным шелком шубке и капоре с собольей оторочкой, переступив порог кельи, спросила насмешливо вместо приветствия:
– Вы, вероятно, думали, что я в Тобольске?
– Я о вас вообще не думала, – ответила Ольга.
В желтоватых, как у кошки, зрачках Нарышкиной вспыхнул злобный огонек. Когда-то она не скрывала зависти, что из всего пышного круга фрейлин наследник оказал предпочтение не ей, а полячке, и, заострив досадой язык, неутомимо подогревала в императрице неприязнь к Калиновской, рожденную материнской ревностью. Ощупав цепким взглядом голые стены кельи, убогую печурку, серое одеяло на узкой кровати и далекий от изящества наряд бывшей соперницы, гостья, удовлетворенная этим зрелищем, сообщила высоким манерным голоском:
– Ее величество очень меня любит и не пожелала от себя отпустить, несмотря на интриги завистников. При дворе такие перемены, – застрекотала она, оживляясь. – Принцесса Мария уехала в Дармштадт и, говорят, может больше не вернуться. Между нами, это было бы лучше для нее: она так ранима, а его высочество неисправимо ветреный… – Нарышкина покосилась на полячку, со злорадством отметив, как у той чуть дрогнули опущенные ресницы, и продолжала. – Вы не слышали, какое несчастье постигло вашу подругу Репнину? Конечно же, не слышали – здесь такие толстые стены, – она оскалила в улыбке мелкие зубы, весьма довольная своей шуткой. – Жених княжны погиб – говорят, что покончил с собой, не перенеся позора; разумеется, после такого скандала бедняжке невозможно было оставаться в свите государыни, – в этом месте рассказ прервался лицемерным вздохом. – Его высочество после отъезда Репниной целых два дня пребывал в меланхолии, но потом снова сделался бодр и весел, и теперь он готовится к поездке в южные губернии…
Ольга молчала, с грустным любопытством вопрошая себя, как скоро утешился Александр прошлой осенью – так же, через два дня, или польская возлюбленная удостоилась более долгой печали, чем княжна Репнина теперь? Несчастьям бывшей подруги она не радовалась. Если хотя бы часть из того, чем питала свое неугомонное ехидство Нарышкина, было правдой – бедная Натали…
– Ах, я чуть не забыла о самом главном, – гостья выпростала из нарядной муфты руку и протянула Ольге изящный сафьяновый футляр. – Ее величество шлет вам подарок к свадьбе.
– К свадьбе? – нахмурилась молодая женщина, машинально открывая коробочку.
Там лежали ожерелье из некрупного жемчуга и письмо, написанное самою императрицей, что одно уже должно было внушить благоговение адресату, если бы адресат не знал, сколь часто государыня берется за перо лишь по причине отсутствия иных занятий. В нескольких строчках Александра Федоровна сообщала, что сильно разочарована «опрометчивым поступком» бывшей фрейлины, однако сердце ее открыто для понимания и прощения, как и сердце графа Иринея Огинского, который со счастливым нетерпением ожидает невесту в Варшаве.
Рука Ольги бессильно упала. Вот он, приговор! Не сибирская ссылка, не заточение в острог – высочайшее помилование.
– Вы не рады? – с мнимым сочувствием осведомилась Нарышкина.
Ольга поймала ее жадный взгляд, брошенный на жемчуг, усмехнулась, вложила письмо императрицы обратно в футляр и захлопнула крышечку. Чем бы ей это ни грозило, она не собиралась возвращаться во мрак, из которого вырвалась ценою разбитого сердца.
– Передайте ее величеству мою благодарность, Катрин, – сказала она чуть насмешливо, – а также всё, что сочтете необходимым добавить от себя, чтобы описать, насколько я в действительности неблагодарная.
– Вы… вы отвергаете милость государыни?! – выпучила глаза Нарышкина.
– У этой милости тусклый блеск и мелкие бусины, – Ольга с пренебрежительным видом пожала плечами. – Но у вас есть шанс стать их обладательницей, – подарила она Нарышкиной колкую улыбку, – ведь ее величество так вас любит.
– Если этот жемчуг для вас недостаточно хорош, – прошипела разозленная фрейлина, – ее величество наденет на вас апостольник!
– Не думаю, чтобы ее величество решилась насильно постричь дворянку католического вероисповедания, – спокойно встретила угрозу полячка, – это скандал на всю Европу.
– Но уж сослать вас за Байкал не помешает даже папа римский!
– Что ж, буду ждать там с вами встречи.
Когда Нарышкина в облаке возмущения вылетела за дверь, Ольга негромко рассмеялась, и в смехе этом было больше веселья, чем за все последние месяцы.

 Отправлено: 03.10.09 17:47. Заголовок: Пролетели два дня, н..

Пролетели два дня, ничем не примечательные, а на третий сестра Евлалия сообщила подопечной, что в приемной комнате ожидает свидания с нею некий человек. Первой мыслью у Ольги мелькнуло, что это был посланец цесаревича или, может быть, даже сам Александр – при всей абсурдности такая мысль не представлялась ей совсем уж невозможной, потому что жандармы, разумеется, не стали бы испрашивать у арестантки согласия на встречу, а всех других, включая оставшихся в Польше родственников, ее судьба беспокоила крайне мало. Разве только пан Огинский, внутренне усмехнулась она, явился уговаривать строптивую невесту, не желая лишиться обещанного императрицей приданого.
Ольга попыталась разузнать о визитере у сестры Евлалии, но монашка, поджав по своему обыкновению губы, что-то сердито пробурчала, явно не расположенная удовлетворять ее интерес. У полячки это вызвало легкую улыбку вместе с соблазном досадить несносной ворчунье, и она нарочито кокетливо принялась поправлять перед маленьким зеркальцем волосы, вскользь удивившись, что само по себе это занятие не рождает в ней ни удовольствия, ни волнения, которые часами когда-то удерживали ее возле туалетного столика, заставляя бесконечно перебирать ленты, гребни и драгоценные побрякушки в предвкушении свидания с Александром.
«Почему ты думаешь, что это непременно он? – грустно улыбнулась Ольга своему мутному отражению – зеркало было старое, подернутое патиной. – Для того чтобы развеять скуку в отсутствие невесты, ему совсем необязательно покидать дворец. Но… кто же тогда? Кто бы ни был, – взметнулось в ней раздражение, – если он не пожелал назвать имя, я имею полное право не пожелать к нему выйти!..»
– Идемте, сестра Евлалия, – вздохнула она, откладывая зеркало и набрасывая на плечи шаль.
На всем протяжении пути по монастырским коридорам гордость с любопытством не переставали бороться в полячке, подавая ей весьма противоречивые советы; дойдя до приемной комнаты, Ольга окончательно решила, что хочет вернуться обратно, но вместо этого почему-то толкнула дверь и вошла.
Стоявший у окна человек в голубом мундире оглянулся на звук ее шагов.
– Добрый день, сударыня.
Ольга рассеянно кивнула, пытаясь понять, облегчение она почувствовала или разочарование от того, что увидела не Александра.
– Прошу извинить меня, сударыня, что поневоле причинил вам беспокойство, заставив сюда прийти, – продолжал шеф жандармов, медленно приближаясь к ней, – но я, как гость, вынужден считаться со строгими правилами сей обители.
– Благодарю, вы очень учтивы, – холодно ответила Ольга, – хоть я и не понимаю, зачем вам было утруждать себя подобной любезностью по отношению к арестантке, когда вы могли прислать конвой, который бы меня доставил в Петербург для допроса.
Бенкендорф посмотрел на нее тяжелым взглядом, от которого по спине молодой женщины пробежал неясный тревожный холодок.
– Это не допрос, сударыня.
– Что же тогда? – она принуждала себя держаться вызывающе, чтобы скрыть охватившее ее странное волнение.
– Я приехал просто поговорить с вами.
– И, верно, из опасения, что я могу отказать вам в разговоре, просили сестер сохранить ваше инкогнито? – усмехнулась Ольга.
Он нахмурился, озадаченный.
– Разве вам не сказали?..
– Я переступила порог этой комнаты, не подозревая, кого в ней увижу.
– Вероятно, произошло какое-то недоразумение, – пробормотал граф с неловкостью человека, больше привыкшего требовать объяснений у других, чем объясняться самому. – Игуменья при мне отправила за вами одну из сестер… – он знакомым уже арестантке жестом провел ладонью по лбу, что-то вспоминая. – Возможно, она забыла сказать посланнице мое имя, а я не придал этому значения. В любом случае вина лежит на моей рассеянности, или хуже – самонадеянности, и я снова, сударыня, должен просить у вас прощения.
У него было лицо землистого оттенка и мутные воспаленные глаза под набрякшими веками, будто он много суток провел без сна. Ольге подумалось вдруг, как мало общего имеет живой граф Бенкендорф с той грозной славой, что гремит о нем по всей империи, заставляя одних трепетать от страха, других – от ненависти. Ни в облике его, ни в манерах не было ничего жестокого или устрашающего, лишь бесконечная усталость и даже какая-то мягкость. Полячка понимала, что преследовал он ее в Двугорском не по собственной воле, а повинуясь высочайшему приказу – оторвав время у других дел, быть может, гораздо более важных, – и сердиться на него, как сердится она, несправедливо и бессмысленно. Разве кнут виноват в том, что рубцы болят и кровоточат…
– О чем вы хотели со мной поговорить? – спросила она, опустив глаза.
Граф подвинул ей стул, приглашая сесть, и сам сел напротив. Их разделял только круглый стол, накрытый старомодной бархатной скатертью с редкой бахромой.
– Ее величеству, – начал Бенкендорф, кашлянув, – потребовалось много времени и терпения, чтобы смирить гнев государя. Она также взяла на себя труд лично написать графу Огинскому…
Ольга хмыкнула.
– Мадмуазель Нарышкина уже имела честь сообщить мне о необыкновенной доброте ее величества.
– Я склонен подозревать, что мадмуазель Нарышкина несколько преувеличила резкость вашего отказа, который так огорчил государыню.
– И государыня прислала вас, в надежде получить другой ответ?
Бенкендорф, помедлив, произнес:
– Я здесь не от имени ее величества.
Неприязнь к нему, готовую опять вспыхнуть в полячке, смыло волной удивления. Невероятно, чтобы шеф жандармов, хоть он и оказался наяву не тем чудовищем, каким пугало Ольгу ее воображение, стал заботиться о судьбе преступницы, им же самим арестованной.
Прочитав у нее на лице немой вопрос, граф ответил:
– Наказание, назначенное вам государем, кажется мне чрезмерным. Я против того, чтобы людям воздавалось выше, чем по их вине.
Он встал и прошелся по комнате. Ольга невольно следила за ним глазами, напряженная, как натянутая струна.
– Приказ о вашей ссылке будет подписан завтра, – обронил Бенкендорф, остановившись у окна, спиной к собеседнице. – У вас есть еще несколько часов, чтобы принять благоприятное для вас решение.
– Откуда вам знать, что для меня благо? – это вырвалось у нее с острой, на грани слез, горечью, и он резко повернулся к ней. Ольге снова сделалось не по себе, когда она почувствовала его давешний взгляд – темный и тяжелый.
– Из ссылки сбежать будет невозможно.
Полячка нервно рассмеялась, комкая на груди шаль.
– Вы полагаете, что замужество удержало бы меня от побега? – и добавила тише: – Из двух тюрем я предпочитаю не ту, в которой слабее замки, а где легче дышится.
Она ожидала новых возражений, но граф молчал. В затянувшейся неуютной тишине слышно было, как потрескивает в печи огонь, и как перекрикиваются за окном на монастырском дворе сердитые вороны.
– Вам потребуются деньги, – сказал, наконец, Бенкендорф, возвращаясь к столу. – Вы можете написать к вашим родственникам в Польшу, я перешлю им письмо.
Явиться униженной просительницей перед спесивыми кузенами и тетушками, сначала ненавидевшими ее за то, что она полюбила русского цесаревича, а после презиравшими, что не смогла удержать его, как графиня Грудзинская – брата императора? Ольга вспомнила о шкатулке, которую взяла с собой из Варшавы. Среди материнских драгоценностей были и несколько подарков Александра. Где они теперь? Наверное, разворованы жадной прислугой Корфа…
Выслушав ее просьбу, граф кивнул.
– Завтра же вам всё привезут.
– Благодарю вас, – сказала она тихо, действительно испытывая к нему в этот момент признательность.
Он вынул из кармана маленький бумажный сверток и, развернув его, протянул Ольге на ладони золотой крестик с тонкой цепочкой.
– Вы потеряли это в Двугорском.
Полячка зачарованно смотрела на крестик, удивляясь прихоти судьбы отнимать и возвращать, выбирая для этого самые странные время и обстоятельства.
– Католический крест мне больше не нужен, – отрицательно покачала она головой. – Я загадала: если удастся избежать брака с графом Огинским – принять православие. Матка боска была неласкова ко мне, быть может, Богородица, – молодая женщина бросила взгляд на образ в углу комнаты, подле тускло мерцавшей лампады, – окажется добрее?

Продолжение следует...

 Отправлено: 04.10.09 08:15. Заголовок: Как мне их жалко :s..

Как мне их жалко Оба маются, бедняжки. Написано так, что за душу берет. Правильно Оля Нарышкину на место поставила, не нужны ей подачки. Хорошо, что Оля в России останется. Пусть ссылка, но не пан Огинский Беня ее и в ссылке отыщет.

 Отправлено: 04.10.09 17:23. Заголовок: Гата, перечитала еще..

Гата, перечитала еще раз и опять испытала всё то, о чём мы с тобой говорили Я не могу относиться к этой паре объективно, поэтому переживаю за них безумно. Меня утешает только то, что по правилам нашей игры, мы отказались от драм

 Отправлено: 04.10.09 18:33. Заголовок: Алекса пишет: Напис..

Алекса пишет:

цитата:

Написано так, что за душу берет.

Спасибо! Значит, автор не зря старался

Роза пишет:

цитата:

Я не могу относиться к этой паре объективно, поэтому переживаю за них безумно. Меня утешает только то, что по правилам нашей игры, мы отказались от драм

Я тем более не могу к этой паре относиться объективно, поэтому драму для них могу увидеть только в кошмарном сне ))))))

 Отправлено: 05.10.09 20:20. Заголовок: Gata История прост..

Gata

История просто завораживает Столько чувств таятся в душах героев. Каждый из них должен принять верное для себя решение.

Роза пишет:

цитата:

Меня утешает только то, что по правилам нашей игры, мы отказались от драм

Gata пишет:

цитата:

Я тем более не могу к этой паре относиться объективно, поэтому драму для них могу увидеть только в кошмарном сне ))))))

Это обнадеживает.