Отправлено: 29.11.10 10:53. Заголовок: Карт-бланш (зарисовка по мотивам БН)
Название: "Карт-бланш" Герои: БиО и др. Сюжет: как могли развиваться события сериала, начиная с серии примерно 92-й - 93-й Примечание: привет из Фалля в виде компенсации за неприезд на бал к Забалуеву :)
Взбешенная полячка выскочила из библиотеки, от души хлопнув дверью, однако еще успела услышать у себя за спиной: – Ну и фурия, ваше высочество! – И, все-таки, согласитесь, Репнин, что Владимир с Анной отлично придумали – нарядить Ольгу в сарафан? Ха-ха-ха! Ей захотелось тотчас же вернуться и пощечинами заставить обидный смех замолчать, но вместо этого она надменно вздернула подбородок и, сердито фыркнув, отошла от двери. Хватит с них на сегодня зрелища ее унижений. Хватит на неделю вперед, на месяц, на сто лет! Она не просила ее спасать, и даже рада была бы аресту, потому что, если в Сашином сердце для нее места больше нет, то решительно все равно, где оказаться – в Сибири или замужем за Огинским. Но цесаревич сам, чуть ли не силой, утащил ее с придворного маскарада, продержал до рассвета в ужасном подвале с крысами, потом заставил пробираться через лес, по сугробам, есть отвратительную похлебку в цыганском таборе и ломать перед жандармами комедию с самоубийством, – и все это ради того, чтобы сейчас посмеяться над ее жалким видом? Терзаемая обидой, Ольга не сразу заметила, что дорогу ей преградил невысокий человек с рыжими усами и маленькими хитрыми глазками. – И откуда такая краля? – он пощипал усы, под которыми расплылась масленая улыбка. – Что-то я тебя раньше в доме не видел. В первый момент Ольга рассердилась – как смеет какой-то невежа в дешевом сюртуке фамильярничать с ней, во второй – испугалась, что он донесет на нее жандармам, в третий – вспомнила, что одета горничной, и что горничная эта, по легенде, рожденной иезуитской фантазией Корфа, не имеет ни языка, ни слуха. – Дашка ее зовут, Карл Модестыч, – вынырнула из-за угла Полина. – Дура глухонемая. – Ишь ты! – поцокал языком рыжеусый. – А я-то думаю, что она на меня таращится, будто леща просит? «Матка боска, в этом доме все будто сговорились надо мной издеваться!» – Аннушка наша сердобольная ее в городе подобрала, – продолжала тараторить Полина, не обращая внимания на нехороший блеск в глазах Калиновской, – и мне на шею повесила, чтоб я хозяйству обучала. – Ну-ну, обучай, – подобрел Карл Модестович, ущипнул обеих девушек по очереди за щечки и ушел, насвистывая немецкую песенку. От ревнивого Полининого взгляда не укрылся особенный интерес управляющего к красавице-полячке, которая даже затрапезную кичку умудрялась носить на голове, словно алмазную тиару. Проводив мнимую горничную в комнату, обставленную, как и положено быть обставленной комнате на половине челяди – то есть весьма скудно, – Полина теперь со злорадством ждала, как вытянется у высокородной панны лицо при виде ситцевых занавесок и дощатой кровати. Но Калиновская снова ее раздосадовала, первым делом кинувшись к умывальному столику. – О матка боска, пошли мне терпения, – шептала она, с яростью намыливая щеку, которую оскорбили нахально-игривые пальцы управляющего. – Утрите ваше личико, – Полина протянула холщовое полотенце, – и пойдемте, я вам метлу дам и покажу, где мести. – Precz!* – процедила полячка сквозь зубы. – Смеши своими шутками телят на скотном дворе. – Воля ваша, – обиженно фыркнула горничная, не подумав наклониться за отшвырнутым капризной панной полотенцем, – сами потом с господином управляющим объясняйтесь. – Ты забыла, что я глухонемая? – уголки губ Калиновской тронула ироническая усмешка. – Вся дворня заприметит, что новая служанка барыней живет, – не оставляла Полина надежды уязвить гонористую хозяйскую гостью. – Слухи пойдут, а господам жандармам того только и надобно. Ольга, скинув платок, поправила перед зеркалом волосы и кокетливо улыбнулась своему отражению. – А ты шепни господину управляющему, что барин позволил мне не заниматься черной работой. Понимаешь? – Понимаю – чай, не дура, – Полина мысленно облизнулась, предвкушая двойное удовольствие – уж она-то сумеет преподнести эту новость так, что и у ветреника Карла Модестыча, и у ревнивой Аннушки надолго испортится настроение. – Только как бы барин не осерчал, – спохватилась она. – С чего бы ему сердиться, – снова улыбнулась Ольга, пальчиком покачав в ухе рубиновую сережку с бриллиантовыми слезками-подвесками, – ведь это всего лишь шутка, как и мой новый наряд от его щедрот. Поймав завороженный взгляд Полины, в котором всеми оттенками радуги переливалась рубиновая жажда, полячка сняла серьгу и бросила в прытко подставленную ладонь. – Вторую получишь, если будешь и дальше мне помогать. Закрыв за горничной дверь на крючок, Ольга бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку. Тут же чем-то больно царапнуло щеку. Она подняла голову и увидела торчавший из льняной, расшитой синими петухами, наволочки острый черешок пера. – Dziękuję, что не солома, – буркнула бывшая фрейлина, перевернула подушку и ладонью провела по шершавой льняной поверхности, чтобы проверить, не рвется ли наружу неблагородная набивка. На минуту ей стало жалко рубиновых сережек, Сашиного подарка, но потом она подумала, что цесаревичу придется жалеть много горше, когда он поймет и осознает, какого сокровища лишился, и с этой успокоительной мыслью сдалась, наконец, в плен Морфею, давно подстерегавшему усталую жертву.
Отправлено: 29.11.10 10:57. Заголовок: Проснулась она уже з..
Проснулась она уже затемно. Было холодно и тихо, как в склепе. Голубоватый лунный свет, втекая сквозь замерзшее окно, усиливал жуткое сходство, но полячка ощутила вместо страха голод. Не найдя, чем зажечь свечу, она откинула с двери крючок и выглянула в коридор, где царили те же тишина и темень. Ольга вернулась на кровать и, закутавшись с головой в одеяло, попыталась согреться, а заодно, чтобы прогнать воспоминания о цыганской похлебке, которая больше не казалась такой уж отвратительной, подумать о том, что делать дальше. Жандармы, хоть и поверили в ее смерть, наверняка оставили вокруг корфовской усадьбы посты для охраны наследника престола, и будут смотреть в оба, выполняя приказ самого подозрительного на свете человека – графа Бенкендорфа. Ольге до дрожи в позвоночнике стало зябко при одной лишь мысли, что шеф жандармов захотел бы проверить у нее пульс, когда она лежала на снегу в луже бараньей крови. Какое счастье, что он удовлетворился мнимым горем цесаревича! Когда граф велел своим людям унести тело, Саша, рыдая, подхватил бывшую возлюбленную на руки, заявив, что никому не позволит к ней прикоснуться – что там жандармы, Боже правый, она сама едва не поверила в искренность его слез. А если бы… если бы кровь пролилась не в шутку, кольнуло любопытство, Саша сокрушался бы столь же неистово, или, наоборот, вздохнул с облегчением? Проверять это не хотелось. Ольга подтянула колени к груди, но теплее не стало. Она снова соскользнула с кровати и выглянула в темный коридор, мысленно кляня Полину, которая не догадалась, что сообщнице нужны огонь и ужин, а может быть, и вовсе передумала ей помогать, решив, что второй рубин не стоит хлопот. Поколебавшись еще немного, Калиновская отыскала платок – глаза уже привыкли к потемкам, смягченным тусклой лампой луны, – спрятала под него уложенную отнюдь не по-крестьянски копну волос и отправилась на поиски Полины, барона, Саши или его адъютанта, – кого угодно, и заявить им, что она не позволит обращаться с ней, как с обычной дворовой. Темный коридор привел ее в просторные холодные сени. Горели свечи в шандалах, но не видно было ни души. Из глубины дома – из большой гостиной и смежной с ней столовой, где сегодня днем Ольга лежала на столе, слушая причитания Саши и почтительно-ровный, но оттого не менее страшный баритон Бенкендорфа, – тоже не доносилось ни звука. Она задумалась, пойти ли ей проверить остальные комнаты первого этажа, или сразу подняться на второй, но тут послышался громкий шум снаружи, и Ольга, повинуясь неясному инстинкту, юркнула в маленькую нишу под лестницей, закрытую портьерой. Дверь с улицы распахнулась, впуская клубы морозного воздуха и, судя по тяжелым шагам и надсадному дыханию, несколько человек с какой-то громоздкой ношей. Ольга осторожно отодвинула краешек портьеры и чуть не вскрикнула от испуга: в дом ввалились четверо рослых молодых жандармов, неся на руках цесаревича – кажется, бездыханного, с окровавленной повязкой на голове. Полячка готова была выскочить из своего укрытия, но цесаревич вдруг пошевелился и довольно громко, хоть и заплетающимся языком, произнес: «Убирайтесь к черту, я сам могу идти!» – и рванулся из державших его рук, но, зацепившись ногой за ковер на полу, с грохотом растянулся поперек прихожей. – Сожалею, Александр Николаевич, но вы не можете сами идти, – из-за спин жандармов выступил их начальник, жестом приказывая подчиненным поднять его высочество. – Позвольте нам проводить вас до постели. Ольга прикрыла рот ладошкой, чтобы не фыркнуть вслух. «Ах, Сашенька, недолго же ты меня заставил ждать, чтобы над тобой посмеяться!» Жандармы между тем с трудом доволокли упирающегося цесаревича до небольшого диванчика-рекамье, на котором тот шумно водворился, наотрез отказавшись перемещаться в другое место, сколько ни пытался его увещевать Бенкендорф. – Откуда вы взялись, граф? – осведомился Александр капризно-пьяным голосом. – Вы же уехали в Петербург? – Я не могу уехать, пока вы здесь, ваше высочество. – Мне не нужна охрана, мои друзья превосходно обо мне позаботятся! – кипятился наследник. – Они уже позаботились, – укоризненно проронил шеф жандармов, кивая на окровавленную повязку. – Если бы не Владимир с Михаилом, этот цыган убил бы меня! – Если бы не господа Корф и Репнин, ваше высочество не оказались бы в этом вертепе. Не подоспей мои люди вовремя… – Разве я не имею права повеселиться в компании друзей? – перебил его цесаревич, надменно изгибая бровь. – Повеселиться? – Бенкендорф казался удивленным. – Впрочем, понимаю, вашему высочеству необходимо было развеяться после утренней трагедии… Кстати, где сейчас тело Калиновской? И по тому, каким тоном он это спросил – спокойно, с едва различимым оттенком иронии, – Ольга поняла, что жандарм не поверил в разыгранный перед ним утром спектакль, а если и поверил, то усомнился сейчас. Цесаревич закашлялся – то ли поперхнувшись, то ли, чтобы скрыть замешательство, – и не придумал ничего лучше, как прикинуться обиженным: – Вы жестокий человек, граф! – Мне очень жаль, что так случилось, ваше высочество, – произнес Бенкендорф со скорбными интонациями. – Не лицемерьте, граф, нам обоим превосходно известно, что вы сожалеете лишь о том, что не удалось арестовать Ольгу! – Александр вновь вошел в роль убитого горем любовника и всхлипнул весьма правдоподобно: – Бедная Оленька… – Я и мои люди всецело в распоряжении вашего высочества и готовы оказать любую помощь, – продолжал убаюкивать его бархатный голос жандарма. – Если тело еще в доме… – Нет, тело уже погребено, – наследник ничтоже сумняшеся нырнул в коварно расставленную ловушку. Ольга от досады прикусила губу. Матка боска, как можно быть таким глупым, даже спьяну?! – И где же могила, ваше высочество? – немедленно последовал вопрос. Александр, наконец, спохватился. – Я хотел сказать – не погребено, а отправлено. Отправлено на родину, в Польшу… Перестаньте же меня мучить, граф! – он закрыл руками лицо и задрожал спиной, будто плача. Ольга ожидала, что сейчас Бенкендорф захочет узнать, по какой дороге отправился печальный груз, но у жандарма, видно, было свое на уме. – Господа Корф и Репнин сообщили мне то же самое, – пробормотал он, разглядывая бронзовый настенный подсвечник. Dziękuję Bogu*, хоть эти оказались не болванами. Кстати, где же они? – Вы уже успели допросить и моих друзей, – буркнул наследник и гневно топнул ногой. – Я требую, чтобы их немедленно освободили! Вы слышите? Я приказываю вам, господин граф! – и поскольку тот не спешил подчиниться, попробовал пригрозить: – Я знаю – вы затаили на Владимира злобу, но предупреждаю: моему отцу не понравится, что вы использовали выданный им карт-бланш для сведения личных счетов! – Его величество никогда бы не оказал мне чести, выдав чистый бланк со своей подписью, если бы подозревал, что я могу его употребить для неблаговидных целей, – возразил шеф жандармов, и бровью не поведя. – Чтобы отправить в тюрьму князя Репнина и барона Корфа, достаточно одного моего приказа. – Владимир в тюрьме?! – раздался наверху испуганный вскрик и вслед за ним – торопливый стук каблучков по ступенькам. Бенкендорф сухо сообщил мадмуазель Платоновой, что ничем не может ее утешить, заслужив от его высочества новый выговор, пропавший, впрочем, втуне, как и первый. Устав пререкаться с упрямым жандармом, или побоявшись возобновления коварных вопросов, отвечать на которые впопад ему мешал хмель, Александр заявил, что настоятельно нуждается в отдыхе и в докторе. Доктора, оказывается, уже привезли и немедленно препоручили его заботам августейшего пациента, который исторгал жалобные стоны, держась за голову, и больше не отвергал помощь жандармов, чтобы подняться в спальню. Анна, всхлипывая, побежала за ними, в надежде если не заполучить Владимира из тюрьмы этим же вечером, то хотя бы услышать обещание цесаревича, что это случится завтра или через неделю. Ольга не могла дождаться, когда уйдет и Бенкендорф, но граф никуда не спешил. Сняв подбитую мехом шинель и шляпу, он мерил шагами прихожую, заставляя полячку нервно вздрагивать от позвякивания шпор и зловещего лязга висевшей у его пояса сабли. Когда жандармы, эскортировавшие его высочество, вернулись, Бенкендорф велел доставить к нему корфовского управляющего. Рыжеусого немца раздобыли, не прошло и пяти минут, и дальнейший разговор переместился в гостиную. Ольга напрягла слух, пытаясь разобрать слова. Карл Модестович уверял графа, что ни за гробовщиком, ни за попом хозяин усадьбы не посылал, а куда исчезло тело польской барышни, никому не ведомо. – Это мы скоро выясним, – бодро пообещал шеф тайной полиции и отправил трех жандармов обыскивать комнаты, а одного взял себе в помощь, сказав, что хочет допросить прислугу. Голоса стихли в глубине дома. Полячка стояла, ни жива, ни мертва, не чувствуя ползущего по ногам холода, только сердце стучало так, будто кто-то внутри бил в огромный тяжелый колокол. – Ну и натоптали господа жандармы, – проворчал управляющий, задержавшись в сенях. – Эй, Палашка, Дунька! – крикнул он. – Вымойте тут, да глядите мне, чтобы чисто было! Вернусь, проверю. «Бежать, немедленно бежать!» – нашептывала паника. Ольга не спешила внимать этой советчице, хоть и была согласна с главным ее доводом, что в доме оставаться нельзя. Но не бежать же в одном сарафане, без подорожной и без денег! В этой глуши даже некому продать браслет и колье, которые ей удалось сберечь от алчности Полины. – За что барина-то нашего в острог свезли? – спросила одна из девушек, оставленных рыжеусым блюстителем чистоты наводить в сенях порядок. – Сказывают, будто он мамзелю польскую убил и где-то закопал, – шмыгнула носом другая, шлепая по полу мокрой тряпкой. – Ой, брешешь, Палашка! – Тогда и не спрашивай, – обиделась товарка. – За щеткой лучше сходи – эвона, и на ковре наследили. Может быть, пока жандармы обыскивают первый этаж и допрашивают прислугу, прокрасться наверх, найти Анну и попросить у нее денег и шубу? Полячка брезгливо поморщилась, но тут вспомнила о докторе, который должен был сейчас осматривать рану цесаревича. Вот кто ей поможет! Она выйдет из дома в его шинели и с его саквояжем – к маскараду ей не привыкать, – а если доктор не захочет добровольно их ссудить, подкрепит свою просьбу пистолетом, который днем на всякий случай захватила в библиотеке Корфа. И не беда, что пистолет не заряжен, доктору об этом неизвестно. Ольга решительно откинула портьеру и мимо Палашки, которая полоскала в небольшом ушате грязную тряпку, направилась к лестнице, но тут краем глаза – Bóg miłosierny**, и почему ей сегодня так фатально не везет?! – заметила возвращающегося Бенкендорфа, за которым по пятам семенил немец-управитель. Прятаться было поздно. Полячка быстро наклонилась к тряпке, брошенной убежавшей Дуней, и, с трудом подавив брезгливость, стала елозить ею по грязному полу. – Почему этих девушек не позвали вместе со всеми? – прозвучал над нею недовольный баритон шефа жандармов. Ольга еще ниже наклонила голову, чувствуя на себе обалделый взгляд Палашки и моля Бога, чтобы та не начала удивляться вслух, но у говорливой служанки с перепугу, похоже, пропал дар речи. – Я им прибраться велел, ваше высокопревосходительство, – угодливо забормотал Карл Модестович, беспрестанно кланяясь. – Дуры девки, все равно ничего не знают. А вот как бы вам кухарку допросить, или Аннушку – о чем они нынче полдня на кухне шептались… – Никого больше не нужно допрашивать, – неожиданно весело сказал Бенкендорф. – Мадмуазель Калиновская сама теперь ответит на все мои вопросы, если оторвется от пачканья пола, о чем я настоятельно прошу, жалея ее нежные ручки. Палашка громко взвизгнула: «Ай, покойница воскресла»! – и стала истово креститься, у Карла Модестовича встопорщились от изумления усы, а Ольга замерла на минуту в оцепенении. Незаряженный пистолет тут бы не помог. Ею овладело отчаяние, но еще невыносимей – стыд, что она снова превратилась в посмешище, на этот раз перед своим преследователем. «Матка боска, помоги мне!» Схватив ушат с грязной водой, полячка опрокинула его на Бенкендорфа, а сама метнулась к лестнице, в последней безумной попытке спастись, но дорогу ей внезапно преградили два выросших, словно из-под земли, жандарма. – Nie śmiesz dotykaj mnie!*** – прошипела она, отдергивая локоть, к которому уже протянулась рука в грубой перчатке. И, демонстрируя, что больше не собирается бежать, прямая и надменная, замерла на нижней ступеньке лестницы, в двух шагах от жандармов. Содержимое ушата мутными ручейками сбегало с мундира Бенкендорфа на ковер, не так давно почтённый лбом его высочества. Достав платок, граф промокнул бахрому на эполетах и золоченые шнуры аксельбанта. – Правы те, кто называет жандармскую работу грязной, – усмехнулся он – кажется, не очень сердито. – На меня наденут кандалы? – с вызовом спросила бывшая фрейлина. – Надеюсь, вы будете вести себя достаточно благоразумно, чтобы избавить себя и нас от этой неприятной необходимости. Все-таки злится, догадалась Ольга. И не мудрено – какое генеральское самолюбие стерпит ушат помоев в присутствии подчиненных и чужой любопытной дворни, что висят друг у друга на плечах, чуть не выдавливая дверные косяки. Полячка почувствовала даже нечто вроде уважения к шефу тайной полиции, сохранявшему внешнюю невозмутимость там, где обычный человек давно бы дал волю гневу. – Проводите мадмуазель Калиновскую под замок, – велел он жандармам. – Только не в лакейскую! – встрепенулась Ольга. Иначе, чем закованной в железо, на подушку с синими петухами ее не вернут. – В комнату, которую выберет мадмуазель, – кивнул Бенкендорф. – Но прежде – обыскать. – Меня?! – гневно вспыхнула полячка. – Не вас, сударыня – комнату. Ей померещилась в этих словах насмешка, и она, вытащив из-за пазухи пистолет, швырнула его к ногам графа. – Чтобы избавить вас от соблазна устроить мне личный обыск! – повернулась и гордой походкой стала подниматься по лестнице, сопровождаемая двумя жандармами, будто они были ее пажами, а не конвоем. Генерал поднял брошенный Ольгой пистолет, проверил – не заряжен, и, покачав головой, сунул его за пояс. – Хороша Даша, да не наша, – украдкой взгрустнул Карл Модестович вслед полячке, пощипав рыжие усы. Но долго вздыхать, когда из-под носа грозил уплыть шанс услужить большому человеку, немец не мог себе позволить, и мелким бисером рассыпался перед жандармским начальником: – Не извольте беспокоиться, ваше высокопревосходительство, и мундир отчистим – будет новее новехонького, и баньку истопим, коли прикажете, и ужин подадим не хуже, чем у самого государя-императора! – Какая баня, – проворчал Бенкендорф, отряхивая с головы мелкий мокрый мусор, скомкал грязный платок и отшвырнул в ушат, который застрял на боку между ножками кресла. – А впрочем, черт с вами… топите!
-------------------------------------
* Слава Богу ** Боже милосердный *** Не смейте ко мне прикасаться!
Отправлено: 29.11.10 11:09. Заголовок: Пока писала первый п..
Пока писала первый пост, появилась прода. Я счастлива Но каков же Александр!
Gata пишет:
цитата:
Схватив ушат с грязной водой, полячка опрокинула его на Бенкендорфа, а сама метнулась к лестнице, в последней безумной попытке спастись, но дорогу ей внезапно преградили два выросших, словно из-под земли, жандарма. – Nie śmiesz dotykaj mnie!*** – прошипела она, отдергивая локоть, к которому уже протянулась рука в грубой перчатке.
Отправлено: 29.11.10 13:13. Заголовок: Гата, спасибо за так..
Гата, спасибо за такую интересную зарисовку! От первой сцены у меня аж зубы заныли - до чего отвратителен цесаревич, да и его адъютант не лучше. Эпизод с пьяным Сашей, который не в состоянии добраться до постели напомнил выходки глупого капризного ребенка.
Gata пишет:
цитата:
во второй – испугалась, что он донесет на нее жандармам, в третий – вспомнила, что одета горничной, и что горничная эта, по легенде, рожденной иезуитской фантазией Корфа, не имеет ни языка, ни слуха.
Иезуитская фантазия - точнее не скажешь. Зато граф и Ольга как обычно держатся с достоинством. Ушат с помоями на эполеты - Жду проду вместе со всеми.
Примечание: привет из Фалля в виде компенсации за неприезд на бал к Забалуеву
Слюна пошла
Роза пишет:
цитата:
С удовольствием полистаю ваши мемуары, мой генерал
Так мы и поверили, что пани видит текст в первый раз
Falchi пишет:
цитата:
Иезуитская фантазия - точнее не скажешь.
Зато это было верное решение. Ольга была в таком состоянии, что могла проговориться. А как пани умеет ярко высказать своё негодование по-польски или по-французски, мы знаем
Нравится, что Беня - профи, а не доверчивый недотёпа, как в БН. Никогда бы шеф жандармов не уехал не проверив - жива Ольга или нет. Гаточка, цалую в мягкие места и жду проды!
Миша в истории с Ольгой был менее паршив, чем прочая публика. Но он в принципе умеет отрезать то, что его лично не касается. Хорошо это или плохо - пусть Лиза выясняет
Отправлено: 29.11.10 19:52. Заголовок: Gata С новым фиком..
Gata
С новым фиком Прочитала, улыбнулась и вспомнила свое отношение к наследнику Всмысле, это не для кого не тайна, что я сериального Александра на дух не переношу. Прописано все великолепно, словно снова смотрю не помню какую там серию, с этим цирком в имении Корфа. Пьяный Алекс-отдельный цветочек в букет к воспоминаниям. Обещали не тянуть с продолжением, буду терпеливо ждать. Хочется услышать Вовку и Миху, а заодно беседу пани и графа.
Отправлено: 29.11.10 20:02. Заголовок: Хорошо, что Светик т..
Хорошо, что Светик ткнула меня носом, а то пропустила бы премьеру! Ура-ура, наконец-то, от слов к делу! Ужасно рада и с трудом верю своему нашему счастью
Gata пишет:
цитата:
к красавице-полячке, которая даже затрапезную кичку умудрялась носить на голове, словно алмазную тиару.
Как это верно, пани всегда королева
Gata пишет:
цитата:
Незаряженный пистолет тут бы не помог. Ею овладело отчаяние, но еще невыносимей – стыд, что она снова превратилась в посмешище, на этот раз перед своим преследователем. «Матка боска, помоги мне!» Схватив ушат с грязной водой, полячка опрокинула его на Бенкендорфа,
Да-да-да, вот оно, началось
К отзывам об Алексе присоединяться не хочу, прозвучит несколько грубо, но пусть идет в баню - хочу говорить и читать только про БиО С нетерпением жду продолжения банкета
Отправлено: 29.11.10 20:18. Заголовок: Olya пишет: К отзыв..
Olya пишет:
цитата:
К отзывам об Алексе присоединяться не хочу, прозвучит несколько грубо, но пусть идет в баню - хочу говорить и читать только про БиО
А я думаю пусть лучше Беня идёт в баню, но только в компании с панненкой . А Сане диван и Анку, зудящую над его похмельной головой. Это будет самая страшная мстя
Отправлено: 30.11.10 14:48. Заголовок: Вы уж Саню сильно не..
Вы уж Саню сильно не ругайте :) И Миху с Вовой заодно. Они хорошие, просто проблема по имени пани Ольга им не по зубам
Так и быть, ловите кусочек проды - знаю ведь, не отстанете
* * *
Ольга устроилась в комнате, в которой ночевала перед отъездом в Петербург, на памятный бал. Признательность полячки барону Корфу за предоставленные ей кров и карету иссякла вместе с его любезностью, которой едва хватило до порога столичного особняка. Вспомнив, как горько давеча плакала Анна, узнав об аресте барона, Ольга пожала плечами. Отнюдь не из злорадства, просто была убеждена, что долго скучать в разлуке голубкам не даст цесаревич. Ее собственная послеарестная участь рисовалась куда менее радужной. В комоде Ольга неожиданно нашла несколько своих кружевных вещичек, позабытых тогда в спешке, и от восторга чуть не запела. Что за счастье, матка боска – избавиться от этого уродливого сарафана и полотняной рубахи с грубыми швами, вновь окунуться кожей в невесомую нежность шелка и кружев! Она постучала в дверь и потребовала у стоявшего снаружи жандарма, чтобы к ней прислали Полину. Просьба выполнена была незамедлительно, как если бы капризная панна топнула ножкой на собственного лакея. Мягко стелет граф Бенкендорф, куда уж мягче, только каково будет спать… – Где мое платье? – встретила она горничную вопросом. У Полины забегали глазки. – Барин велел в печку сунуть – оно ж запачкано было, да и чтобы на глаза кому не попалось… – Но ведь ты его не сожгла? – ласково поинтересовалась Ольга. Не только не сожгла, но и почистила тайком у себя в комнате, и перед зеркалом вертелась, примеряя – уж больно красивое было платье, струилось лиловым серебром, а по лифу вышито настоящим жемчугом. Даже избалованная обоими баронами Аннушка такой роскоши не носила. Жаль до слез с ним расставаться, только проку от него меньше, чем беспокойства. Сережки с рубинами легче и спрятать, и продать. – Pięknie!* – удовлетворенно улыбнулась Ольга, рассматривая платье. Глазам вдруг стало влажно от нахлынувших воспоминаний о бале, о Сашином бессердечии. Она сердито тряхнула головой – все равно другого платья нет – и сказала Полине, что хочет принять ванну. – Отродясь у нас никаких ванн не водилось, – опешила та, – господа в баню ходят. – Что за дикость, – надула губки полячка. Спустя полчаса она, обнаженная, с высоко забранными, чтобы не намочить, волосами, стояла в какой-то приземистой деревянной лохани, осторожно переступая босыми ножками по шершавому дну, а горничная поливала ей на плечи и спину из кувшина. Несмотря на пылающий рядом камин, Ольга зябко ежилась, мечтая о ванне с душистым лавандовым маслом, и о плавающих в ней лепестках роз, которые так приятно перебирать руками и легонько дуть на них, нежась в теплой, дурманно-ласковой воде. – Их сиятельство сердитый и привередливый, не лучше вас, – бурчала Полина, вспоминая последние события в доме. – Баню им стопили – жару, говорят, мало, в спальню проводили в самолучшую, барскую – от табачного духа нос воротят… Аннушка им свою комнату уступила, а сама теперь в обнимку с подушкой Владимира Иваныча плачет. Ольга представила шефа жандармов в тюлево-розовом интерьере Анниной спальни и, не удержавшись, прыснула. – Кто бы мог подумать, что генералу Бенкендорфу аромат пачули милее табака! – Даже порога не переступили, – сказала Полина, окатывая панну водой в последний раз и накидывая ей на плечи простыню. – Что я вам, стали ругаться, барышня? Водворились в первой попавшейся комнате, где была кровать. Варвара им сейчас цыпленка жарит, боится опять не угодить. Дайте ручку, чтоб не поскользнуться, мокро тут. Она помогла Ольге выбраться из деревянного тазика и подсунула под ноги мягкие меховые туфли. Завернувшись поверх простыни в толстый плед, полячка села в кресло возле камина. После купания телом овладела блаженная истома, но на сердце по-прежнему было тоскливо, даже о голоде, томившем часа два или три назад, не вспоминалось. Ольга отщипнула от булочки маленький кусочек, прожевала без аппетита. – Как чувствует себя Александр Николаевич? – спросила она как можно равнодушнее, подавляя слезы обиды, готовые брызнуть из глаз. Саша даже не вышел, чтобы заступиться за нее перед Бенкендорфом, хотя ранен был не слишком серьезно. Неужели побоялся? Nie, как ни всесилен шеф жандармов, не может его слово перевесить слово наследника трона. Саша просто не захотел… – Князь Муранов почивают, – ответила Полина. – Илья Петрович, доктор, дал им микстуру снотворную. Ой, мне пора, – спохватилась она. – Цыпленок, верно, поспел. – Погоди, – остановила ее Ольга. – Значит, ужин графу понесешь ты? – после слов горничной у нее немного отлегло от сердца. Можно польстить себя надеждой, что Саша попытался бы помешать ее аресту, если бы не уснул после микстуры, которую доктор, возможно, дал ему по приказу коварного жандарма. – Да уж ни Дуньке, ни Палашке Карл Модестович столовый сервиз не доверит, – самодовольно ухмыльнулась Полина. В голове у полячки сверкнуло яркой молнией – снотворное, карт-бланш… – Ты можешь раздобыть той микстуры, которую пил князь Муранов? – Что это вы затеяли? – с подозрением насупилась горничная. Ольга прикусила губу. Жандармы, когда она им предъявит приказ об освобождении, конечно же, решат, что за него заплачено самой банальной ценой, какую может заплатить женщина мужчине, и возможно, новость не минует слуха Александра… ну и пусть! Пусть это уколет, если и не сердце его, то хотя бы самолюбие. Однако Полина наотрез отказалась подливать генералу снотворное, не помогла и вторая рубиновая сережка, обещанная давеча в награду за помощь. Горничная загорелась было, протянула руку, но тут же отдернула с испугом. – Tchórzliwy duszy! – в сердцах бросила полячка. – Вам терять нечего, а я на каторгу не хочу, – огрызнулась Полина, поворачиваясь, чтобы уйти. Калиновская догнала ее почти на пороге. – Принеси мне эту микстуру, я всё сделаю сама. – Как? – широко распахнула глаза горничная. – Это уже не твое дело. А твое – вот оно, – Ольга покачала у нее перед глазами рубином, – если поторопишься. Полина жадно сглотнула и выскользнула за дверь, через пять минут вернулась с пузырьком, получила вожделенный подарок и, еще задержавшись, чтобы помочь панне зашнуровать корсет, убежала на кухню за ужином для грозного гостя. Оставшись одна, Ольга быстро завершила туалет, скрепила прическу высоким черепаховым гребнем и последний раз взглянула на себя в зеркало. Рубины, стекая с шеи в глубокий вырез бального платья, мерцали хищно-красным блеском. Слишком вызывающим для смиренной арестантки, роль которой она собиралась играть. Полячка сняла колье и, набросив на голые плечи шаль, постучала караульщику. – Мне необходимо поговорить с графом Бенкендорфом, – сказала она, послав в приоткрывшийся дверной проем одну из тех просительных и одновременно кокетливых улыбок, что имеются в арсенале любой хорошенькой женщины для обезоруживания сильной половины человечества. Молодой жандарм мучительно покраснел и забормотал, что не имеет на этот счет никаких указаний от его высокопревосходительства. «Бедняжка», – мысленно пожалела его Ольга, вслух проворковав: – Так доложите графу, что я прошу его ау-ди-ен-ции, – последнее слово она произнесла сладким голосом, нараспев, повергнув несчастного караульного в замешательство, близкое к панике, и тут увидела Полину, с тяжело нагруженным подносом проплывавшую по коридору. Возликовав, как удачно она всё рассчитала, полячка проскользнула мимо жандарма и окликнула горничную. – Это ужин для его сиятельства? На подносе теснились блюда с цыпленком, рыбным пирогом, сыр, фрукты и графин вина. «Удержать бы», – промелькнуло в мыслях, когда она перехватила поднос из рук Полины. Жалобно всхлипнул бокал, задев хрустальный бок графина. – Если вы боитесь, что я убегу, – еще ослепительнее улыбнулась полячка окончательно обалдевшему жандарму, – вы можете проводить меня до комнаты графа. Заодно покажете дорогу. Он послушно пошел впереди, то и дело оглядываясь, потом постучал в какую-то дверь – к счастью, это оказалось недалеко, у Ольги с непривычки уже начинали неметь от тяжести руки, – и, услышав короткое «войдите!», предупредительно распахнул дверь перед арестанткой. – Dziękuję, – царственно кивнула ему полячка, переступая порог, и чуть не споткнулась на полушаге. Она не ожидала застать Бенкендорфа без мундира, в рубашке с расстегнутым воротом, полулежащим с книгой на кровати, – настолько не ожидала, что отчаянно смутилась, будто стала свидетельницей чего-то неприличного, и залилась румянцем до мочек ушей, не в силах произнести ни слова. Молчал и граф, ошеломленный ее появлением, а еще более – подносом со снедью у нее в руках. Неловкость нарушил молодой жандарм, который начал было бессвязно что-то объяснять начальнику; Бенкендорф, очнувшись, велел ему уйти, поднялся и, забрав у Ольги поднос, поставил на низкий столик. – Вам не стоило так обременять себя, сударыня. При звуке его учтивого, чуть суховатого, голоса она почувствовала, что успокаивается, и едва не рассмеялась над своим смущением. Почему бы шефу жандармов в часы, свободные от преследования государственных преступников, и не расстегнуть несколько пуговиц на рубашке? Не ложиться же ему спать, в самом деле, при шпорах и эполетах! – Я хочу извиниться за то, что испортила ваш мундир, – произнесла она тоном самого искреннего раскаяния. – Надеюсь… не безвозвратно? Он бросил мельком взгляд на расстегнутую рубашку. – Прошу прощения, сударыня, – и ушел за ширму в глубине комнаты, зашуршав там одеждой. Лучше и придумать было нельзя! Она достала из-за корсажа пузырек и выплеснула снотворное в графин с вином. Вино, к счастью, не изменило своего цвета, лишь на поверхности распустилось мутное пятно, и Ольга осторожно, чтобы нечаянно не звякнуть, качнула графин, взбалтывая его содержимое. Через минуту Бенкендорф вышел к ней уже в мундире, застегнутом на все пуговицы. Эполеты сияли, отчищенные, видимо, старательной корфовской прислугой. – Не откажите разделить со мною ужин, Ольга Адамовна, – он приглашающее подвинул к столику кресло. Она понимала, что граф облачился в мундир отнюдь не за тем, чтобы вернуть жандарма и приказать ему проводить арестантку до ее комнаты, но все же внутренне вздохнула с облегчением, что не нужно искать предлог задержаться. Любезность Бенкендорфа вполне отвечала ее планам. Или то была не любезность, а полицейское любопытство, и он рассчитывал в разговоре за ужином выведать истинные намерения поздней гостьи? Что ж, ему удастся об этом узнать… но только завтра утром.
Отправлено: 30.11.10 15:15. Заголовок: Gata пишет: В комод..
Gata пишет:
цитата:
В комоде Ольга неожиданно нашла несколько своих кружевных вещичек, позабытых тогда в спешке, и от восторга чуть не запела. Что за счастье, матка боска – избавиться от этого уродливого сарафана и полотняной рубахи с грубыми швами, вновь окунуться кожей в невесомую нежность шелка и кружев!
Настоящая женщина, я её уже люблю Gata пишет:
цитата:
Tchórzliwy duszy!
Ясное дело, не наша Олюшка, ей всё по плечу. Gata пишет:
цитата:
настолько не ожидала, что отчаянно смутилась, будто стала свидетельницей чего-то неприличного, и залилась румянцем до мочек ушей, не в силах произнести ни слова. Молчал и граф, ошеломленный ее появлением, а еще более – подносом со снедью у нее в руках.
Оленька умничка, но думаю, Беню на мякине не проведёшь(хотя, учитывая остоятельства, всё может быть)
Отправлено: 30.11.10 16:20. Заголовок: Gata пишет: Ольга п..
Gata пишет:
цитата:
Ольга представила шефа жандармов в тюлево-розовом интерьере Анниной спальни и, не удержавшись, прыснула. – Кто бы мог подумать, что генералу Бенкендорфу аромат пачули милее табака! – Даже порога не переступили, – сказала Полина, окатывая панну водой в последний раз и накидывая ей на плечи простыню. – Что я вам, стали ругаться, барышня? Водворились в первой попавшейся комнате, где была кровать
От этого эпизода я смеялась до слез
От пани я в полном восторге - какая женщина! Спасибо за такой насыщенный отрывок, жду дальше
Отправлено: 30.11.10 17:10. Заголовок: Gata пишет: Она не ..
Gata пишет:
цитата:
Она не ожидала застать Бенкендорфа без мундира, в рубашке с расстегнутым воротом, полулежащим с книгой на кровати, – настолько не ожидала, что отчаянно смутилась, будто стала свидетельницей чего-то неприличного, и залилась румянцем до мочек ушей, не в силах произнести ни слова. Молчал и граф, ошеломленный ее появлением, а еще более – подносом со снедью у нее в руках. Неловкость нарушил молодой жандарм, который начал было бессвязно что-то объяснять начальнику; Бенкендорф, очнувшись, велел ему уйти, поднялся и, забрав у Ольги поднос, поставил на низкий столик. – Вам не стоило так обременять себя, сударыня.
Приехали Дальше у них один выход "Или я ее веду в ЗАГС, или она меня ведет туда же"
Отправлено: 02.12.10 13:31. Заголовок: Полячка, немного пом..
Полячка, немного помедлив, будто колебалась, села в предложенное кресло. Граф ловко разрезал цыпленка, пирог, разлил по бокалам вино. Ольга не без тревоги следила, как рубиновая жидкость наполняет хрусталь, но мутный осадок исчез без следа. – Если бы мне кто-то еще неделю назад сказал, что мы с вами будем ужинать наедине, я бы сочла его злым шутником, – сказала она. – А я – добрым, – он чуть коснулся ее бокала своим, наклонившись к ней через столик. Ольга опустила ресницы, принимая комплимент. Шеф жандармов не только любезен, но и необычайно галантен. При этом пить почему-то не спешит. Она поднесла бокал к губам, чувствуя на себе взгляд Бенкендорфа. Неужели догадался или успел заметить, как она подливала что-то в графин? Чуть смочив губы вином, полячка поставила бокал на столик и решила, что теперь уместно будет грустно улыбнуться. – Вы сделали невыносимыми мои последние часы на свободе, но я признательна вам за старания скрасить первые часы ареста. Он слегка нахмурился и помедлил с ответом, однако, к великому разочарованию гостьи, не стал заполнять паузу вином, решив отшутиться: – Боюсь, если бы я пригласил вас на ужин в иных обстоятельствах, вы бы мне отказали. – Неужели в иных обстоятельствах вам бы захотелось пригласить меня даже на мазурку? – спросила Ольга и сама рассмеялась этому предположению. – Танцевать со мной было бы для вас безопаснее. – Безопасность – это так скучно, – пожала она плечами, сделав вид, что не поняла намека. – Да, я уже имел возможность убедиться, что вы отважная женщина, Ольга Адамовна. – Потому что я чуть не лишила вас мундира? – Потому что покинули Варшаву. – Это комплимент или упрек в безрассудстве? – спросила она, чуть склонив голову, не понимая, забавляет ее или раздражает этот пинг-понг двусмысленностей. – Как верный слуга государя, я должен был бы вас разбранить. – А как мужчина? – полячка с лукавым вызовом изогнула бровь. – Как мужчина – позавидовать, что это безрассудство совершено не ради меня. Он, разумеется, шутил, но Ольгу вдруг уколола непритворная грусть. У Саши не нашлось для нее доброго слова даже в шутку… Огоньки свечей озорно подмигнули ей, словно подбадривая. Странную манеру допроса избрал шеф жандармов. Впрочем, на допрос этот разговор не был похож, как не был похож и на обычную светскую болтовню. Не похож вообще ни на что. Бенкендорф, наконец-то, приблизил бокал ко рту. Ольга затаила дыхание… – Скверное вино, – поморщился он, пригубив. – Прикажите послать за другим, – пробормотала она, едва подавив вздох разочарования, – у барона Корфа, по слухам, богатая коллекция вин. – Мне кажется небезопасным продолжать знакомство с погребом барона, – усмехнулся граф. – Отведаемте лучше цыпленка – он, судя по виду, превосходно зажарен. Полячка подумала, что бессмысленно дольше изображать ленивый интерес к ужину и к собеседнику, и уже хотела удалиться, сославшись на головную боль, но застыла в кресле, пораженная внезапной мыслью. Мысль была дерзкая, Ольга даже испугалась ее в первое мгновение. …Утомленный ласками, Саша засыпал сладко и крепко. Настолько крепко, что не слышал ее последнего поцелуя и не знал, как она, боясь разбудить его громким вздохом или шорохом, часами лежала неподвижно, любуясь его ртом, лбом и носом, прекрасней которых не было на свете. Таяла от счастья и гордости, что стала его избранницей, что с нею, а не с другой воспаряет он к эмпиреям блаженства. Матка боска, и почему она так боялась поцеловать его крепче? Все равно бы он не проснулся… – Позвольте предложить вам крылышко. Или грудку? – не дождавшись ответа, граф положил ей на тарелку самый румяный и сочный кусочек, протянул руку к соуснику. Глядя на его длинные сильные пальцы, Ольга представила на миг, как они стягивают шелк с ее плеча, и, вздрогнув, неосознанным нервным движением стиснула на груди шаль. Но дерзкая мысль, однажды постучавшись, не желала уходить. «Ведь ты уже смирилась, что о тебе подумают как о бесстыдной соблазнительнице, – словно нашептывал ей кто-то невидимый, – осталось сделать последний шаг – стать ею…» С густой сединой, волосы его в отблесках огня из камина казались пепельно-бронзовыми. Он не молод, к тому же, целый день в седле… Едва ли ее стыд продлится долго. О матка боска, о чем она думает! – Вам холодно? – спросил он, заметив, что она поежилась. В комнате было жарко, но Ольгу бил мелкий озноб. Граф отошел и, поискав на прикроватном столике, вернулся с серебряной фляжкой, богато украшенной чеканкой. – С тех пор, как я отведал этот напиток в четырнадцатом году во Франции, все остальные утратили для меня очарование, – он плеснул коньяк в чистые рюмки, одну протянул Ольге. – Выпейте, это вас согреет. Но не делайте больших глотков, коньяк нужно смаковать, – уголки его губ тронула улыбка, – как подлинное удовольствие. Кто бы мог подозревать в угрюмом шефе жандармов эпикурейца? Она вдохнула бархатно-теплый, с чуть уловимым коричным оттенком аромат и, уступив соблазну упрямой мысли, одним быстрым глотком осушила рюмку. Ей показалось, что она проглотила комок огня: перехватило дыхание, слезы рванулись к глазам. Ольга сильно зажмурилась, потом несколько раз взмахнула ресницами, прогоняя с них влагу, и, наконец, увидела руку графа, протягивающую ей персик. У полячки достало силы только благодарно кивнуть. – Мне следовало подать вам противоположный совет, – заметил Бенкендорф по-прежнему шутливо, – тогда, быть может, ваше знакомство с напитком Наполеона имело бы менее плачевные последствия. Ольга надкусила персик. Он был немного водянистый, как и всякий оранжерейный фрукт. – Идти наперекор чьему-то совету – все равно, что его принимать. И в том, и в другом случае вы становитесь зависимы от советчика. – Но решение принять или отвергнуть зависит только от вас. – Это оправдание для тех, кто не способен найти иной путь, – презрительно бросила она. Комок огня разлился по телу приятным теплом, смывая последние обломки страхов. Шеф жандармов, едва приметно усмехнувшись, допил свой коньяк и откинулся на спинку кресла. – Вы проявили незаурядную изобретательность в поисках путей, как от меня сбежать. – Я и сейчас хочу от вас сбежать. – Я знаю, – кивнул он. – И знаете, что я подмешала вам в вино снотворное? – Я думал, что это яд. – Вы столь спокойно говорите об этом? – изумилась Ольга. – Меня многие ненавидят, я привык относиться к этому философски. – Вы ужасный человек, Александр Христофорович, – она тряхнула головой. – Вас невозможно смутить или вывести из себя. – А вам хочется меня смутить? – он снова наклонился к ней, опершись локтем на стол. Наклонился гораздо ближе, чем давеча, и полячку обожгло ощущение исходившей от него неотвратимой и опасной силы, – будто жаром полыхнуло от открытого огня, рассыпавшись по коже тысячами колючих мурашек, сердцу стало душно и немного страшно. Ольга вдруг испугалась, что ей не переиграть графа, не проникнуть под броню этой его иронической невозмутимости, но тут же мысленно обругала себя за робость. Признание о снотворном, хоть и сделанное почти на ощупь, достигло цели, Бенкендорф заинтересовался. Она чувствовала, что заинтересовался не только как жандарм. Поборов тревогу, Ольга принудила себя слабо улыбнуться. Пусть он думает, что ему удалось ее смутить. Она скорее бы умерла, чем призналась, что ему действительно это удалось. – С вашей стороны было необыкновенно мило предпочесть яду снотворное, – нарушил граф затянувшееся молчание. Полячка брезгливо выпятила нижнюю губку. – Хладнокровное убийство – фи! – и снова – словно по лезвию: – Мне всего лишь нужно было достать чистый бланк приказа с подписью императора. – Завидная осведомленность! – Бенкендорф покачал головой, не то с восхищением, не то с досадой. – Впрочем, – добавил он, чуть подумав, – вы могли слышать мою беседу с его высочеством. – От первого до последнего слова. Ольга опустила ресницы за мгновение до того, как их глаза встретились, но болезненно остро чувствовала на себе его внимательный взгляд. – Почему вы мне все это рассказали? «Потому что хочу вас соблазнить», – чуть не сорвалось у нее с языка. До сих пор ей не приходилось соблазнять мужчин. С младых ногтей, воспитанная честолюбивыми родителями, гордая шляхтенка впитала уверенность, что она – королева, что ее должны коленопреклоненно добиваться, а она выберет, разумеется, самого достойного. Александр был ее первой и единственной любовью. Среди придворных волокит, молодых и старых, от чьих назойливых домогательств красавица фрейлина часто не знала, где искать спасения, наследник выделялся приятным обхождением и подкупающей искренностью чувств. Она поверила ему, несмотря на то, что не была ни самонадеянной, ни наивной – просто полюбила и отдалась этой любви без остатка, до самого донышка, со всей страстью своей неистовой натуры. Сонм воздыхателей немедленно растаял, соперничать с цесаревичем не осмеливался никто. Любопытно – осмелился бы шеф жандармов? «Танцевать со мной было бы для вас безопаснее…» Она никогда не видела, чтобы Бенкендорф танцевал на балах. Всегдашняя мрачная тень рядом с императором. Голубой мундир, под которым, не понять – живой человек или глыба мрамора. – Потому что мне нечего терять… или потому что пьяна, – Ольга хихикнула, метнув на графа быстрый взгляд из-под полуопущенных ресниц. – Если я выпью еще глоток коньяка, то расскажу вам, и куда собиралась уехать с этой охранной грамотой. – Ни в коем случае, – с улыбкой возразил он, – я не хочу, чтобы наш ужин превратился в допрос. – Разве это не так? Граф взял ее руку и поцеловал, слегка коснувшись губами возле запястья. Обычный галантный жест. – Мне давно не доводилось делить вечер с такой очаровательной женщиной, и я бы не простил себе, если бы у вас осталось о нем меньше приятных воспоминаний, чем у меня. Голова немного кружилась. Ольга подумала, что состояние легкого хмеля позволяет ей не отнимать руку чуть дольше, чем диктовали приличия, но о них, к сожалению, по-прежнему хорошо помнил ее визави. Почувствовав, что пальцы ее свободны, она нервным жестом поправила волосы. Боже, где ее светские манеры… – Простая деревенская кухня имеет свои прелести, – непринужденно продолжал Бенкендорф, возвращая внимание собеседницы к остывшему ужину. – Мы избалованы в столице французскими поварами и не хотим допустить мысли, что цыпленок, зажаренный без ухищрений, может быть аппетитен, и даже весьма. – Вы полагаете, отсутствие изысканных яств – самое страшное, с чем мне придется столкнуться в сибирской ссылке? – хмыкнула Ольга, аккуратно отрезая кусочек пирога. Такому пышному тесту позавидовали бы и столичные кондитеры. – Я полагаю, что время и заступники способны смягчить суровость государя. Заступники… Что стоило Саше проявить каплю благородства, после того как он разбил ей сердце. Горькая слюна наполнила рот. – Меня отправят назад в Варшаву? «Хоть в монастырь – это их планы, не мои». Граф посмотрел на нее, кажется, с сочувствием. – Петербург был к вам более жесток. – Вы пытаетесь меня убедить, что его величество заботится о моем благе? – полячка с трудом удерживала гнев. Как он смеет ее жалеть! – Заботиться о вас его величество поручил мне, – примиряюще улыбнулся Бенкендорф, отвинчивая крышечку серебряной фляжки и наливая коньяк: Ольге – на донышко рюмки, себе – до половины. – Может быть, вам поручено и стать шафером на моей свадьбе? – рассерженная, она забыла о расчете пленить начальника тайной полиции и, лишь отбросив маску жеманства, почувствовала, насколько та ее тяготила. – Я бы согласился, если бы меня об этом попросили вы. На этот раз Ольга не успела опустить ресницы, и взгляд ее на несколько бесконечно длинных или бесконечно коротких секунд скрестился с взглядом графа. Вновь обожгло недавно испытанное тревожное ощущение. Она потупила глаза и провела пальчиком по тонкому ободку рюмки, рассматривая сотни хрустальных огоньков, мерцающих в золотистом напитке. Гнев куда-то улетучился. – Кто бы ни поднес мне в церкви кольца, я буду ими обязана вам, – вздохнула она и неожиданно улыбнулась. – Только не говорите, что я несправедлива – я сама прекрасно это знаю. – Вы не можете быть несправедливы, вы можете быть только обворожительны. Полячка сделала глоток коньяка – медленно, следуя отвергнутому недавно уроку, – терпкие капли, согревшись на языке, распустились теплым густым ароматом, бархатно обволакивая изнутри. Она ничуть не пьяна, только делает вид. И только делает вид, что ей приятны его слова. – Странно, но я начинаю привыкать к вашим комплиментам. – Странно, потому что они неуклюжи? – его голос был густой и глубокий, и такой же бархатный. Голос с коньячным ароматом? Право, ей больше нельзя пить, иначе в следующей фразе она расслышит брызги шампанского или пену балтийского прибоя. – Если я вам скажу, что они изящны, – к ней вернулось игривое расположение духа, – вы, пожалуй, решите, что вскружили мне голову. – Жаль, что это не так, – он наклонился к ее руке, все еще державшей рюмку с остатками коньяка, и поцеловал на сгибе пальцев – те чуть затрепетали, – граф, мягко разжав их, взял рюмку, повернул к себе тем краешком, где его касались губы Ольги, и допил последний глоток. Она еще готова была встретить шуткой его слова, но этот жест, вместе властный и интимный, и потемневший взгляд, которым он неторопливо и неотрывно пил ее, вдруг развеяли хмель веселья. Молодая женщина замерла, охваченная паникой. Царапнула мысль, что вот он настал, тот момент, которого она ждала и который стремилась приблизить, но она совершенно не знает, что делать, и что сказать, боится даже шелохнуться, а мужские ладони, теперь уже обе, сжимают ее безвольную руку, и его лицо, его губы всё ближе и ближе… За секунду до поцелуя, казавшегося неизбежным, Ольга резко отпрянула, стряхнув с себя морок оцепенения, и вырвала руку из плена нежного пожатия. Граф не повторил попытки приблизиться, лишь смотрел на нее, по-прежнему темно и тревожно, – от этого взгляда полячку из короткого озноба бросило в жар, и тут же охватили стыд и досада за неуместный испуг. Господи, как глупо! Тоже мне роковая соблазнительница – разволновалась, будто монастырская пансионерка, впервые оказавшаяся в обществе мужчины! Бенкендорф, несомненно, всё понял об ее игре. Почему он улыбается? Всё понял, но не желает отказываться от удовольствия, которое сулит доступность красивой арестантки? Самодовольный жандарм! Ольга ленивым жестом отщипнула от мускатной грозди маленькую веточку с двумя виноградинами, но есть не стала, лишь, дразня взгляд мужчины, провела по губам. – Вы слишком торопитесь, господин граф, – выдохнула она, понизив голос до чувственного контральто. – Разве я не разочаровал бы вас, если бы медлил? «К утру от вашей спеси останутся одни эполеты. Жаль, что я этого уже не увижу». Она разжала пальцы, роняя виноградины – рука графа успела подхватить их на лету. – Спокойной ночи, Александр Христофорович! – прошептала полячка, качнув прядью волос в дразнящей близости от его щеки, и, выскользнув из-за столика, направилась к двери.
Обещанного сиропа не нашла, разве что его хорошо замаскировали коньяком. Но ужин мне понравился, попытку Ольги удрать, и не увидеть оставшихся эполет жду с нетерпением. Спасибо.
– Боюсь, если бы я пригласил вас на ужин в иных обстоятельствах, вы бы мне отказали.
Интересно, Беня действительно и раньше хотел Ольгу пригласить на ужин? Он умный и совершенно правильно понимает что ему бы отказали.
Gata пишет:
цитата:
– Жаль, что это не так, – он наклонился к ее руке, все еще державшей рюмку с остатками коньяка, и поцеловал на сгибе пальцев – те чуть затрепетали, – граф, мягко разжав их, взял рюмку, повернул к себе тем краешком, где его касались губы Ольги, и допил последний глоток. Она еще готова была встретить шуткой его слова, но этот жест, вместе властный и интимный, и потемневший взгляд, которым он неторопливо и неотрывно пил ее, вдруг развеяли хмель веселья.
Вот ответ на вопрос Не мог Беня молниеносно попасться. Он на Ольгу уже раньше глаз положил. А наедине совсем голову потерял. Неудивительно. Пани - необыкновенная женщина. Мне очень понравился их разговор за ужином. БИО всегда достойны друг друга Что же там дальше, Гата. Ты оборвала на самом интересном месте. Если Ольга уйдет, как же карт-бланш. Со снотворным не получилось, а сбежать она не передумала
Отправлено: 02.12.10 17:50. Заголовок: Gata пишет: Будет м..
Gata пишет:
цитата:
Будет много сиропа, сразу предупреждаю
У меня не слипнется
Вкусный отрывок с иезуитски оторванным концом. Я три раза его прочитала туда-сюда. И моя душа жаждет поцалуя Когда рядом пани подсчеты о сроке давности неуместны.
Отправлено: 02.12.10 19:21. Заголовок: Gata пишет: Знаю я ..
Gata пишет:
цитата:
Знаю я вас - дашь вам поцелуй, вы еще что-нибудь попросите :)))
А может мы попросим мирное чаепитие, а ля ВовАнна, пока не дашь поцелуя, ты этого знать не можешь , поэтому мы ждём и желательно до понедельника, иначе выходные насмарку ...
Gata премного благодарю за чудесный ужин Разговор пани с Бенкендорфом получился таким изящным, слегка ироничным и в то же время очень нежным. Оба балансируют на грани.
Отправлено: 03.12.10 19:51. Заголовок: Шаг. Два. Пять. Ни с..
Светлячок пишет:
цитата:
Вашевство, у вас приняты пытки в жандармском ведомстве?
Прошу прощения - отвлекли по срочному делу. И лишили комментариев госпожи Жуковской прямо со сковородки. Теперь ночь не усну в ожидании блинов :)
* * *
Шаг. Два. Пять. Ни скрипа, ни шороха за спиной. Он мнит, что более упрям? Из этой комнаты она уйдет только с императорским карт-бланшем, хотя бы ей пришлось разыграть обморок, или вернуться с порога, будто не в силах справиться со страстью – одним унижением больше, одним меньше, – гордости не будет больней, чем стыдливости… но, матка боска, как же не хочется, мучительно не хочется проходить еще и через это! Ольга сжала дверную ручку, позади по-прежнему было тихо. «Вы, кажется, твердо вознамерились разочаровать меня, господин граф?» И тут его ладони легли ей на плечи. Она невольно вздрогнула. – Я оправдал ваши ожидания? – тепло бархатного шепота скользнуло по ее уху и волосам. – Вы меня напугали. – Простите, здесь очень толстые ковры, – теплый шепот, щекоча затылок, струился вниз, по позвонкам, заставляя их отдаваться дрожью то тревожной, то упоительной. Руки на плечах – не Сашины – жгли кожу сквозь тонкие кружева и шелк, словно уже сорвали все мешающие им покровы. Думала ли она, что когда-нибудь позволит другому мужчине обнимать ее т а к? – Кого вы хотите обмануть? – фыркнула полячка. «Подкрался, как шпион!» – А кого хотели обмануть вы? Она резко повернулась и увидела его смеющиеся глаза. – Ненавижу вас! – Вы так очаровательны, когда пытаетесь сердиться, что не можете этого не знать. Его ладони с плеч переместились на талию, платье вдруг стало тесным. Матка боска, неужели тело настолько слабо? На миг ей представились глаза Саши, полные укоризны. Как могла она упрекать неверного возлюбленного, когда сама собирается изменить ему, и еще не умерла ни от стыда, ни от отвращения? Сашенька… Нет, он не просто изменил, он – отрекся. Сердце заныло свежей еще болью, но Ольга прогнала эту боль вместе с сомнениями. У нее будет время погоревать об обманутых надеждах любви и о собственной порочности. По ту сторону границы. Она заметила, что наконечники генеральских аксельбантов запутались в кружевах у нее на груди, и тихонько рассмеялась. – Боюсь, мне не устоять, когда даже ваш мундир участвует в осаде. Бенкендорф прижал ее к себе крепче, она не противилась, запрокинув голову. – Чтобы завоевать вас, не жаль расстаться и с мундиром. «Ах, как неосторожно, господин генерал! Ваше желание может исполниться». Его губы были неторопливы – не как у Саши, лихорадочно-жадные, – она словно входила в реку по ровному песчаному дну, пряный летний вечер окутывал негой, и казалось, безмятежному мелководью не будет конца, но дно внезапно ушло из-под ног – разверзлась пучина кипящего омута, сердце вспорхнуло и ухнуло куда-то вниз, или взорвалось над головой мелкими осколками – не разобрать, в этом омуте не было ни дна, ни неба, ни света, ни мрака, Ольга задыхалась, кружилась, металась в нем, растворяясь, сама становясь огненным водоворотом, и – тонула, тонула, тонула… Очнулась она уже под пологом кровати, в объятьях графа, целовавшего ее в шею. Платье комом мятого шелка съежилось на ковре, придавленное таким же небрежно брошенным голубым мундиром. Ольга до боли стиснула веки, чтобы не видеть немых свидетелей ее позора. Горше стыда, чем в эту минуту пробуждения отрезвленного целомудрия, ей испытывать еще не доводилось. Что же будет дальше, Bóg miłosierny, если она от одного поцелуя почти лишилась чувств?! Только мысль, что после свадьбы отвратительный Огинский захочет так же усадить ее к себе на колени и целовать шею и волосы, остановила полячку, готовую рвануться из неожиданно пылких рук графа. Она послушно подставляла губы, лишь моля в душе матку боску, чтобы опять не закружилась голова. Ссылка, острог – что угодно, но больше ни один мужчина не узнает вкус ее поцелуя, взяв на помощь обстоятельства! О новой любви она не думала, другая любовь была для нее невозможна, как невозможен рассвет в глухую полночь. Что же до этого самоуверенного жандарма, который всё вокруг мнит ему подвластным… Не прерывая поцелуя, Ольга проворно расстегнула на мужчине рубашку, одна или две пуговицы, кажется, пали жертвой ее поспешности – тем лучше, он легче поверит в жар ее страсти; Бенкендорф лишь ненадолго разомкнул руки, помогая Ольге выпростать их из рукавов рубашки, и тут же снова стиснул объятия на ее талии. Полячка, засмеявшись, вывернулась и толкнула его на подушки, он, падая, поймал ее и потянул на себя, она склонилась над ним, тряхнула головой – черепаховый гребень, чудом державшийся в прическе, отлетел прочь, и волосы темной волной рухнули на грудь и плечи графа. – Я хочу вас привязать, – игриво прошептала Ольга, наклоняясь еще ниже. – Счастлив доставить вам удовольствие, – он ладонью отодвинул прядь волос с ее лица, лаская щеку. – Вы не боитесь, что я вас застрелю? – она повела взглядом на пистолеты, лежавшие на прикроватном столике между книгой и подсвечником. – Для этого вам не обязательно было меня раздевать. – Я могла не попасть в сердце. – Вы уверены, что вас интересует именно мое сердце? – широко улыбнулся он. Она вспыхнула от откровенной шутки и на несколько минут отдалась спасительным новым поцелуям, пряча смятение в пылкости, которую искренне хотела считать наигранной. Рубашка графа, из тонкого батиста, туго скрученная, вполне годилась на роль веревки. Он охотно подставил руки – чересчур охотно, мелькнуло у Ольги подозрение, – но не разочарована же она, в самом деле, что шефу жандармов отказала его знаменитая проницательность! Мужчины в постели глупеют. «И не только мужчины», – прикусив горящие губы, она старательно завязала узел на запястьях графа и перекинула другой конец импровизированной веревки вокруг резного деревянного столбика кровати. – Затяните покрепче, – посоветовал Бенкендорф, с прежней улыбкой за ней наблюдая. – Не надейтесь, что вам удастся освободиться самому, – прожурчала она сладким голосом сирены, пальчиком потрепав его усы. – Теперь вы – мой арестант, и я намереваюсь сполна этим насладиться! Он поймал ее пальчик губами, она не сразу отняла руку – это скоро забудется, как сон. Самый приятный сон в беспросветной горечи последних месяцев. – Связать ноги можно покрывалом, – последовал очередной совет. – Все ваши арестанты такие же покладистые? – Ольга покосилась на графа, стягивая узлом его щиколотки – для этого ей пришлось упереться коленом в край постели. – У них нет такой очаровательной тюремщицы. – Я веду счет всем вашим комплиментам. За повторение вас ожидает суровый штраф! – шутливо пригрозила она, отворачиваясь – от его улыбки способность связно мыслить таяла, как малиновое мороженое в глотке глинтвейна. Где он прячет императорский карт-бланш? В офицерской сумке? В мундире? «Матка боска, я больше ни секунды не могу рядом с ним находиться!» – Документ, который вы ищите – во внутреннем кармане, справа, – голос Бенкендорфа ничуть не изменился к серьезному, – но сначала заткните мне кляпом рот, чтобы я не смог позвать на помощь, когда вы уйдете с вашим трофеем. Ольга отдернула руку, протянутую было к мундиру, и принудила себя рассмеяться. – Отчего бы вам не позвать на помощь сразу? – Не хочу, чтобы вас увидели. Это он сказал уже без улыбки, взгляд его знакомо потемнел, и Ольгу окатило новой жаркой волной, едва она представила, какое должна сейчас являть зрелище – растрепанная, с пылающими щеками, в корсете с полураспущенной шнуровкой, – бесстыдница, на которую нет смелости взглянуть в зеркале. Выдернув из кома одежды на полу свою шаль, полячка закуталась в нее до подбородка, гневно сверкнув глазами на графа. – Для себя вы не были столь же скупы, как для ваших подчиненных! – Пусть мне суждено, как Актеону, быть разорванным псами, я не могу перестать вами восхищаться. – У вас впереди целая ночь, чтобы придумать оправдания для его величества, – удостоив несостоявшегося любовника презрительной гримаски, Ольга отвернулась к его мундиру, нашла во внутреннем кармане сложенный вчетверо лист плотной бумаги, развернула… «Почему он позволил себя связать?..» – Если вы не готовите мне ловушку, – сказала она, в задумчивости покусывая уголок чистого бланка с размашистым «Николай» внизу, – моя свобода может дорого вам обойтись. – Ваш поцелуй был бы мне наградой за все грядущие огорчения, – к торжеству полячки, в голосе самодовольного шефа жандармов послышались просительные нотки. – Всего один поцелуй? – спросила она насмешливо и недоверчиво. – Последний поцелуй. «Он или глупец, или прожженный интриган. И я не собираюсь его вознаграждать даже воздушным поцелуем!» – Завтра я вас забуду, как дурной сон. – А я буду вас вспоминать, как самый пленительный. «Он сам подсказал завязать ему рот. Кажется, я видела платок в кармане мундира…» Полячка достала платок и присела на краешек постели, намереваясь лишить графа возможности разговаривать, но вместо этого вдруг быстро поцеловала, а в следующую секунду, не успев опомниться, очутилась в его объятиях. Вздохнув, Ольга прильнула к мужчине всем телом, оплела его шею руками – будь что будет, у нее больше нет сил этому противиться. Бессмысленно противиться половодью, оно возьмет свое, нахлынет, обезволит, как эти сильные и нежные руки, что заставляют ее забыть самое себя. – Как вы смогли развязаться? – Старый солдатский трюк. – Вы все это время смеялись надо мной! – ей едва хватило сил возмутиться. – Если бы вы ушли из этой комнаты, я не стал бы вам мешать покинуть дом. – Я пришла, чтобы остаться. – Я не хотел, чтобы вы себя принуждали. – Не верю ни единому вашему слову! – Вы прекрасны. – Погасите свечи… – Они никому ничего не расскажут… Сгорят, и никому ничего не расскажут. Как и огонь в камине, который до утра будет плясать на толстых березовых поленьях, равнодушный ко всему остальному на свете. И угрюмые настенные часы не проронят ни словечка, кроме бесстрастного «тик-так». – …Вы ненасытны, ваше высокопревосходительство! – Я не хочу потерять ни одного глотка этой дивной ночи, – он выдавил сок из ягодки винограда ей на губы. – И я… – не было сил даже слизнуть сладкую влагу. – Мы выпьем эту ночь вместе, моя прекрасная панна? – его язык столкнул виноградные капельки с ее приоткрытых губ в рот. – Да… – До последней капли? – Да, да, да… На рассвете Ольга приподняла голову от груди спящего мужчины, с трудом узнавая комнату и вспоминая, как в ней оказалась. Свечи давно сгорели, было почти светло. «Карт-бланш… в кармане мундира… матка боска, какой карт-бланш...» – она сонно всхлипнула и опять прижалась щекой к теплой широкой груди, уже не почувствовав, как руки графа натянули на ее оголившиеся плечи одеяло.
Отправлено: 05.12.10 10:06. Заголовок: Очень волнующий кусо..
Очень волнующий кусочек. Граф поволил чуть-чуть заглянуть за закрытые двери. Для меня этого достаточно, чтобы Стыдно признаться, но мне невероятно понравилось. По-моему граф был готов отпустить ясновельможную панну за один поцелуй. Наша Ольга не станет свои ласки по крупицам выдавать. Всё или ничего Мне одной так показалось, что БиО забили на карт-бланш?
Отправлено: 06.12.10 17:15. Заголовок: Обещания надо выполн..
Обещания надо выполнять :) Держите предпоследний кусочек
* * *
Окончательно она проснулась, когда день праздновал свою середину. Сладко потянулась и, не открывая глаз, пробормотала: «Саша…» Странно, что когда-то она могла называть его иначе. Странно, что она могла называть так кого-то другого. Почему он ее не обнимает? – Саша! – позвала она громче. Подушка рядом была холодна. Ольга села на кровати и обвела взглядом комнату – ни графа, ни его мундира. Ее платье, чулки и прочие шелковые мелочи аккуратно сложены на кресле возле кровати. Набросив на себя шаль, она босиком подбежала к двери, подергала ручку – закрыто. Что всё это значит? Начиная сердиться, полячка вернулась в постель, сунула замерзшие ноги под одеяло. На прикроватном столике валялся желтоватый листок бумаги, словно в издевку, свернутый так, что на виду оказалась часть императорской подписи. Ольга с горечью усмехнулась. К чему задавать вопросы, когда ей отлично известен ответ? Его высокопревосходительство вспомнил о своих обязанностях, если вообще хоть на минуту о них забывал. Провести ночь любви с арестанткой, а наутро запереть ее, сбежав от неприятных объяснений – вполне в жандармском духе, не зря голубые мундиры пользуются всеобщей ненавистью и презрением. И этот проклятый карт-бланш, якобы забытый по рассеянности – подле аккуратно сложенной одежды, – какое иезуитство! Ольга изорвала бумагу в клочья и бросилась лицом в подушку, кусая губы, чтобы не разреветься. – Ненавижу его, ненавижу, ненавижу! – повторяла она упрямо, но больше ненавидела себя – за то, что ненависти нет, что память отчаянно цепляется за слова, за улыбку, за нежность глаз и рук, за каждое мгновение прошлой ночи, и что нет сил ни думать ни о чем другом, ни желать, ни чувствовать – лишь бы он снова оказался рядом, опрокинул, накрыл своим телом и поцелуями навсегда оправдался перед ней. Подушка хранила его запах. Его запахом были пропитаны ее волосы, и губы, и руки, она была переполнена им вся, до последней жилочки, и даже если сорвать кожу – он бы остался в ее теле, в ее крови. Неужели в нем от нее ничего не осталось? Почему он смог так спокойно уйти, стряхнуть, как старый плащ, ее поцелуи, и закрыть их, ненужные, с нею – нужной на одну ночь? Если бы дверь не оказалась заперта, еще была бы надежда, что он не ушел, только отлучился, но он провернул ключ в замке и отобрал возможность думать иначе. «Я не хотел, чтобы вы себя принуждали» – к чему эта ложь, если ему было все равно? Ольга отшвырнула подушку и сердито вытерла ладонью мокрые глаза. Не хватало только предстать перед циничным жандармом заплаканной и несчастной. Она оделась и взяла черепаховый гребень, той же иезуитски заботливой рукой положенный на прикроватный столик. Позвать Полину было невозможно – для этого пришлось бы прежде позвать караульных. Матка боска, нет даже пудры, чтобы скрыть на лице следы бурной ночи! Она что-то сделала с волосами и, стараясь не оглядываться на смятую постель, отошла к окну. Во дворе прохаживался, то и дело похлопывая себя по бокам – видно, от холода, – рослый жандарм. «Напрасно беспокоитесь, господин граф, я не собираюсь потешать ни вас, ни ваших людей прыжками в сугроб со второго этажа!» Ольга резко отвернулась от окна и наткнулась взглядом на вазу с фруктами, в которой еще оставались несколько персиков и гроздь винограда. У нее снова затряслись губы. Как долго господин Бенкендорф собирается держать ее запертой в этой комнате, где каждый предмет напоминает о том, что случилось ночью?! Она схватила вазу и метнула ее в камин, но та на полпути с грохотом разбилась о деревянную спинку кресла. Не успел стихнуть хруст осколков, как вслед вазе полетели, один за другим, графин, бокалы, часы, – всё, что подворачивалось под руку; самые меткие снаряды завершали свой путь среди пламени, другие разбивались о мебель, о каминную решетку, на полу. Среди этого грохота полячка не услышала, как открылась дверь. – Dzień dobry! Она замерла с подсвечником в руке. – Бронза не годится на растопку камина, – граф подошел и, мягко отняв у нее подсвечник, вернул на столик. – Ты прочитала мою записку? – Как вы посмели меня запереть! – она пылала гневом. – Я не хотел, чтобы кто-то раньше меня сказал тебе «доброе утро», – улыбнулся он. – Может быть, вашим арестантам нравятся подобные шутки, но меня прошу от них избавить! – отрезала Ольга, не зная, чего ей больше хочется – запустить в него злополучным подсвечником, или броситься на шею. Он пришел, и улыбается, и говорит ей «ты» – на душе словно зазвенели медовым звоном райские колокольчики. – Готов исполнить любой каприз моего самого очаровательного арестанта, – граф попытался ее обнять, но она сердито вырвалась из его рук и отступила к массивному дубовому комоду в простенке между окнами. – Не прикасайтесь ко мне! Вы жандарм, инквизитор! А вдруг он действительно не захочет больше к ней прикоснуться? Полячка строптиво вздернула носик, чтобы не подать виду, как сожалеет о своей грубости. После всего, что он заставил ее пережить в этой комнате, под замком, пусть и не надеется на скорое прощение! Бенкендорф, вздохнув, оглядел царивший вокруг разгром. – Боюсь, что искать записку придется долго… – Какую записку? – Ольга была слишком взвинчена, чтобы расслышать это слово, когда граф упомянул его в прошлый раз. – Я написал вам записку и оставил на прикроватном столике. Теперь это мой единственный адвокат. – Там был только ваш карт-бланш, – буркнула она. – Я не нашел в комнате другой бумаги, – он улыбнулся чуть виновато, – и вынужден был написать на обороте этой. Ольга издала нервный смешок. – В таком случае не тратьте время на поиски, я ее порвала. Да, порвала! – вспылила она, увидев на лице графа веселое удивление. – Откуда мне было знать, что вы так мало дорожите подписью его величества?! – Что может быть дороже твоих губ? Прости меня, Оля, – перестав улыбаться, он обнял ее и поцеловал в ушко – она больше не вырывалась, но упрямо отворачивала голову. – Прости меня, я был ужасно легкомыслен, но обещаю, что больше никогда не позволю тебе проснуться в неведении относительно причины моего отсутствия, – он стиснул ее крепче, прижимая к себе всем телом, – потому что ты больше никогда не проснешься одна. – Вас не должно заботить, где и как я собираюсь просыпаться! – ей стало жарко, но уступить этому самонадеянному жандарму, который только делает вид, что раскаивается – za nic w świecie (ни за что на свете)! – Ты все еще сердишься? – граф поцеловал пушистый завиток волос у нее на лбу. – Сержусь! – грудь строптивицы часто вздымалась под тонким шелком платья. – И что же вы написали в вашей записке? – спросила она, но тут же, спохватившись, снова нахмурила брови. – Впрочем, мне это совершенно неинтересно! – Я написал, что превратил в поцелуи все мгновения этой ночи и сложил их к твоему изголовью, чтобы ты ни на одно мгновение не забывала обо мне. – Вы, конечно, лжете, – сказала Ольга, дуясь уже для виду, – я не находила даже половинки поцелуя. – Быть может, стоит поискать вместе? – он снова потянулся к ее губам, и своенравная полячка сдалась, наконец, в плен нежности, о которой мечтала с того самого момента, как открыла утром глаза. Между самозабвенными поцелуями она вдруг почувствовала, что граф ее куда-то тянет. – Поедем, нас ждет священник. – Зачем? – спросила она слабым голосом, словно во сне. – Чтобы он благословил колечко, которое я хочу надеть тебе на палец. Кольцо, орган, и белое платье – всего лишь вчера мысль о них внушала несостоявшейся пани Огинской ужас пополам с отвращением. Она ненавидела эти символы счастья так же сильно, как стремятся к ним другие невесты, потому что вчера для нее всё существовало иначе, чем для других, одним цветом – черным и одним ощущением – горечью. Но вспоминать о грустном вчера совсем не хотелось. Есть только сегодня, и только радость, такая невыносимая, сумасшедшая радость, что кажется, будто она лишь пригрезилась. – Если органист станет играть заунывные мелодии, – пробормотала Ольга все еще из тумана, – я запущу в него требником! – В православных храмах органа нет, – граф улыбнулся и снова стал ее целовать, – я договорился, чтобы был хор. Мир вокруг постепенно прояснялся. – Подожди, – она уперлась локтями мужчине в грудь. – Зачем нам ждать? – он стиснул ее так, что она охнула. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой сегодня же, сейчас же! Тело отказывалось сопротивляться его рукам и губам, а в сердце всё громче заливались счастливые колокольчики, лишая воли, лишая способности соображать, однако что-то еще мешало Ольге окунуться в блаженство с головой. – Ты ездил к священнику, чтобы договориться о венчании? – И заодно привез свидетелей, они нас ждут возле церкви, – при этих словах граф почему-то ухмыльнулся. – Но ведь я католичка, – напомнила она. – Это тоже нетрудно было уладить. – Вижу, вы предусмотрели всё, – она капризно надула губки, уклоняясь от поцелуев, – всё, кроме одного. – Что же я забыл? – в его тоне сквозило искреннее недоумение. – Спросить меня! – Ты спала так сладко, мне было жаль тебя будить. – И поэтому вы решили обойтись без моего согласия? – сделала она последнюю попытку рассердиться. – Я был бы счастлив, если б можно было обойтись без формальностей, но, увы – положено, чтобы невеста сама давала ответ у алтаря. Второго такого самонадеянного человека нет, наверное, в целой вселенной! – Почему вы уверены, что я пойду с вами к алтарю? – спросила Ольга, пряча лукавую улыбку. – У меня есть жених. – От которого вы сбежали? – Может быть, я хотела испытать его чувства. – Как теперь испытываете мои? – Ваши чувства? – она провела пальчиком по золоченому шнуру аксельбанта у него на мундире. – Я ничего про них не знаю. Граф взял ее лицо в ладони и без улыбки, неотрывно глядя ей в глаза, сказал те слова, что женщине желанны из уст единственного мужчины – слова, которые не льстят тщеславию, не забавляют кокетство, но дарят головокружительное, ни с чем не сравнимое счастье; слова, которые женщина готова слушать бесконечно, даже если она всё знает и чувствует душой, даже если уверена без сомнений, – и он бесконечно повторял эти слова, перемежая их поцелуями то нежными, то страстными, и прося прощения, что медлил, и жадно торопясь наверстать упущенное. Ольга с той же пылкой жадностью тянулась к его губам, привстав на цыпочки, словно боялась недослышать, недопить, потерять хоть каплю хмельного нектара признаний. Голова кружилась, и всё вокруг плыло и кружилось, смеялось, ликовало, хотелось шалить и говорить глупости, и петь, и кричать, и Бог знает, что еще – теперь было можно всё, чего нельзя или не хотелось раньше. – А если я скажу – «нет»? – Если ты скажешь «нет», я обниму тебя, как сейчас, – он крепче прижал ее к себе, – и буду целовать до тех пор, пока ты не скажешь «да». – При священнике и при свидетелях? – шутливо ужаснулась она. – Хоть при всем императорском дворе. – Ты сумасшедший! – нежно прошептала Ольга, ничуть не сомневаясь, что он способен так и сделать. – Я люблю тебя. – Скажи это еще раз, – промурлыкала она, потершись носиком об его мундир. – Я люблю тебя, – повторил он, целуя ее волосы и прижимаясь к ним щекой, – люблю до безумия, до исступления, как никогда не любил и не верил, что когда-нибудь смогу полюбить. Я думал, что все грозы в моей жизни давно отбушевали, а оказалось, что ничего не было, всё было пустое и бессмысленное, пока не появилась ты. Я снова молод, я люблю тебя, и я не откажусь от этого счастья, чем бы мне ни пришлось за него заплатить! – Я хочу, чтобы ты меня любил, – Ольга обвила его шею руками, – хочу только это и больше всего на свете! – и вдруг посерьезнела. – Что, если его величеству не понравится твоя женитьба на бывшей арестантке? – Если его величество сочтет мое счастье несовместимым с государственным долгом, я буду наслаждаться только счастьем, предоставив долг моему преемнику. Ольга прильнула к его груди, зажмурившись от наслаждения. «Матка боска, я люблю его так сильно, что сердце не выдерживает». – У меня даже нет подвенечной вуали, – пожаловалась она. Граф, поискав глазами, снял со спинки кресла кружевную шаль. – Это подойдет? – Это ужасно, – полячка капризно наморщила носик при виде мятых кружев, – а я хочу, чтобы у тебя была самая красивая невеста. – У меня самая прекрасная на свете невеста, – не сводя с нее влюбленного взгляда, он взял ее руки и потерся о них лицом, ласково поцеловал пальчики. – Если бы ты знала, как я боялся, что ты скажешь «нет». Ольга мысленно улыбнулась – неужели есть что-то, чего ее самоуверенный генерал боится? – и, потянувшись на цыпочках, нежно коснулась губами его губ. – С тобой я забыла, что такое слово существует, коханый.
Пухлые пальцы кухарки проворно носились над пышной горкой теста, защипывая края будущей кулебяки. – Авось, позволит господин исправник побаловать Владимира Иваныча пирожком, – вздохнула толстуха, уголком передника смахнув со щеки слезинку, и неодобрительно покосилась на Полину, которая, вдев в уши тяжелые серьги с рубинами, любовалась своим отражением в круглом зеркальном боку огромного самовара. – А тебе и дела нет, что наш бедный барин со вчерашнего дня в остроге мается, всё бы стекляшки на себя цепляла, да зубы скалила, бездельница, сорочья душа! – Стекляшки! – презрительно фыркнула горничная. – Много ты, Варвара, понимаешь. Я на эти стекляшки полдеревни нашей купить могу, а то и всю целиком! Кухарка пригляделась – и взаправду, у девки в ушах переливалось настоящим брильянтовым блеском. – Откуда у тебя эдакое богатство? – грозно уперла она руки в бока. – У кого украла?! – И ничего не украла, – Полина обиженно дернула плечиком. – Подарили! – Кто подарил? – не отступала Варвара. – Уж не пава ли польская, которую наш барин, себе на горе, в дом пустил? – А хоть бы и она, – огрызнулась горничная, – тебе-то что за кручина? – Это не я, ты скоро закручинишься! Ляшку твою со двора под конвоем свезли, и тебе небо с овчинку покажется, коли прознают, что ты с ней шашни водила! – Не пугай! Панна Ольга, чаю, генерала за ночь приручила – на постели-то у него будто сто чертей резвились, – ухмыльнулась Полина, продолжая любоваться своим отражением, – и я не пропаду. – Что ты мелешь, язык твой бесстыжий! – рассердилась Варвара. – Тьфу, даже слушать противно. А ты зачем тут, Дунька? Еще и рот разинула на глупые россказни! Брысь! – замахнулась она полотенцем на другую служанку, мелькнувшую в дверях. Та испуганно шмыгнула вон, пискнув в дверную щель, что князь Муранов изволили проснуться и требуют кофий. – Хватит бездельничать, – кухарка хлопнула Полину полотенцем по спине, – вари кофий их сиятельству! – Им не кофий, а рассол нужен, – пробурчала горничная, но, заметив, что Варвара потянулась к скалке, неохотно выбралась из-за стола и пошла готовить требуемое.
Гаточка спасибо, миллион поцелуев . Такая ночь , а потом у меня сердце упало вместе с Олиным, когда я решила, что он её отпустил. Жуткое дело, нельзя же так пугать . Gata пишет:
цитата:
– И поэтому вы решили обойтись без моего согласия? – сделала она последнюю попытку рассердиться. – Я был бы счастлив, если б можно было обойтись без формальностей, но, увы – положено, чтобы невеста сама давала ответ у алтаря.
Обожаю господина графа . БиО это БиО. У меня больше нет слов .
Отправлено: 07.12.10 06:52. Заголовок: Gata пишет: Его выс..
Gata пишет:
цитата:
Его высокопревосходительство вспомнил о своих обязанностях, если вообще хоть на минуту о них забывал. Провести ночь любви с арестанткой, а наутро запереть ее, сбежав от неприятных объяснений – вполне в жандармском духе, не зря голубые мундиры пользуются всеобщей ненавистью и презрением
Оленька в такой ситуации могла думать о графе как угодно, а я ни на минутку не поверила, что Беня так поступил Его заклинило на ней еще до того, как он к ней прикоснулся.
Gata пишет:
цитата:
как вслед вазе полетели, один за другим, графин, бокалы, часы, – всё, что подворачивалось под руку; самые меткие снаряды завершали свой путь среди пламени, другие разбивались о мебель, о каминную решетку, на полу.
Мне это напомнило "Жандармскую мазурку" Панна в ярости там тоже била посуду. Когда БиО встречаются искры летят во все стороны.
Gata пишет:
цитата:
– Ненавижу его, ненавижу, ненавижу! –
Это из уст Ольги в адрес графа означает ровно противоположное. Мы уже знаем
Gata пишет:
цитата:
– Сержусь! – грудь строптивицы часто вздымалась под тонким шелком платья. – И что же вы написали в вашей записке? – спросила она, но тут же, спохватившись, снова нахмурила брови. – Впрочем, мне это совершенно неинтересно! – Я написал, что превратил в поцелуи все мгновения этой ночи и сложил их к твоему изголовью, чтобы ты ни на одно мгновение не забывала обо мне.
Такими я их обожаю
Gata пишет:
цитата:
– Если его величество сочтет мое счастье несовместимым с государственным долгом, я буду наслаждаться только счастьем, предоставив долг моему преемнику.
В этом весь Бенкендорф . Всё к ногам любимой панны
Парочка - блеск Могу про них читать и смотреть бесконечно Ольга роскошно метала бронзу в камин Беня, мур-мур. Я такого же хочу Что меня в нем восхищает - он не боится принимать решения, пусть они грозят его карьере. Да пусть хоть весь Зимний дворец на курьи ножки привстанет - он женится на любимой женщине, кем бы она не была. Не мается и не выедает всем мозг своими траблами. Ольга - ему под стать. Gata пишет:
цитата:
Панна Ольга, чаю, генерала за ночь приручила – на постели-то у него будто сто чертей резвились, – ухмыльнулась Полина, продолжая любоваться своим отражением,
И дело не только в постельной резвости. БиО созданы друг для друга. В этом фике они это поняли не в пустыне, не во дворце, а в постели. Нормальненько
Отправлено: 08.12.10 10:38. Заголовок: И напоследок - немно..
И напоследок - немножко про похмелье :)
* * * Полина была недалека от истины – князь Муранов, разлепив веки от тяжелого сна, ощутил в голове и во рту невыносимые страдания, от которых его, вероятно, могла бы избавить добрая чашка рассолу, но не будучи осведомленным о чудодейственной силе этого простого и полезного средства, он потребовал то, что привык пить по утрам во дворце. Однако кофе задерживался. Александр, помаявшись, с помощью лакея не без труда втиснулся в атласный стеганый баронов халат, кое-как запахнул пояс и поплелся вниз. Обрывки воспоминаний о вчерашних событиях комом теснились в его измученном мозгу, никак не желая выстраиваться в стройную картину, и он, в конце концов, прогнал их, предавшись более насущному вопросу – утолению жажды. В доме было пусто и тихо. Молодой усатый жандарм, сидевший в гостиной на канапе, при виде его высочества вскочил навытяжку, но цесаревич отмахнулся от него, как давеча от неряшливых мыслей, и побрел дальше, заглядывая во все подряд двери, пока за одной из них не услышал человеческие голоса. – Не понимаю, как он мог так низко меня обманывать! Мне до сих пор кажется, что я сплю и вижу дурной сон, Анни, – говорил один голос, смутно знакомый, но едва Александр попытался напрячь память, как в голове зашумели, заворочались давешние кошмары, и он, спасаясь от них, рванул на себя дверь, которая почему-то открывалась внутрь. Ему едва удалось преодолеть ее сопротивление и ввалиться в комнату. Две девушки, занятые разговором, на грохот дружно, словно по команде, повернули головы и с испугом воззрились на вошедшего, а потом так же дружно вскочили и сделали книксен. – Натали? – выпучил глаза цесаревич. – Что вы здесь делаете? Мадмуазель Анна… Барышни, растерянные не меньше, вразнобой приветствовали его высочество. – Боже мой, Александр Николаевич… вы ранены? – испуганно пролепетала княжна Репнина, заметив у него на голове повязку. – Я умру, если мне сейчас же не принесут кофе, – прохрипел он, рухнув в кресло. Тут повеяло вожделенным ароматом, и в комнату вплыла Полина с маленьким подносом. Выпив залпом две чашки, цесаревич решил, что ему стало легче, и потребовал от присутствующих объяснений: – Вы так и не сказали мне, Натали, как вы здесь оказались. И где Владимир? – повернулся он к Анне. – Где все? Анна вместо ответа расплакалась, Полина украдкой фыркнула, а княжна Репнина, успевшая за короткое время пребывания в доме узнать о постигшем его хозяина несчастье, сообщила Александру, что барон томится в уездной тюрьме, вместе с ее братом, при этом во взгляде княжны явственно читался упрек его высочеству, допустившему такую несправедливость. – В тюрьме?! – обалдело пробормотал цесаревич, пожелав возмутиться на укоризненный взгляд фрейлины, но вспомнил жандарма в гостиной, и вчерашняя мозаика из хаоса обрывков вдруг сложилась в единую картину. Крайне неприятную и унизительную для его самолюбия картину. – Жандармское самоуправство! – буркнул Александр, потянувшись за третьей чашечкой кофе. – Господин Бенкендорф зол, что не сумел схватить Ольгу, и схватил первого, кто ему подвернулся под руку. Но я не допущу, чтобы Владимир и Михаил долго оставались… – он осекся, заметив, как девушки быстро переглянулись, и спросил, полный недобрых предчувствий: – Что-то еще случилось? – Господин Бенкендорф увез Ольгу два часа назад, – всхлипнула Анна, вытирая носик мокрым платочком. Для нее арест польки означал потерю всех надежд на скорое освобождение Владимира. – Не может быть, – упавшим голосом сказал цесаревич. – Мы же так хорошо ее спрятали! – Бедняжка Оля, – тоже всхлипнула Натали, мучимая запоздалым раскаянием. Быть может, если бы свидание с наследником взялась устроить она, а не барон, всё бы не закончилось для подруги столь печально. Хотя что может быть печальнее измены того, кому беззаветно верила – теперь княжна знала это не понаслышке. Андре, Андре, как он мог?! Предательские слезы брызнули из глаз, и она аккуратно промокнула их платочком, боясь показаться не комильфо. В другое время Александру приятно было бы утешить очаровательную княжну, но сегодня он сам, как никто другой, нуждался в утешении. У него раскалывалась от мучительной боли голова, а впереди грозной тенью нависало объяснение с отцом, которому господин Бенкендорф, можно не сомневаться, сделает самый красочный доклад о Двугорских событиях. Чувство досады на Ольгу возобладало в бывшем возлюбленном над чувством вины. Ей следовало понять, что между ними давно всё кончено, и не льстить себя несбыточными надеждами, навлекшими столько бед на нее саму и многих других. Разве ему просто было смириться? Но он смирился, ради великой миссии, уготованной ему рождением, он принес свое сердце в жертву и вправе был ждать, что эту жертву оценят. Он сделал для Ольги всё, что мог, и готов сделать больше, если потребуется, но она не имеет права упрекать его, что он смог жить без нее! Александр со стоном сжал пальцами виски. Неужели эту проклятую боль ничем нельзя унять? Барышни продолжали всхлипывать, усугубляя его муки. Как некрасиво у Натали распухает от слез носик – раньше он этого не замечал. – Прикажете еще кофе, ваше сиятельство? – пропел над его ухом медовый голосок. «Князь Муранов» скосил глаз на пышный бюст Полины, белым утесом вздымавшийся из пены ситцевых оборок. Внезапно в красноватых лучах послеобеденного зимнего солнца что-то сверкнуло над этим роскошным пейзажем, обожгло воспоминание. – Откуда это у тебя? – цесаревич схватил рубин, который покачивался у горничной на мочке уха. Та испуганно заморгала. – Маменькино наследство, ваше сиятельство, пустая стекляшка. – Не лги! – вспылил он. – Это принадлежало Ольге! Как сияли ее глаза, когда он застегнул на прекрасной белой шее рубиновое ожерелье! Эти царственные рубины достойны были ее гордой красоты, достойны любви наследника российского престола. Почему их носит какая-то служанка?! – Госпожа Калиновская подарила мне сережки, когда со двора съезжала, – проблеяла Полина, благоразумно решив не выдавать правдивую историю «подарка». – На память, сказала, и за доброту. Уж как бедняжка настрадалась в этом доме, – она состроила слезливую гримаску, стрельнув взглядом на Анну, но та была занята исключительно своим горем, – я одна ей была подругой… – А ожерелье? – ревниво потребовал Александр. – Ожерелье она тоже тебе подарила? – Разве было еще ожерелье? – алчно встрепенулась Полина. – Ты обокрала Ольгу! – озарило цесаревича. – Воровка! – прогремел он, наконец-то найдя, на ком выместить накопившуюся за последние дни досаду. – Я сейчас же прикажу тебя арестовать! Горничная рухнула на колени, обливаясь уже неподдельными слезами. – Боженькой клянусь, ваше сиятельство… Три девицы с красными хлюпающими носами – этого истерзанный похмельными муками мозг его высочества вынести не мог. – Хоть один человек сообщит мне сегодня хорошую новость? – взмолился Александр, обращая страдальческий взор к потолку. Натали, посмотрев в окно, вдруг радостно взвизгнула: «Миша вернулся!» – и, презрев этикет, опрометью бросилась из комнаты. Анна посмотрела туда же, всплеснула руками: «Владимир!» – и тоже подхватила юбки. Полина, воспользовавшись суматохой, почла за благо убраться с глаз сердитого князя Муранова, и его высочество внезапно остался один. Не привыкшему, чтобы им столь откровенно пренебрегали, ему все же хватило великодушия не сердиться на девушек, обрадованных: одна – возвращением брата, другая – возлюбленного. Про нахальную служанку он тоже не забыл, твердо пообещав себе вывести ее на чистую воду. Только не сейчас, когда его голова грозит любую минуту взорваться. Александр выглянул в окно – двор заполонили конные жандармы, возле крыльца стоял крытый возок, в котором, наверное, доставили арестантов. Если барон и князь свободны, к чему этот конвой? А если по-прежнему под арестом, почему их привезли сюда? И что с Ольгой? Глядя сквозь заиндевевшее стекло, много не узнаешь, и цесаревич побрел ближе к театру действий, сокрушаясь, что не послушал вчера совета князя Репнина остеречься водочного коварства. Но барон, помнится, пил не меньше. Быть может, ему известен рецепт от этой migraine atroce ? Когда его высочество добрался до сеней, туда уже сбежался весь дом. Радостно кудахтала толстая кухарка, громко смеялась Натали, рыжеусый управляющий строжился, пытаясь разогнать прислугу, но никто его не слушал. С трудом протолкавшись сквозь толпу, Александр узрел виновников переполоха, и ему захотелось протереть глаза. Нет, не Натали, повисшая на шее у брата, и не Анна, которая со слезами радости уткнулась Корфу в сюртук, поразили его. Он увидел Ольгу. Румяная – кажется, не только от мороза, – закутанная почему-то в генеральскую шинель, она сияла непостижимой Александру счастливой улыбкой и нимало не напоминала затравленную нервную женщину, которая еще вчера вызывала в нем жалость пополам с неприязнью. Полячка в легком реверансе присела перед его высочеством. Не в силах оторвать зачарованного взгляда от ее ярко-голубых, как сапфиры глаз, странно ускользавших от него – к этому он тоже не привык, – Александр не сразу обратил внимание на ее спутника. Почтительным поклоном приветствовав цесаревича, Бенкендорф осведомился о его здоровье и сделал знак двум жандармам, которые бесшумно и быстро освободили прихожую от любопытной челяди. – Благодарю, граф, мне лучше, – рассеянно отозвался Александр, и вдруг его брови поползли вверх – он заметил, что Ольгина ручка сжимает локоть генерала. – Я отправлю моих людей за доктором, – Бенкендорф снова кивнул жандармам, но цесаревич запротестовал: – Не нужно никакого доктора, я превосходно себя чувствую! Это было правдой – головная боль неожиданно прошла. Чудо, или прекрасные голубые глаза бывшей возлюбленной его излечили? Александром овладела непонятная безотчетная тоска. – Неужели необходимо держать арестованных так крепко? – с неудовольствием покосился он на генеральский локоть. Граф обменялся со спутницей взглядами, которые цесаревичу понравились еще меньше, и накрыл ее ручку своей ладонью. – Ваше высочество, позвольте представить мою супругу – графиню Бенкендорф. Натали в оторопи сползла с шеи брата, Анна отпрянула от Владимира, за колонной мелькнули изумленные усы управляющего и рубин в любопытном ухе Полины, а граф с графиней улыбались друг другу так, будто они были одни во всей вселенной. Его высочество неожиданно обнаружил, что ревность может причинять страданий не меньше, чем головная боль. «Как он смеет так смотреть на нее?!» Александру захотелось броситься между ними, чтобы закрыть Ольгу от этого возмутительного, совершенно неприличного взгляда, и тут смысл сказанного дошел до его сознания. – Вы, должно быть, шутите, граф, – пробормотал он, оглядываясь на друзей в слабой надежде, что те опровергнут слова генерала. Корф смущенно потеребил ухо, а Репнин, кашлянув, сказал: – Мы были шаферами, ваше высочество. Протомившись несколько часов от неизвестности в церковных сенях, куда их вместе с конвоем пустил сердобольный священник, два друга испытали немалое потрясение, увидев шефа жандармов под руку с Калиновской, и пребывали в этом потрясении до конца церемонии, которая не у них одних должна была оставить в памяти неизгладимый след. Вспомнив, как отец Павел то и дело пресекал попытки жениха с невестой облобызать друг друга прежде дозволения, князь едва не расхохотался вслух. Александр метнул на него свирепый взгляд. – Это правда, Миша? – все еще не могла уверовать Натали. Получив от брата утвердительный ответ, княжна, растерянно улыбаясь, приблизилась к новобрачным. – Поздравляю, Оленька, Александр Христофорович, – книксен генералу, и на ухо подруге: – Ты сошла с ума! Графиня, повергнув Натали в окончательную растерянность, рассмеялась счастливым серебристым смехом. Ее супруг являл своим видом воплощение абсолютного блаженства и казался помолодевшим на десять лет. Нужно было не ронять себя, но все существо Александра восставало против этой нелепой и скоропалительной свадьбы. Первой, утешительной для самолюбия, мыслью было, что Ольга бросилась в брак с ее преследователем от отчаяния, готовая ухватиться за любую возможность остаться в Петербурге, поближе к бывшему возлюбленному, однако он тщетно искал в безмятежных чертах графини следы прежней страсти – ее лицо оживало, лишь когда к ней обращался взгляд мужа. «Быть может, она и не любила меня никогда? – метался в сомнениях цесаревич. – Все женщины – легкомысленные, ветреные создания!» Такова уж странная человеческая натура: не более часа назад досадуя на нежелание Ольги забыть его, теперь он с тем же пылом негодовал, что она забыла так быстро. – Желаю счастья, сударыня, – пробормотал Александр, склоняясь к ее руке, и подавил вздох разочарования, не ощутив знакомого трепета пальцев. – Поздравляю, господин граф, – буркнул он Бенкендорфу. Едва утихшая мигрень снова впилась в него хищными когтями, но цесаревич ей почти обрадовался, ибо она мешала думать, а думать о том, что отныне другому мужчине принадлежат и улыбка Ольги, и красота ее, и пылкость, было невыносимо. Хозяин дома, стоя поодаль, невесело усмехался кончиками губ, догадываясь, какие демоны пожирают его высочество. «Умопомрачительная женщина!..» Барон воровато покосился на Анну, которая прижималась к его плечу – не подслушала ли та его мыслей. Он счастлив, конечно же, счастлив, и швырнул бы перчатку в лицо любому, кто бы посмел в этом усомниться, но наедине с самим собой трудно не признаться, что воспоминания об огненных всплесках мазурки и прелестной ручке, небрежно лежащей у него на плече, по-прежнему волнуют воображение. Спохватившись о долге гостеприимства, Корф пригласил всех присутствующих к столу, галантно предложив выпить за здоровье молодой графини. Анна поджала губки. – Благодарю за приглашение, господин барон, но задержаться мы не можем, – учтиво отказался Бенкендорф. – Государь ждет меня в столице. «Хочу поскорее остаться с тобой наедине», – говорили Ольге его глаза. «Никого, кроме тебя, не хочу видеть», – отвечала она ему таким же пылким взглядом. Цесаревич хмуро играл кисточками на поясе халата. – Государю едва ли понравится, что вы узурпировали право господина Огинского, граф. Или вы уповаете на всемогущество карт-бланша? «Как я мелок!..» Граф с графиней снова переглянулись – Александр готов был поклясться, что заговорщицки, – и эта теплая искорка объединявшей их тайны вонзилась в грудь ревнивца новой болезненной занозой. – Я уповаю на мудрость государя, – ответил с поклоном шеф жандармов. Пускаться в пререкания с соперником он явно не намеревался, но обиднее всего цесаревичу было сознавать, что граф, похоже, и не считал его соперником. Надувшись, как капризный ребенок, злой на Бенкендорфа, на себя, на весь белый свет, Александр заявил, что ближайшие несколько дней проведет в корфовской усадьбе, даже если это идет вразрез с желанием его венценосного отца. Генерал любезно не стал возражать, пообещав оставить его высочеству подобающую охрану, попрощался с шаферами и их дамами и, придерживая локоток жены, направился к выходу, где их и догнала запыхавшаяся Полина. – Простите, ваше сиятельство! Вот, забыли вы, – она протянула Ольге браслет с ожерельем, найденные наверху, но графиня отстранила ее руку: – Возьми себе, пусть это будет твое приданое. Хитрая Полина, которая втайне очень рассчитывала на щедрость «глухонемой Дарьи», бурно бросилась благодарить ее и графа, тут же напялила рубины себе на шею и на запястья и мимо разинувшего рот Карла Модестовича, мимо мрачного князя Муранова, горделиво выпятив грудь – пусть только кто еще посмеет обвинить ее в воровстве! – прошествовала на кухню. Александр отвернулся и стал подниматься по лестнице, бросив через плечо, чтобы о нем не беспокоились. – Ты что-то говорил о шампанском, Корф? – нарочито весело спросил Михаил, чтобы развеять возникшую после ухода его высочества и четы Бенкендорфов неловкость. – Предлагаю отпраздновать наше освобождение! А в дверях уже виновато поблескивал очками молодой князь Долгорукий, на крыльях раскаяния прилетевший мириться с невестой.
Февральский день клонился в сумерки. Возок, запряженный свежими лошадьми, ждал у крыльца. – Кажется, мы доберемся до Петербурга только поздно вечером, – сказала графиня, пряча лукавую улыбку в густом меховом воротнике генеральской шинели, которую супруг набросил ей на плечи, будучи еще женихом, сам довольствовавшись шинелью адъютанта. – Ближе к ночи, – согласился граф. – И вам не нужно будет ехать с докладом во дворец, господин генерал? – Раньше завтрашнего утра не нужно, – он подхватил ее на руки, не обращая внимания на толпившихся вокруг крыльца жандармов и любопытную корфовскую челядь, – но я намерен забыть о дворце сию же минуту. – Я буду самой покладистой женой на свете, – засмеялась Ольга, обвивая шею мужа руками и с нежностью на него глядя, – мне решительно ни в чем не хочется тебе перечить. Он крепко поцеловал ее и отнес в возок.
Отправлено: 09.12.10 10:11. Заголовок: Алекса пишет: Не сч..
Алекса пишет:
цитата:
Не считайте меня безсердечной, но каждый должен получать по делам своим
Я того же мнения, Сашенька. И, поскольку у меня не самостоятельный фик, а зарисовка на тему сериальных событий, то и отталкивалась я от характеров и поступков, показанных нам в БН. Саня втравил Ольгу в совершенно дурацкий побег, а потом гнобил ее на пару с Корфом и Анной, Натали с Андреем еще раньше фактически выбросили ее на улицу, лишь бы не нажить себе неприятностей, Полина помогала за вознаграждение. Я не задавалась целью кого-то наказать , но мне кажется, ничего фантастического не написала, кроме БиО, которые давно у нас стали самой реальной реальностью Разве у Сани не могло всколыхнуться былое чувство, когда он увидел Ольгу счастливой с другим? В жизни такое случается на каждом шагу. Даже если не любовь, то ревность точно :) И разве Корф, строя планы на совместную жизнь с Анной (иначе бы не стал шифроваться), не мог украдкой вздохнуть о красивой полячке, с которой ему однажды посчастливилось танцевать? И Натали просто не могла не переживать о подруге, пусть даже бывшей, не совсем же она стерва бессердечная, а тут на собственном опыте почувствовала, как бывает больно от измены любимого. А Беня и в БН не был таким уж лопухом, и оставил наблюдение над усадьбой Корфа, подозревая, что там дело нечисто. Наверняка обратил внимание и на то, что ни поп, ни гробовщик дом не посещали - просто нам этого в сериале не показали :)
Отправлено: 09.12.10 14:05. Заголовок: Единственному и непо..
Единственному и неповторимому пану графу за мемуары Все нежности сказаны наедине, поэтому рукоплещу мастерству рассказчика. [взломанный сайт] Это именно зарисовка. С трактовкой характеров можно не соглашаться, но сделана она блестяще Гата не далека от истины - герои очень узнаваемы.
Отправлено: 09.12.10 14:18. Заголовок: Тоже финал очень пон..
Тоже финал очень понравился. Алекс И герои действительно получили то, что заслужили. А особенно умилил момент: Gata пишет:
цитата:
направился к выходу, где их и догнала запыхавшаяся Полина. – Простите, ваше сиятельство! Вот, забыли вы, – она протянула Ольге браслет с ожерельем, найденные наверху, но графиня отстранила ее руку: – Возьми себе, пусть это будет твое приданое.
Я верю, что так бы Оля и поступила. Теперь Полечке тоже будет радость, мне всегда об этом мечталось. Две мечты в одном флаконе, это счастье. Спасибо
Отправлено: 10.12.10 08:01. Заголовок: Мне всё равно про сп..
Мне всё равно про справедливость и раздачу призовых мест героям. Некоторые стоноты огребли еще в самом сериале. Самое радостное, что БиО вместе У них любовь, а не мозгоковыряние. Парочка вкусная, сладкая, яркая, возбуждающая, искрящаяся, нежная, прекрасная, верная, шоколадная и самая любимая
Gata пишет:
цитата:
– Неужели необходимо держать арестованных так крепко? – с неудовольствием покосился он на генеральский локоть. Граф обменялся со спутницей взглядами, которые цесаревичу понравились еще меньше, и накрыл ее ручку своей ладонью. – Ваше высочество, позвольте представить мою супругу – графиню Бенкендорф.
Ах, какой мужчина - граф Бенкендорф! Вырвал у судьбы счастье.
Похмельные страдания Алекса +5 К будущей совместной жизни Вованны подойдет афоризм: "Да нет никакого поноса у ребёнка, просто ты с ней играешь, а она тебя боится...".
Самое радостное, что БиО вместе У них любовь, а не мозгоковыряние. Парочка вкусная, сладкая, яркая, возбуждающая, искрящаяся, нежная, прекрасная, верная, шоколадная и самая любимая
БиО - это самый роскошный коньяк, самый нежный шоколад, самая сладкая клубника, малина, пломбир, крем-брюле, - одним словом всё самое вкусное и соблазнительное в одном флаконе, сплошной восторг и море эндорфинов, при этом без вредных для талии калорий
Отправлено: 13.12.10 23:24. Заголовок: Моим последним отрыв..
Моим последним отрывком до этого вечера были тазики с грязной водой. Это меня не удивляло, тут все так как должно быть. Как всегда с БиО. Дальнейшее течение событий я не предвидела. И потрясения было море как и... удовольствия. Перечитала на несколько раз и все никак не могу унять стучащее сердце. Сколько страсти, чувств, взаимного притяжения! Их обоих так тянуло друг к другу, что это прямо обжигало сквозь строчки. Мне вспомнились рассуждения в "Пире" о двух половинках. Про БиО это теория всегда верна, но здесь - с первого слова, с первого взгляда и первого прикосновения - это проявилось ярче всего. Gata пишет:
цитата:
Полячка достала платок и присела на краешек постели, намереваясь лишить графа возможности разговаривать, но вместо этого вдруг быстро поцеловала, а в следующую секунду, не успев опомниться, очутилась в его объятиях. Вздохнув, Ольга прильнула к мужчине всем телом, оплела его шею руками – будь что будет, у нее больше нет сил этому противиться. Бессмысленно противиться половодью, оно возьмет свое, нахлынет, обезволит, как эти сильные и нежные руки, что заставляют ее забыть самое себя.
Магнитом Gata пишет:
цитата:
Подушка хранила его запах. Его запахом были пропитаны ее волосы, и губы, и руки, она была переполнена им вся, до последней жилочки, и даже если сорвать кожу – он бы остался в ее теле, в ее крови.
Нет слов Gata пишет:
цитата:
– А если я скажу – «нет»? – Если ты скажешь «нет», я обниму тебя, как сейчас, – он крепче прижал ее к себе, – и буду целовать до тех пор, пока ты не скажешь «да». – При священнике и при свидетелях? – шутливо ужаснулась она. – Хоть при всем императорском дворе. – Ты сумасшедший! – нежно прошептала Ольга, ничуть не сомневаясь, что он способен так и сделать. – Я люблю тебя. – Скажи это еще раз, – промурлыкала она, потершись носиком об его мундир. – Я люблю тебя, – повторил он, целуя ее волосы и прижимаясь к ним щекой, – люблю до безумия, до исступления, как никогда не любил и не верил, что когда-нибудь смогу полюбить. Я думал, что все грозы в моей жизни давно отбушевали, а оказалось, что ничего не было, всё было пустое и бессмысленное, пока не появилась ты. Я снова молод, я люблю тебя, и я не откажусь от этого счастья, чем бы мне ни пришлось за него заплатить!
Я окончательно растаяла Gata пишет:
цитата:
А в дверях уже виновато поблескивал очками молодой князь Долгорукий, на крыльях раскаяния прилетевший мириться с невестой.
Катенька, в твоем рассказе сбылись все самые заветные мои мечты. БиО. Алекс, кусающий локти - получи фашист гранату. Полюшка получившая приданное. Я опустила ее известный приват-танец для Владимира, хоть это и не по правилам - зарисовка-то по БН, но все равно она мне тут так приглянулась, что я буду считать ее самой что ни на есть честной девушкой. Словом все так хорошо. Прошу тебя, не лишай меня мысли, что прощения княжны князь не получит и вернувшись в домой, поймет наконец свое счастье, покроет поцелуями Танюшу и отныне они всегда будут вместе. И их малыш. Тогда я буду совершенно счастлива. Хотя и так очень-очень. Спасибо огромное автору и много-много поцелуев [взломанный сайт]<\/u><\/a>
Отправлено: 14.12.10 12:43. Заголовок: Оленька, спасибо за ..
Оленька, спасибо за теплые слова Я ужасно рада, что тебе понравилась моя зарисовка. И, как автору, очень приятно, что читатель почувствовал магнетическую обстановку, которую я хотела передать. Вы же знаете, как трудно послушны бывают слова, когда мы пытаемся ими выразить наши ощущения :)
Olya пишет:
цитата:
Прошу тебя, не лишай меня мысли, что прощения княжны князь не получит и вернувшись в домой, поймет наконец свое счастье, покроет поцелуями Танюшу и отныне они всегда будут вместе. И их малыш
Думаю, Ната сможет Андрея простить, но едва ли захочет вернуться. Здесь случилась ситуация, как в сериале во время венчания - она увидела счастье других и поняла, что у нее с Андреем так не будет. Так что он с чистой душой может вернуться к Тане и их малышу, у Сани есть во дворце Маша, а для Наты... для Наты есть племянник графа :)
Отправлено: 14.12.10 13:26. Заголовок: Gata пишет: Здесь с..
Gata пишет:
цитата:
Здесь случилась ситуация, как в сериале во время венчания - она увидела счастье других и поняла, что у нее с Андреем так не будет. Так что он с чистой душой может вернуться к Тане и их малышу, у Сани есть во дворце Маша, а для Наты... для Наты есть племянник графа :)
Да-да-да, подпишусь много-много раз. Все на своих местах. Настоящая сказка. Или нет, лучше так - сказочная реальность
Отправлено: 18.01.14 13:06. Заголовок: Заглянула в фанфик с..
Заглянула в фанфик совершенно случайно. Искала в Альманахе что-нибудь почитать и понравилось название. Погрузилась и не могла дышать, пока не дочитала до конца. Голову немного сносит от накрывающего эротизма. Редко можно прочитать красивую и достойно написанную историю в этом жанре, а тут как раз всё получилось. И даже где-то в литературном плане для меня чересчур, а где-то не хватило авторского развития действия. Всё-таки для такого поворота событий не хватает ночной сцены. Я не зациклена на том, что ниже пояса, если что. Не озабоченная, на всякий случай. Но здесь явно это напрашивается, более того - необходимо для раскрытия чувств героев. Потому что это была не просто постель, а познание друг друга и, может быть, даже долгожданная встреча. Вот этого мне не хватило и оставило решать самой, потому что случилась некоторая недосказанность. Я начала поиск в тексте хоть каких-то зацепок. Чтобы как-то прояснить для себя, а фанфик мне безумно понравился, и поняла, что граф ни в прихожей (как предполагали в обсуждении), ни во время ужина заинтересовался и потянулся к Ольге. Всё случилось еще раньше. Возможно, уже давно случилось. Только роман Александра и Ольги закрыл для Бенкендорфа возможность ухаживать за девушкой. Намеки в тексте есть. "Танцевать со мной было бы безопасней", "прости, что медлил"... Ольга была сперва в загнанном и издерганном состоянии, а после шокированная тем, что с ними произошло, в счастливой эйфории, поэтому и не услышала этих звоночков. Зато теперь у них будет время поговорить обо всём.
Улыбнулась на фразу Ольги, что она будет покладистой женой. Как бы не так. Её пылом и темпераментом графу добавится седых волос, но только ему под силу укротить и приручить этот водопад. Такие женщины мало кому по зубам. Ольга будет ему бесконечно предана, это бесспорно. На его груди она в безопасности, поэтому в семейной жизни заиграет нежными красками своей богатой натуры. Только я думаю, что эта женитьба будет стоить графу карьеры. Поскольку Бенкендорф уже всего достиг и состоялся, для него это не будет катастрофой, к тому же семейное счастье стало важнее и ценнее.
Отдельное спасибо за финальный отрывок, где все герои - один краше другого. Штрихи, штрихи, но такие красноречивые. Про похмелье Александра читала сквозь смех и слёзы. Он не просто болван, он никогда не поймет почему он болван. Но всё равно, он милый, и слово "болван" я употребила не для того, чтобы назвать цесаревича дураком. Он далеко не дурак. Александр весь на поверхности чувств и желаний. Для него глубина противопоказана - захлебнется. В Ольгу он был влюблен, но не в силах соответствовать ее сильной натуре. Так бывает. Не мог, поэтому на ней же отыгрывался. Александру для личного благополучия подойдет девушка терпеливая, не особо впечатлительная и слегка ко всему равнодушная.
Бенкендорф - мощная фигура. Он не только умён, у него за плечами большой жизненный опыт и волевой характер, и он настоящий дайвер
Отправлено: 20.01.14 09:21. Заголовок: Наташа, вот это отзы..
Наташа, вот это отзыв Третье отделение в приятном ступоре Но не надейтесь, что растаяло и начнет направо и налево раздавать акваланги. Захлебнетесь еще, откачивай вас потом ))) Нет, с точки зрения композиции, развития характеров и проч., я согласна - кое-чего не хватает, но в столь деликатном вопросе, особенно когда речь идет о БиО, я подчиняюсь цензуре III О. - пусть лучше будет нехватка, чем перебор :)
NataliaV пишет:
цитата:
Всё случилось еще раньше. Возможно, уже давно случилось. Только роман Александра и Ольги закрыл для Бенкендорфа возможность ухаживать за девушкой
Интеррресная версия! Хоть нам с АХБ есть что возразить - если бы оно случилось раньше, граф не допустил бы, чтобы Ольга попала в такую унизительную ситуацию с возвращением и играми в прятки, - сильно спорить мы не будем. В конце концов, после публикации любое произведение перестает принадлежать только автору, и поступает всецело в распоряжение читательских трактовок и фантазий
Отправлено: 20.01.14 11:59. Заголовок: Из всего выше сказан..
Из всего выше сказанного Светой и Екатериной я делаю вывод - в Третьем отделении кое-что зажали. Выпрашивать не стану, хотя, конечно, ёрзаю, и покоя мне нет ))).
Gata пишет:
цитата:
если бы оно случилось раньше, граф не допустил бы, чтобы Ольга попала в такую унизительную ситуацию с возвращением и играми в прятки
Можно предположить, что граф не сразу узнал о возвращении Ольги. А когда узнал, начал её поиски. В спектакль с "самоубийством" он не поверил и расставил вокруг усадьбы своих людей. Пишу эти натяжки, потому что не хочется расставаться с собственной версией. Одно для меня точно и определенно - Михаил вернется с Александром в Петербург и случится "Деликатное поручение". Это я уже вскочила на любимого конька...
(неожиданно в парке стало пусто, свита растворилась одновременно с повелителем, подхватил Ольгу на руки) Любовь моя, наконец-то я твой, решительно и бесповоротно!
*придётся смириться с возвращением в серый Петербург - пусть, лишь он был рядом, сжала его плечи, словно боясь, что он внезапно исчезнет* - Не отпускай меня, Саша, слышишь? Никогда! Я люблю тебя больше, чем могу сказать.
Отправлено: 02.11.18 22:22. Заголовок: Ольга пишет: *придё..
Ольга пишет:
цитата:
*придётся смириться с возвращением в серый Петербург - пусть, лишь он был рядом, сжала его плечи, словно боясь, что он внезапно исчезнет* - Не отпускай меня, Саша, слышишь? Никогда! Я люблю тебя больше, чем могу сказать.
(крепко прижимая к себе) А ты никогда не пытайся от меня сбежать, Оля. Иначе мне придется запереть тебя на ключ, как в том рассказе, где ты привязала меня к кровати, и обещала повторить это наяву. И много еще чего обещала... (Остальное договаривает в зардевшееся ушко, а так как в осеннем парке становится холодно, закутывает будущую пани генеральшу в свой мундир, и оба отправляются в более теплое место, где есть всё, чтобы посоревноваться в фантазиях с писателем, а также бутылка вина, остаток ночи и клятвы, которые они завтра с утра пораньше повторят у алтаря - как всё в том же рассказе. Только шаферы у них будут другие, но это, право, такие мелочи )
Отправлено: 25.11.18 14:23. Заголовок: А я перечитала )) Мн..
А я перечитала )) Мне после стресса с паркетом нужна была целебная терапия. Особенно выше мини-диалог голубков зашёл, но мало! Не могли бы уважаемые БиО его продолжить?
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 60
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Но каков же Александр! 
, прости за хамство, а когда прода ожидается? 
Ужасно рада и с трудом верю 
Когда рядом пани подсчеты о сроке давности неуместны. 
. Зачем же на самом интересном месте прерывать...
Что же там дальше будет? 
Я ужасно рада, что тебе понравилась моя зарисовка. И, как автору, очень приятно, что читатель почувствовал магнетическую обстановку, которую я хотела передать. Вы же знаете, как трудно послушны бывают слова, когда мы пытаемся ими выразить наши ощущения :) 
)
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
