Название: "Две холопки" Жанр: драма Персонажи: Татьяна, Анна, Никита, цыганка Рада, Шубин Примечание: с первого конкурса формата "кот в мешке"
Таня поежилась и глубже запахнула полы легкого тулупчика. Студено! На дворе стоит позднее бабье лето, теплынь, а здесь, в этой темной сырой арестантской, и не догадаешься, что снаружи светит солнышко. Не зря в народе прозвали тюрьму сибиркой, в Сибири – и там, наверно, не так холодно… «Горемычная!» – говорили о ней в деревне, жалея за горькую долю. Барыня милость изъявила – спасла сиротку от голодной смерти, в дом взяла, да за милость ту потом спросила втройне. Пришлось Танюшке работать от зари до зари, всё в ее ловких руках спорилось, старательная была, а не могла хозяйке угодить, только попреки и пощечины получала. С годами пообвыкла, даже плакать перестала, выросла, похорошела… А тут новая беда: приехал в отпуск из полка хозяйский сын – красивый, ласковый… как в такого не влюбиться? Все служанки в доме им грезили, а он глядел на одну Танюшку. От взглядов этих сердце сладко обмирало. Только недолго счастье длилось, сведала об их любви барыня – завистницы услужливо нашептали – и быть бы Тане поротой на конюшне, но вмешался молодой барин. Голубь сизокрылый, век за него Бога молить! Подписал вольную и денег дал – на дорогу и на первое время, пока работа не найдется. Так и попала Таня в Петербург. Город надменный, каменный, чужой. Девушка в нем потерялась. Денег, что в родной деревеньке и за три года не истратить, хватило едва на полмесяца. Ни работы, ни крыши над головой. Намыкалась Таня, хотела уж назад в поместье возвращаться, пасть барыне в ноги… прикажут пороть, в грязные работы отправят – пусть! Лучше дома за свиньями ходить, чем скитаться по ночлежкам с ворами да пьяницами… Но увидала она как-то на улице конюха из соседней усадьбы, рослого добродушного парня по имени Никита. Обрадовалась: шутка ли – в огромном городе знакомца повстречать! Знала бы, к чему приведет эта встреча, бежала бы прочь без оглядки… да разве наперед всё узнаешь? Парень рассказал, что служит он теперь кучером у знаменитой на весь Петербург оперной певицы Анны Платоновой, бывшей холопки барона Корфа, у которого и сам Никита до недавних пор за лошадьми ходил. У прежних хозяев Анну за баснословные деньги выкупил князь Репнин, привез в Петербург, квартиру для нее снял и в театр помог поступить, где она в скором времени благодаря своему таланту и связям князя сделала головокружительную карьеру. Новые поклонники появились, один другого знатней и богаче, с ног до головы Анну золотом осыпали… господин Репнин ревновал, не раз на дуэлях с соперниками дрался, но когда певице оказал честь сам Великий князь Александр Николаевич, прежний покровитель вынужден был отступиться. Таня помнила Анну – та, бывало, в доме господ Долгоруких пела на званых вечерах, хозяин ее, как птицу диковинную, соседям возил показать… Вознеслась теперь эта птица, что и не достать: поет на Императорской сцене, в роскоши купается, знатные господа к ней на поклон ездят, и даже сам наследник престола взял под свое покровительство. Невольно кольнула обида: почему же к ней-то, к Тане, судьба так неласкова? Но, когда Никита не без гордости поведал, что госпожа Платонова недавно переехала со съемной квартиры в прекрасный дом, подаренный его высочеством, девушка встрепенулась: – А не нужны ли в новом доме служанки? Парень, помявшись, ответил, что служанки, конечно, нужны, только… – Только несладко тебе придется, Танюша… нраву моя хозяйка крутенького… Таня вспомнила, как княгиня Долгорукая по щекам ее хлестала, как высечь велела… неужто ж Анна, сама в неволе горюшка хлебнувшая, окажется строже спесивой барыни? Кто сам страдал, других страдать не заставит. Однако напрасно уповала Таня на доброту новой хозяйки. И куда подевалась скромная девушка, что пела романсы в гостиных двугорских помещиков и глаз на господ не смела поднять? На театральных подмостках царила блистательная Анна Платонова, со сцены пленяя публику чарующим голосом и ангельской красотой, а в роскошном особняке на Фонтанке безжалостно помыкала прислугой избалованная, капризная кокотка, вздорная и мелочно придирчивая. Служанки дольше двух недель в доме не задерживались. Одну хозяйка прогнала за то, что салфетки были плохо накрахмалены, другая сама сбежала, спасаясь от разъяренной певицы, едва не опрокинувшей на нее кувшин с кипятком, третью уволокли на съезжую – у хозяйки кольцо пропало, с изумрудом, и та обвинила в воровстве первую попавшуюся ей на глаза горничную. Колечко вскоре нашлось – Анна его в коробку со шпильками положила нечаянно, да и забыла потом. Таня осмелилась за невиновную девушку заступиться: дескать, надо бы из полиции вызволить бедную Глашу, но хозяйка раскричалась: – Какая, Глаша, дура? Сегодня в театре будет его высочество, а я еще не одета! Говорила она это, стоя в прихожей уже в шляпке и в меховой накидке. Таня протянула ей перчатки. – Что ты мне даешь?! – взвизгнула актриса. – Желтые перчатки к голубой ленте на шляпе?! Ножками затопала, кусая красивые губки, в гневе сорвала с головы шляпку, швырнула в съежившуюся горничную: – Неси берет с желтым пером! …На место Глаши взяли новую девушку, а про Глашу больше никто не слышал. Но хозяйка не простила служанке заступничества за подругу, и с той поры жизнь Тани, и без того несладкая, превратилась в сущий кошмар. – Шла бы ты, Танюша, отсюда подобру-поздорову, – говорил ей Никита. – Невзлюбила тебя наша барышня, со свету сживет! Точно бес какой в нее вселился, – вздохнул парень тяжко. – Ведь прежде-то ангелом была, кроткая, милая… меня, простого конюха, не гнушалась, чай, с ней, бывало, пили из одного самовара, на кухне… А нынче? Эх!.. – Куда ж мне идти-то, Никитушка? Обратно на улицу? Хозяек-то ласковых не бывает, – рассуждала Таня, себя успокаивая. – От добра добра не ищут. Тут хоть тепло и сыто, а работы я не боюсь. – А всё ж я потолкую с конюхами соседскими, – решил Никита. – Может, в каком доме ищут горничную… Оно, конечно, ласковых хозяек не бывает, а и таких, как наша Анна Петровна, редко встретишь! Добрый он был парень, заботливый, хотел Тане помочь, да не успел. Однажды поутру дом огласился криками и рыданьями. Перепуганная челядь сбежалась на шум. Певица, обливаясь злыми слезами, расшвыривала на своем туалетном столике шкатулки и футляры, кричала истошно на бледную служанку: – Воровка, ты украла мое ожерелье!.. У Тани только губы тряслись. – Чего вы стоите?! – накинулась Анна на других слуг. – Бегите за квартальным, пусть эту воровку обыщут, пусть вернут мне ожерелье!.. Никита сокрушенно покачал головой вслед понурой Таниной фигурке, исчезнувшей в тюремной повозке.
Квартального надзирателя в ту пору на месте не случилось, и допрашивал Таню его помощник – молодой и пригожий унтер-офицер. Девушка невольно им залюбовалась: кудри густые, русые, а глаза синие-синие, как весеннее небушко, и такие же ласковые. «Насмешка это, – подумалось ей. – Разве могут быть у полицейского такие глаза?» Но молодой унтер-офицер смотрел на нее с таким неподдельным участием и добротой, что Таня не выдержала и заплакала горько. – Первый раз, небось, украла-то? – сочувственно спросил помощник квартального. – Не крала я ожерелья, – всхлипнула девушка. – Жаль мне тебя, – вздохнул он. – Красивая ты… Изувечат ведь кнутом, а то и насмерть забьют… Отдала б хозяйкин жемчуг да ступала с миром. – Не крала я ничего, – упрямо повторила Таня, кулачком смахивая слезы со щеки. Унтер-офицер вздохнул и отвел ее в холодную комнату, где уже томились две арестантки. Одна, которая пьяного купчину в трактире пыталась обобрать, вслух разглагольствовала, что кнута не боится – приласкает квартального, как прошлый раз, тот ее и отпустит. Вторая, цыганка, молчала, посверкивая в полумраке камеры черными глазами и блестящими браслетами, но видно было, что и ей кнут не страшен, точно знает она колдовской секрет, как избежать любой напасти. Таня отсела в сторонку, закуталась в тулупчик, который бросил ей в повозку сердобольный Никита, и предалась невеселым своим думам. Коли Бог милостив, даст ей умереть под ударами кнута… а коли нет? Коли не окончатся на этом ее мытарства? Тогда – на каторгу? По этапу, в дождь, в грязь… точно преступница она, душегубка… Покосилась Таня на разбитную арестантку, что за свободу телом решила заплатить, и тошно ей стало и горько. Нету на этом свете правды, нету справедливости… Когда настала ночь, девушка оторвала от юбки две широких полосы, скрутила веревку, и, приподнявшись на цыпочках, привязала ее одним концом к решетке на крохотном квадратном оконце…
По булыжной мостовой неслась щегольская коляска с откидным верхом, запряженная великолепной, серой в яблоках парой. У ворот красного двухэтажного особняка кучер натянул поводья: – Тпру! Томная красавица, лениво кутаясь в меха, ждала, пока кучер слезет с козел, чтобы распахнуть перед нею дверцу коляски. Внезапно кукольно-красивое ее личико исказила гримаса ужаса. – Что это, Никита?! На другой стороне улицы рос корявый старый дуб, а на толстом нижнем суку того дуба висело в петле, покачиваясь на октябрьском ветру, тело девушки с длинной белой косой. Парень испуганно перекрестился: – Это ж… Таня! – Зачем, зачем она здесь?! – закатила глаза певица. – Сказывают, барышня, будто она три дни назад в арестантской удавилась… – Нет, я не хочу ее видеть! Не хочу! – разрыдалась Анна, отворачиваясь от страшного зрелища и закрывая руками голову. – Вези меня отсюда! – крикнула она Никите. – Мы ж домой приехали, барышня, – растерялся тот. – Гони, гони!!! – билась в истерике Анна. Никита вскарабкался обратно на козлы и хлестнул лошадей. Два часа они колесили по улицам, пока город не окутали сумерки и пока Анна, наконец, не решилась вернуться. Однако у последнего поворота к дому ею вновь овладел страх. Она велела Никите остановить коляску и пойти посмотреть, не висит ли бывшая горничная по-прежнему на том дереве. – Нету там никого и не было, – сказал парень, прибежав назад. – Я у дворника спрашивал… Померещилось вам, барышня… – Но ты тоже ее видел! – И мне, видать, померещилось… – потупился он виновато. – Болван! Тупица! Ничтожество! – обрушилась на него хозяйка. Никита молча взял в руки вожжи. Каждый день слышит он слова эти обидные, пора бы уж привыкнуть, а – не привыкается. Потому что помнит он, как у него искала когда-то защиты бедная Аннушка от грубых домогательств дворовых, как ему жаловалась на жестокость управляющего. Он помнит, а она – забыла. Теперь он для нее холоп ничтожный, пустое место, как и горемычная Таня, наложившая на себя руки. Ожерелье жемчужное, якобы украденное, и двух дней после того случая не прошло – отыскалось, снова на белой груди сверкает, а у Тани на шее вместо жемчуга – пеньковая веревка…
Анна недолго терзалась мрачными мыслями. Бокал красного вина за ужином и новый подарок от одного из поклонников развеяли давешний страх. Утром она долго нежилась в постели, размышляя, какой наряд выбрать для придворного маскарада. День обещал быть чудесным. Тщеславная красавица выглянула в окно – нет ли там робких воздыхателей, над которыми так приятно посмеяться за чашечкой утреннего кофе. Посреди пустынной улицы стояла девушка с обрывком веревки на шее. Поймав в окне взгляд бывшей хозяйки, отвесила ей поясной поклон. Анна с диким криком отскочила от окна… С той поры покой покинул ее навсегда. Таня являлась ей повсюду: то грозила пальцем из глубины зрительного зала, то чуть не бросалась под колеса кареты, то в модном магазине трясла своею веревкой среди шелков и кружев… Анна перестала выезжать, закрыла двери перед всеми поклонниками, отменила спектакли. Упрямо не желая верить, что призрак Татьяны порожден муками нечистой совести, призвала попа из ближней церкви, чтоб окропил комнаты святой водой. Ночью она проснулась от того, что кто-то тронул ее за плечо. Хотела закричать, но Таня, голубоватая в лунном свете, приложила палец к губам. – Что тебе от меня надо? – взмолилась измученная хозяйка. – Холодно мне, – прошелестело в ответ. – Возьми мою соболью шубу! Все забери! Только оставь меня, не мучь! – простонала Анна. Таня показала на веревку на шее: – Вот какое ожерелье я по вашей милости ношу. Анна подбежала к туалетному столику, стала вытряхивать из футляров серьги и браслеты, горстями бросать их под ноги ночной гостье: – Мне ничего не нужно! Возьми! Тебе на десять жизней ТАМ хватит, но не приходи ты больше, не приходи! – рыдала она. – Хочешь, на колени перед тобою встану? – Простите меня, барышня! – вдруг воскликнула Таня. – Не хотела я вас пугать, но уж больно обидно мне было без вины за решеткой томиться… – Так ты… не умерла? – дрожащим голосом спросила Анна. – Господь уберег… и на свободу выбраться – не вы, другие люди помогли. Но зла на вас я долго хранить не могу, и золота мне вашего не надо. Бог вам судья, барышня, а я вас больше не потревожу. Из глаз надменной красавицы ручьями текли слезы, смягчая зачерствевшее сердце, и проступало сквозь эти слезы лицо прежней Анны. – Прости меня, – сказала одна бывшая холопка другой, доставая из груды драгоценностей жемчужное ожерелье. – Оно твое по праву, возьми! И прости меня, – повторила покаянно, – если сможешь… – Прощайте, барышня, – поклонилась ей Таня и тихонько вышла вон. Оставшись одна, Анна рухнула на колени перед иконой с ликом Спасителя и стала истово молиться.
А Таня через заднюю дверь покинула особняк, обнялась на прощание с Никитой: «Не поминай лихом!» – и скрылась в темноте переулка, где поджидала ее цыганка Рада. Черные глаза сверкнули хищно при виде жемчужного ожерелья, но быстро потухли от разочарования: – И это всё? – Не смогла я взять остальное… – вздохнула Таня. – Обманом взять – все равно, что украсть. Ожерелье в награду за помощь прими, а дальше нам с тобою не по пути. – Разные у нас дорожки, верно говоришь, – усмехнулась цыганка, пряча жемчуг в своих пестрых лохмотьях. – Ступай и не горюй: близко совсем твое счастье. Рассвет Таня встретила на почтовой станции. Прощай, Петербург! В ожидании кареты на Двугорское гадала она над словами цыганки. Может, счастье в том и есть, чтоб домой вернуться? Вспомнила, как помешала ей Рада петлю на шее затянуть, как научила прикинуться мертвой, чтобы из арестантской бежать… Как по наущению той же Рады и с помощью Никиты стала она преследовать бывшую хозяйку под видом призрака… – Наконец-то я тебя нашел! – раздался рядом радостный голос. Таня испуганно вскочила, уронив на землю узелок с нехитрыми пожитками. – Который день сюда хожу, – широко улыбнулся ей синеглазый унтер-офицер. – Знал, что домой поедешь…Не бойся! – добавил он поспешно. – Нынче чуть свет хозяйка твоя приезжала, сказала, что нашлась ее пропажа. – Как вы узнали… про меня? – пролепетала Таня. – Думаешь, я живого тела от мертвого отличить не могу? – продолжал улыбаться унтер-офицер. – А бежать тебе позволил, потому что верил: не виновна ты. – Зачем же вы теперь меня искали? Он посерьезнел. – Полюбил я тебя, с первого взгляда полюбил. И никуда больше не отпущу, слышишь? – обнял он ее. – Я ведь даже имени вашего не знаю, – слабо улыбнулась Таня. – Алексей Шубин…
Через неделю они обвенчались в маленькой церквушке, но надменный Петербург не заметил скромного этого события, взбудораженный другою новостью: блистательная Анна Платонова, оставив внезапно сцену и раздав свое имущество нищим, приняла постриг в отдаленном монастыре…
Отправлено: 24.06.09 04:33. Заголовок: Он был прекрасен, ка..
Название: «Цепи любви» Жанр: драма Сюжет: история любви и ревности в античности и в наши дни
Он был прекрасен, как Аполлон, и свиреп, как Марс. Полунагой, с развевающимися черными волосами, с горящим взором, вооруженный лишь трезубцем и сетью, он героически сдерживал натиск двух размахивающих короткими мечами мирмилонов, то убегая от них по арене, то сам атакуя и заставляя отступать противников. – Бей! Бей! – вопила стотысячная толпа на трибунах римского цирка. Симпатии толпы метались от ретиария к мирмилонам* – в зависимости от того, на чьей стороне находился в тот момент перевес в сражении. – Ставлю на мирмилонов, – сказал, обращаясь к своей собеседнице, молодой изнеженный патриций по имени Александр. Его собеседница ничего не ответила, всецело поглощенная происходящим на арене. – Дивной Наталии приглянулся ретиарий, – пропел другой ее поклонник, Адриан, державший над нею зонтик от солнца. – Если он погибнет, он недостоин моего восхищения, – обронила Наталия, сестра сенатора Михия Реппиана и жена консула Гая Мария, воевавшего сейчас в Аквитании. – А если победит? – Если победит, я куплю его. Под оглушительный рев трибун ретиарий набросил на первого мирмилона сеть и вонзил в него трезубец, а второго прикончил его собственным мечом. Зеленые глаза Наталии сверкнули восторгом. – Я его покупаю! – Хороший гладиатор стоит не меньше двадцати тысяч сестерциев, – сказал Адриан, – а теперь, когда он победил, цена его удвоится. – За понравившуюся мне вещь я готова заплатить тройную цену. – Я бы многое отдал, чтобы так нравиться тебе, о дивная Наталия! – прошептал Александр, целуя край ее туники. Наталия бросила презрительный взгляд на его изнеженные белые руки. – Мне нравится, как ты читаешь послание Леандра к Геро**, но отважился бы ты повторить его подвиг, переплыв Геллеспонт?
Бывший хозяин продал его за семьдесят тысяч сестерциев. – Ты стоишь дороже, раб, но разве мог я отказать прекрасной Наталии? – вздыхал Петроний, передавая одного из лучших своих гладиаторов управляющему новой владелицы. Участь раба – повиноваться. О чем думал он, ступая под портик дома Гая Мария? Едва ли об огромных голубых глазах белокурой рабыни, тонкой и прекрасной, как луч утреннего солнца, с голосом чистым и прозрачным, как лесной родник. – Госпожа ждет тебя, – тихо проговорила девушка, указывая ему следовать за собой. – Подожди, дай мне посмотреть на тебя! – воскликнул Володий, беря ее за руку. Она вздрогнула, потупив взор. – Госпожа будет сердиться… – Скажи хотя бы, как тебя зовут! – взмолился он. – Анния, – чуть слышно проговорила она. Он никогда не видел подобной красоты. Война, плен, школа гладиаторов, бои на арене. Пот и грязь. И реки крови. Он просто забыл, что на свете существует красота. – Госпожа ждет тебя, – повторила она, отворачиваясь. Володий шел за нею, как зачарованный, не чуя под собою ног, не замечая помпезной роскоши покоев, через которые проходил, видя лишь хрупкую фигурку в простом белом одеянии, излучавшую дивный, неземной свет. – Он здесь, госпожа, – объявила Анния, раздвигая прозрачные занавеси, низко поклонилась и исчезла. – Подойди! – раздался повелительный голос. Наталия возлежала на низкой кушетке в позе, полной ленивой и томной неги, из-под полуопущенных ресниц глядя на нового раба. – Ты знаешь, зачем я тебя купила? – Нет, госпожа, – ответил он. – Мой муж скоро возвращается из похода, я хочу сделать ему подарок. В бронзовой курильнице, сделанной в виде птицы, горели благовония, наполняя комнату сладким душным ароматом. – Черные волосы и синие глаза… ты красив, раб! – вымолвила хозяйка, откровенно им любуясь. – Разденься! Он молча скинул короткую тунику. – Красив и силен, – с удовольствием проговорила Наталия, взгляд ее бесстыдно скользил по обнаженному телу раба, коралловые губы сладострастно приоткрылись. – В честь возвращения мужа я устрою пир. Ты будешь сражаться нагим, с тремя нубийцами… кровь пьянит сильнее вина… и возбуждает аппетит… красная кровь на черной коже… – она прикрыла глаза, вдыхая аромат благовоний. – А теперь иди! Анния проводила Володия в отведенную ему комнату. Он пытался задержать девушку, но она испуганно замотала головой и, как тень, выскользнула вон. Потекли однообразные дни в доме Гая Мария. Утренние и дневные часы Володий посвящал тренировкам, сражаясь на деревянных мечах с другими рабами-гладиаторами, часто за этими поединками наблюдала Наталия – одна или в компании своих поклонников, громко смеясь и аплодируя особенно удачным выпадам; и, никем не замеченная, прячась в тени за колонной, в волнении сжав на груди руки, смотрела на красавца-гладиатора хрупкая белокурая рабыня с голубыми, как небо, глазами. Она уже не дичилась Володия, даже позволяла себе в редкие свободные минутки поболтать с ним. Так он узнал, что она родом из Северной Галлии, дочь вождя одного из покоренных Римом белгских племен. Она была изящной и хрупкой, удивительно нежной, как первый весенний цветок, и огрубевшая в кровавых схватках душа гладиатора оттаивала и плакала рядом с этим цветком от незнакомой дотоле радости. По вечерам Володий являлся в конклав госпожи, где она велела ему раздеваться, желая убедиться, что ее подарок мужу не утратил прекрасной формы. – Ты красив, раб, – говорила она, любуясь им из-под полуопущенных ресниц; не довольствуясь одним созерцанием, подходила близко, почти касаясь его своею томно вздымавшейся грудью; обнажая в улыбке мелкие хищные зубы, проводила ладонью по его плечам. – Так красив и так робок… Куда подевалась твоя смелость, о храбрый Володий? Он прикрывал глаза и представлял, что это тонкие руки Аннии ласкают его, что это ее нежный голосок журчит в его сердце. Однажды он забылся и произнес ее имя вслух. Наталия отпрянула от него, будто увидев скорпиона. Зеленые глаза ее злобно вспыхнули. – Ты пожалеешь об этом, презренный раб! – прошипела она. Его заковали в цепи и бросили в грязную зловонную клетку, где раньше держали медведя, потешавшего гостей Наталии на пирах. Володия не страшили ни грязь, ни зловоние, ни даже возможная смерть – всего этого он с лихвою насмотрелся на войне и в школе гладиаторов; его страшила судьба Аннии, беззащитной перед местью жестокой госпожи. – О милосердные боги! – молил он в отчаянии. – Сделайте так, чтобы гнев Наталии пал только на мою голову! Вечером на другой день его, все так же в цепях, повели в триклиний, ярко освещенный несколькими десятками бронзовых ламп, расставленных в нишах и подвешенных к потолку. Аромат изысканных яств сливался с ароматом курящихся благовоний, но ложа вокруг стола были пусты. – Сегодня ты мой единственный гость, храбрый Володий! – улыбаясь, произнесла Наталия и велела другим рабам: – Дайте ему вина! Но он отвернулся от поднесенной чаши. – Ты не хочешь пить? – усмехнулась Наталия. – Так вкуси же другого моего угощения! Она трижды хлопнула в ладоши, и трижды звякнули золотые браслеты на ее запястьях. На пороге появилась маленькая белокурая девушка, бледная и дрожащая, в огромных голубых глазах ее, обращенных на Володия, плескался ужас. – Анния! – рванулся он к ней. – Не спеши, Володий, – хозяйка сделала знак рабам, и те крепче натянули цепи, на которых держали гладиатора. – Обещаю, ты сполна насладишься этим зрелищем! Она снова хлопнула в ладоши, и вошли три огромных нагих нубийца в уродливых масках, разрисованных красными полосами. Володий был храбр, но от вида этих чернокожих чудовищ по спине его пробежал холодок. Повинуясь знаку Наталии, один из нубийцев сорвал с Аннии легкую тунику и швырнул девушку на мозаичные плиты пола. – Нееееееееееееееееет!!! – вырвался нечеловеческий вопль из горла Володия. Маленькую Аннию, которой он поклонялся, как богине Венере, перед которой благоговел так сильно, что даже не осмеливался ее поцеловать, терзал огромный черный зверь, ее хрупкое белое тельце беспомощно содрогалось под напором этого чудовища, с губ слетали жалобные стоны, но скоро они затихли – бедняжка погрузилась в спасительное забытье. Володий бился в цепях, пытаясь освободиться, по щекам его текли слезы, железо до крови врезалось в кожу. Наталия наслаждалась его муками, с янтарным кубком в руке возлежа на инкрустированном слоновой костью ложе, прекрасная и отвратительная в своей торжествующей ненависти. Издав удовлетворенное рычание, нубиец отпустил истерзанное тело, в которое впились два других черных монстра – впились и тут же отпустили. – Она мертва, госпожа… Золотистые волосы рассыпались по цветной мозаике, навсегда потухли голубые глаза. Чистый белый цветок, сорванный и раздавленный безжалостною рукой. – Аннияааааааааааааааааа!!! Володий, рыдая, рухнул на колени. – Дайте мне меч, о, сжальтесь, дайте мне меч, чтобы я мог убить себя! – Тебе дадут меч, – кивнула Наталия. Мгновение – и с него сняли цепи, и вот он стоит, с коротким мечом в руке, один против трех вооруженных такими же мечами нубийцев. «О Анния, скоро я услышу твое пение на берегах реки в царстве Орка, ты сплетешь мне венок из цветов, которых не видел никто из живых…» Нубийцы окружили его, осыпая издевательскими насмешками. – Этот трус не способен даже поднять меч! – Куда подевалась твоя отвага, храбрый Володий? – спросила Наталия. – Или ты и вправду ни на что более не годишься, кроме как на еду для моих псов? – Твои псы поперхнутся мною! – взревел он, очнувшись и бросаясь в атаку. Он убил их всех троих, мучителей его несчастной Аннии. Гнев и ярость его были столь велики, что ему невозможно было противостоять. Он убил всех троих, отрубил их головы и швырнул на стол перед Наталией: – Довольна ли ты, госпожа? «Кровь пьянит сильнее вина…» – Ты прекрасен, раб! – воскликнула Наталия, поднимаясь со своего ложа и протягивая к нему руки. – Теперь ты мой, только мой! Люби же меня, о храбрый Володий! Он приблизился к ней, с ног до головы покрытый дымящейся кровью. Лезвие меча сверкнуло в пламени горящих светильников…
…Свет фар встречного автомобиля полоснул по глазам. Владимир тряхнул головой, отгоняя наваждение. Где он? Что с ним? Бред, пьяный бред… «Нет, я не пьян, – думал он. – Я никогда не сажусь пьяным за руль. Я не пьян, я просто устал, чертовски устал». Это усталость гнала его темным вечером из бара в бар. Коньяк, виски, мартини… сколько он выпил? Он не мог вспомнить. Он едва держался на ногах, но как-то умудрялся держать руль. «Я не пьян, я просто смертельно устал…» – повторял он про себя, проезжая на красный сигнал светофора. В ветровом стекле вдруг отразилось лицо Наташи, заплаканное, искаженное обидой и гневом – ее лицо было последнее, что он запомнил перед тем, как выскочить из квартиры. «Я не отдам тебя ей, слышишь?! – кричала жена где-то за захлопнувшейся дверью. – Ты мой, только мой! Я не позволю тебе уйти!» «Почему ты не хочешь понять, Наташа? Я не могу уйти, но и не могу остаться. Я люблю тебя, но я люблю и ее. Когда я с ней, думаю о тебе, с тобой – тоскую о ней… Я устал, смертельно, невыносимо устал…» Рука, лежавшая на руле, дрогнула. Надрывный визг тормозов, скрежет металла, какие-то огни и шум беснующейся толпы в римском цирке, – всё потонуло в кровавой пелене.
Отправлено: 24.06.09 05:01. Заголовок: …И если бы ты мог на..
Название: «Рубиновый браслет» Действующие лица: Натали, Владимир, Андрей и др. Время действия: 1839 год Жанр: драма
…И если бы ты мог на карту бросить душу, То я против твоей - поставил бы свою.
М.Ю. Лермонтов, «Маскарад»
Возвращаясь под утро с придворного бала-маскарада, княгиня Наталья Александровна Долгорукая рассеянно поглядывала на окутанные предрассветной дымкой улицы и улыбалась чему-то приятному. В лилово-шелковом полумраке кареты ей все еще слышались всплески музыки, перед затуманенным взором мелькали нарядные маски, взрывались фейерверки, бурлила разноцветная толпа, несясь куда-то в хмельном, в сумасшедшем восторге, и вместе с толпою неслась она, Натали… Огни, огни, громкий смех, головокружение, и – дерзкий незнакомец, не отпускавший ее подряд четыре танца, а потом увлекший в нишу, под бархатную портьеру, с мягким шорохом соблазна окутавшей два домино. Натали позволила ему много больше, чем допускали приличия, даже на маскараде, но брызги шампанского и мазурки, и эти волнующие глаза в прорезях черной полумаски – она сдалась им в плен на несколько упоительных мгновений, она была пьяна и счастлива и чуточку безумна. Серое утро стерло волшебные краски ночи, за окошком кареты мелькали унылые очертания домов – будто на бледной, размытой акварели… Ах, как хочется назад, в шумное праздничное многоцветье, в объятья мазурки и дерзкого кавалера! В прихожей особняка Долгоруких княгиня сбросила меховую накидку, лениво потянула с руки перчатку и только сейчас заметила, что на запястье нет браслета – цепочки из золотых листьев с красными ягодками рубинов. Года три назад ей приглянулся этот браслет в ювелирной лавке на Невском, и Андрей, тогда еще жених, сразу же купил его и сам застегнул на тонкой Наташиной руке. Княгине жаль было потерянного браслета и – немного – себя прежней, той девушки, что с радостным смехом повисла у жениха на шее, болтая ногами, а он смущенно оглядывался по сторонам и шептал ей в ухо: «Наташенька, неудобно, мы не одни…» Та девушка смеялась громко и весело, не боясь показаться «не комильфо». Княгиня Долгорукая улыбалась холодной светской улыбкой, тщательно взвешивая каждое слово и жест, и слыла весьма утонченной дамой. – …Андре! Он поднял голову от бумаг, близоруко щуря глаза за круглыми стеклами очков. – Ангел мой, ты уже вернулась? – А ты всю ночь провел за работой, – грустно вздохнула она, опускаясь на ковер у его ног и заглядывая ему в лицо снизу вверх. – Наташенька, мне нужно подготовить эту записку, я обещал министру, – он улыбнулся мягко и виновато. – Прости, что не поехал с тобой, милая, но право, из меня нынче вышел бы дурной кавалер… – Ты всегда был дурным кавалером, друг мой, – рассмеялась она, пряча за шуткой упрек, но Андрей ничуть не обиделся. Он никогда не обижался, он просто не умел этого делать – добрый, заботливый, неревнивый, – идеальный муж… – На бале было весело? – спросил он. – Я ужасно устала! – Натали зевнула нарочито громко. – Иди спать, мой ангел, – Андрей нежно коснулся губами ее руки. – А мне уж сегодня спать не придется… Княгиня посмотрела на пустое запястье и ощутила легкий укол вины; она еще чувствовала себя виноватой, покидая кабинет мужа и медленным шагом направляясь в спальню, но едва коснулась головою подушки и смежила усталые веки, как из вихря маскарадной толпы снова вынырнул этот взгляд, притягательный и опасный, затрепетали губы в ожидании поцелуя… Это был всего лишь сон, сон прекрасной грешницы – нимфа и фавн, купающиеся в водопаде шампанского, который растворился в первых лучах рассвета…
Щеголеватый, с тонкими черными усами поручик раздраженно бросил на стол карты, потянулся к бутылке и, перелив остатки вина из нее в свой стакан, осушил одним глотком. – Вам чертовски везет, Шубин! – выговорил он зло. – Хотите отыграться, Серж? – спросил другой офицер, капитан, поправляя сползающий с плеча мундир и принимаясь длинными ловкими пальцами тасовать колоду. Мутный рассвет сочился сквозь высокие узкие окна, загоняя ночную тьму в дальние углы комнаты, обставленной с унылой казарменной простотой: узкая кровать, несколько стульев, стол. Над столом, прикрепленный к толстой потолочной балке, висел фонарь с тлевшим еще фитилем, на полу валялись полдюжины пустых бутылок. – Вот так-так! – раздался с порога веселый голос. – Бедняга Писарев опять проиграл, и у вас опять закончилось вино. Кажется, вернись я сюда через сто лет, господа, и тогда застану эту же картину! – А, Корф… – угрюмо буркнул поручик, все еще пребывавший в дурном настроении из-за проигрыша. – Где же ваше домино? Тот, кого назвали Корфом – высокий сероглазый брюнет с хищно-красивым лицом, – усмехнулся, расстегивая шинель: – Боюсь, наш старик полковник не одобрил бы, явись я в казарму в маскарадном платье. Шампанского, господа? При виде бутылки клико картежники заметно оживились. – Еще одна крепость пала? – подмигнул Корфу Писарев, подставляя стакан под пенную струю вырвавшегося из плена игристого вина, и добавил не без злорадства: – Похоже, Шубин, вы проиграли пари! – Черт побери! – вырвалось у капитана. – Неужели и княгиня Долгорукая?.. Корф снова усмехнулся и, нарочито медленным движением вытащив из кармана, бросил на стол золотой, усыпанный рубинами браслет. – Красивая вещица! – прищелкнул языком Писарев. – Красивая, – согласился Шубин, проведя по кровавого цвета камням пальцами. – Я видел его на руке княгини… Но как вы нашли ее, барон? – повернулся он к Корфу. – Неужели переоделись цыганкой и изучали ручки всех дам на маскараде? – К чему столько хлопот? – лениво протянул Корф, откидываясь на спинку стула и вертя в руке бокал с шампанским. – Я подкупил горничную Натальи Александровны, и она сказала мне, в каком костюме ее хозяйка будет на балу. Преданных слуг нынче можно встретить только в водевилях. – Как и добродетельных хозяек! – хохотнул Писарев. Капитан сидел мрачный. – Мне казалось, что княгиня Долгорукая… А, пустое! – махнул он рукой. – Видно, и вправду все они одинаковы… – Тонкое замечание! – Писарев цинично ухмыльнулся, допил шампанское и, сославшись на дела, покинул компанию. – К вечеру, барон, о вашей новой победе будет знать весь Петербург, – кивнул Шубин вслед убежавшему поручику. Корф пожал плечами и приглашающим жестом поднял бокал, но капитан вдруг посмотрел на него серьезным, почти трезвым взглядом. – Вам никогда не было жаль этих женщин? Барон на минуту прикрыл глаза, вспоминая далекое лето, дрожащий мостик над бурным ручьем, запутавшееся в белокурых волосах солнце и нежные девичьи губы, еще не умевшие целовать… Счастье казалось безбрежным и ослепительно ярким, как голубое небо над головой, как смех, рассыпавшийся серебристыми колокольчиками над цветущим лугом… Но синеву небес заволокли грозовые тучи, а смех погас, отравленный ядом тех, кто не умел смеяться и лишь хихикал исподтишка, – благочинных сплетниц, кровожадных церберов добродетели… От отчаяния, от бессилия что-либо изменить Корф бросился укреплять за собою порочную репутацию, созданную ему уездными кумушками, и поражался лишь легкости, с какой эти благонравные дамы уступали его натиску, сдавались, даже зная о позоре, постигшем их подруг, – каждая из них верила, что ради нее одной красавец барон оставит прежние привычки. – Нет, – произнес он с кривой усмешкой. – Мне их не жаль.
Стылый ноябрьский ветер трепал на деревьях лохмотья последней листвы, рвал полы сюртука, но палец, напряженно застывший на курке, не чувствовал холода. Тяжесть пистолета была непривычна руке, выводившей каллиграфическим почерком отчеты для министра иностранных дел. «Вы хорошо стреляете?» «Пожалуй, я не попаду в бутылку с десяти шагов…» «Откажитесь от дуэли, это самоубийство!» «Самоубийством было бы отказаться…» Его противник стоял вполоборота, держа руку с пистолетом за спиной, и насвистывал какой-то марш, всем своим видом являя расслабленную и насмешливую самоуверенность. Циничный и жестокий игрок, не ведавший жалости, шутя коверкавший жизни, глумившийся над любовью, над верностью, над самым святым и сокровенным, что есть в душе человеческой… Стыд, боль и ненависть, терзавшие князя, переместились в эту минуту в его палец, лежавший на курке пистолета. Гордая красавица Натали стала тихой и жалкой, не поднимала глаз и не осмеливалась просить у мужа прощения, хоть Андрей ни словом ее не упрекнул, понимая, что ей сейчас стократ больнее, чем ему самому… Когда все закончится, они уедут в Италию, к успокоительной тишине Неаполитанского залива, аромату моря и лимонов, изумрудной зелени оливковых рощ. Как прекрасен Везувий в сиреневой предзакатной дымке!.. Когда все закончится… Князь старался не думать о том, КАК все закончится, гнал от себя мысли о смерти. Быть может, он будет ранен, даже наверное – будет ранен, рука барона не знает промаха. Но быть убитым этим надменным красавцем, любителем пари, жнецом легких лавров – нет, это было бы высшей, чудовищной несправедливостью! Лицо Корфа было безмятежно, но Андрею казалось, что тот мысленно потешается над ним, как потешаются, наверное, и два офицера, что пришли вместе с бароном и, о чем-то перешептываясь, ждут на краю поляны, когда их приятель прострелит грудь неуклюжему чиновнику в очках, решившему вступиться за честь жены. «Следующий выстрел его… он убьет меня?.. Я погибну… может быть… я погибну, и Наташа останется одна… Но я не мог поступить иначе… Обида, ей нанесенная, будет смыта кровью, и неважно, его – или моей…» Андрей глубоко вздохнул и нажал на курок. Он не сразу понял, почему противник вдруг покачнулся, сделал два нетвердых шага и, словно подкошенный, рухнул на бурую, иссушенную осенними заморозками траву; почему стоявшие в стороне люди с громким криком сорвались с места и куда-то побежали… Барон лежал, широко раскинув руки, мундир на груди его потемнел от крови, предсмертная судорога исказила черты красивого лица. Остывающими губами он прошептал женское имя, которого никто не расслышал – ветер сорвал его вместе с последним вздохом и унес вдаль на холодных ноябрьских крыльях.
Оль, мне его самой тут жалко ужасно Оттого я никогда и не пишу длинных драм, что просто нервов не хватит. А в коротком формате иногда позволяю себе печальные вещи.
Olya пишет:
цитата:
я кое-что не поняла с параллелью... Последние мысли Вовы, что он любит и жену, и Анну - это что намек, что он мог любить Наташу в римской истории??
Вторая часть истории у меня вообще вышла неудачно. Я ее написала, потому что первая получилась излишне мрачно, и хотелось добавить хоть немного просвета. Первоначально вторая часть была длиннее, и там Наташа с Анной встретились в больнице у дверей в палату Вовы, оставили свои распри, ввиду тяжелого положения Вовы - шла операция, и было неизвестно, чем она закончится. Меня сильно ругали за эту вторую часть - за то, что она совершенно не сочетается с первой, лишняя и т.д. Хоть я пыталась провести параллель, назвав рассказ "Цепи любви" - пьяный "древнеримский" бред Вовы за рулем это отражение того, что терзает его в реале. Он по-своему любил обеих женщин, но жена в ревности перегибала палку, закатывала истерики мужу и сопернице, и оттого в бреду она предстала тираншей, а любовники - жертвами. Но донести свою мысль до читателей я в полной мере не смогла, поэтому правильней, наверно, было бы напрочь отсечь "современную" часть фика. Я ограничилась полумерами - сократила ее до минимума.
Отправлено: 24.06.09 19:22. Заголовок: Гатусь, ты не повери..
"Цепи любви"
Гатусь, ты не поверишь, на днях вспоминала об этом рассказе и мучилась как он называется . Помнила, что был конкурсным, и все . распечатала, мурси за телепатию
Отправлено: 24.06.09 20:32. Заголовок: Gata Спасибо, что вы..
"Рубиновый браслет"
Gata Спасибо, что выложила его сюда Один из моих самых любимых Очень красиво и пронзительно... Каждое слово усиляет драматичный эффект. Андрей выше всяких похвал, и автор тоже...
Девочки, простите, что сразу обрушила на ваши головы несколько довольно мрачных вещей. Но я решила пропустить их вперед, а потом публиковать только позитив и юмор А фики с чернушного конкурса даже и публиковать здесь не хочу - ну их в топку, страшилки эти!
Klepa пишет:
цитата:
Гатусь, ты не поверишь, на днях вспоминала об этом рассказе и мучилась как он называется
Клепочка, а помнишь, как я тебе жаловалась, что рассказ вышел таким беспросветным, что у меня самой нет сил его перечитывать, и спрашивала твоего совета о "современной" добавке? Пьяный бред - это, конечно, тоже мрачновато, но всё не так жутко, как в реальности. Спасибо, что ты меня морально тогда поддержала!
Отправлено: 25.06.09 20:40. Заголовок: Спасибо за высокую о..
Спасибо за высокую оценку "Браслета". Я понимаю, что драма производит неизмеримо большее впечатление, но как же тяжело она дается! В моральном плане. У других прочитаешь, сидишь и плачешь, а самой терзать героев и вовсе тяжко... Оля, у тебя просто железные нервы :)
Э... Спасибо, конечно, но не думаю, что данное словосочетании применимо к человеку, которого до слез может довести всего лишь повышенная интонация Какое-то несоотвествие образу :)
"Две холопки"
Наверно, это странно и неправильно, но мне так жалко стало Анну. Власть портит людей... Gata пишет:
цитата:
Из глаз надменной красавицы ручьями текли слезы, смягчая зачерствевшее сердце, и проступало сквозь эти слезы лицо прежней Анны.
Сильно, очень сильно... Так грустно думать о прежней Ане, что даже Танино счастье отошло на второй план... Очень пронзительные драмы
"Две холопки" Наверно, это странно и неправильно, но мне так жалко стало Анну. Власть портит людей...
Почему странно и неправильно? Я сама Анну жалела. Сериальные персонажи- это сериальные персонажи, а своих героев я всегда понимаю и сочувствую им, какими бы они ни были.
Olya пишет:
цитата:
Так грустно думать о прежней Ане, что даже Танино счастье отошло на второй план...
Думай о том, что в конце каждая обрела свое тихое счастье: Таня - в семейной жизни, Анна - в молитвах.
Отправлено: 05.07.09 20:35. Заголовок: из выложенных, на мо..
из выложенных, на мой взгляд, самый интересны рассказ - "Рубиновый браслет". "Цепи любви" были бы хороши в чисто римском варианте. Ну и "Бенкендорффий" настраивает на комический лад.
Отправлено: 05.07.09 20:40. Заголовок: Gata пишет: Анна - ..
Gata пишет:
цитата:
Анна - в молитвах
Гата, я не понимаю, как можно обрести счастье в молитвах... Это какое-то сверх выражение для меня Но кончись для Анны хорошо, не было бы столь сильного эффекта. Здорово
Гата, я не понимаю, как можно обрести счастье в молитвах...
Для счастья иногда так мало нужно... А после того ужаса, который Анне довелось пережить (хоть и сама спровоцировала Таню с Никитой на такое иезуитство), спокойствие и умиротворенность - разве не счастье?
Царапка пишет:
цитата:
"Цепи любви" были бы хороши в чисто римском варианте.
Кровожадный Царапкин ))))
Царапка пишет:
цитата:
Ну и "Бенкендорффий" настраивает на комический лад.
Упс! Просмотрела. Надо срочно исправлять на другое имя, незачем даже римскому тезке АХБ такая жена, которая с гладиаторами развлекается, пока он в военных походах.
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 102
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Оттого я никогда и не пишу длинных драм, что просто нервов не хватит. А в коротком формате иногда позволяю себе печальные вещи. 
Только Анечку очень жалко...
. 
Один из моих самых любимых 
А фики с чернушного конкурса даже и публиковать здесь не хочу - ну их в топку, страшилки эти! 
Какое-то несоотвествие образу :)
Но кончись для Анны хорошо, не было бы столь сильного эффекта. Здорово 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
