Отправлено: 19.12.09 17:24. Заголовок: "Когда настанет время узнать"

Название: "Когда настанет время узнать"
Рейтинг: PG-13
Жанр: Мелодрама
Сюжет: по мотивам романов Рафаэля Сабатини, сериалов "Бедная Настя" (в основном) и "Одна ночь любви" (чуть-чуть)
Герои: Владимир, Анна, И.И.Корф, семья Долгоруких и несколько неглавных персонажей из ОНЛ
Примечание автора: спасибо Царапке и Gata Blanca за советы при написании фика

 Отправлено: 19.12.09 17:24. Заголовок: Глава I. Владимир К..

Глава I.

Владимир Корф стоял у окна, за которым бушевал ливень, почти скрывший от глаз Неаполитанский залив. На душе у молодого человека тоже было дождливо и сумрачно.
Барон Иван Иванович Корф сидел за массивным письменным столом в глубине комнаты и тяжелым взглядом сверлил спину приёмного сына.
— Итак? — требовательно спросил он. — Что ты решил, Володя? Неужели ты всё ещё сомневаешься?
Молодой барон медленно повернулся.
— Да, я всё ещё сомневаюсь.
У него был глубокий красивый голос, серые глаза и темные волосы, непослушной челкой падавшие на лоб. Сюртук из дорогого сукна изящно облегал его стройную высокую фигуру, а в галстуке сверкала бриллиантовая булавка.
— Володя! — с упреком воскликнул Иван Иванович. — Что я ещё должен сделать, чтобы ты перестал сомневаться?
— Я восхищаюсь вашим долготерпением, отец. Ждать целых двадцать пять лет…
Взгляд старого барона подёрнулся мрачной дымкой.
— Месть, — произнес он медленно, — это блюдо, которое надо подавать холодным. Я мог бы убить его двадцать пять лет назад, но это было бы слишком лёгким наказанием для него…
— Смерть кажется вам недостаточным наказанием?
— Когда речь идет о Петре Долгоруком — нет, нет и ещё раз нет! Но я приготовил ему испить такую горькую чашу, что он бы предпочёл умереть, — Иван Иванович злобно усмехнулся и продолжил более спокойным голосом. — Если бы мы выиграли в двадцать пятом году, я бы нашёл законный способ покарать предателя. Но мы проиграли. Мне посчастливилось больше, чем моим несчастным товарищам, мне удалось бежать за границу. И знаешь, Володя, что поддерживало меня все эти долгие годы скитаний на чужбине? Только мысль о священной мести! И эта месть свершится, — он пристально посмотрел на Владимира. — Потому что ты сын твоей матери!
— Но я и сын моего отца, — тихо произнес Владимир. — И имя моего отца — Пётр Михайлович Долгорукий.
Глаза старого барона сверкнули безумным, фанатичным огнем.
— Твоя мать должна быть отомщена! — крикнул он. — И чьей другой руке, как не руке её сына, свершить правосудие?
— Как же сильно вы его ненавидите, — покачал головой Владимир.
— Так же сильно, как я любил твою мать, — голос и взгляд Ивана Ивановича преисполнились горечи. В его памяти промелькнула вся его жизнь — жизнь, сломанная двадцать пять лет назад князем Петром Долгоруким, его бывшим другом.
В ту давнюю пору их полк стоял в Чернигове. Два молодых офицера ухаживали за Верой Дроздовской, дочерью небогатого черниговского помещика, и Вера предпочла бравую выправку и лихо закрученные усы Петра Долгорукого уму и доброму сердцу Ивана Лебедева. Иван добровольно ушёл с пути друга, добился перевода в другой полк и уехал. Больше года он ничего не слышал ни о Петре, ни о Вере.
Но весной 1825 года ему пришлось вернуться в Чернигов, чтобы встретиться с товарищами по Южному обществу. В России назревали великие события.
Между важными делами Иван не смог удержаться, чтобы не навести справки о любимой девушке, и был потрясён тем, что узнал. Он думал, что князь Долгорукий женился на Вере, но Пётр не смог честно распорядиться великодушием друга. После нескольких месяцев страстного романа он покинул соблазнённую им девушку и вернулся в Петербург, где влиятельный родственник нашёл для него придворную должность. Отец Веры, не вынеся позора, скончался, имение Дроздовских растерзали кредиторы. О судьбе самой Веры никто не знал, ходили слухи, что она умерла.
Нечего и говорить, в какую печаль повергло Ивана это известие. Он любил Веру святой любовью и поклялся отомстить ее обидчику, или погибнуть самому. Он приехал в Петербург и потребовал у бывшего друга удовлетворения, какое дворянин может дать дворянину. Но Долгорукий, верный укрепившейся за ним славе труса, не только отказался принять вызов, но и стал всячески преследовать Лебедева, пользуясь своим положением. Эти низкие происки имели успех, и Иван был сослан из столицы в Богом забытый гарнизон.
По пути к новому месту службы он снова заехал в Чернигов, чтобы передать новые инструкции заговорщикам, и вдруг на улице встретил Веру, которую все считали умершей. Она сильно исхудала и была одета в какие-то лохмотья. Никто бы из старых знакомых её не узнал, но сердце искренне любящего человека не обмануло. Иван радостно бросился к ней, а она только плакала, не в силах вымолвить ни слова.
После смерти отца, отвергнутая всеми, Вера впала в страшную нищету. Она ютилась с малюткой сыном, сыном Петра Долгорукого, на каком-то чердаке, и часто у неё не было даже копейки, чтобы купить кусок хлеба. Обоим грозила неминуемая смерть от голода, но Иван появился очень вовремя, чтобы их спасти.
Он отвёз Веру в своё родовое имение, и сам отбыв в полк, велел управляющему окружить молодую женщину всяческой заботой. Ни Вера, ни её сын ни в чём не знали отказа, но здоровье несчастной было подорвано долгими месяцами страданий и лишений. Когда в начале декабря, по пути в Петербург, Иван заехал в имение, он нашел там свежую могилу Веры и её предсмертное письмо.
«Я не буду пытаться благодарить вас, дорогой друг, — писала она. — За всё, что вы сделали для меня, невозможно отплатить простой благодарностью. Ах, если бы Господь помог мне тогда сделать правильный выбор!» — и от этих её слов у Ивана впервые за долгое время потеплело на душе, словно яркий луч света сверкнул ему во тьме бесконечного отчаяния.
«Но Богу было угодно распорядиться так, и не иначе, — продолжала Вера. — Я скоро умру, но останется мой сын, мой Володя. Умоляю вас позаботиться о нем и вырастить его таким же благородным человеком, как вы сами. Его отцу ничего неизвестно о мальчике, пусть так будет и дальше. Не сообщайте ему о существовании сына, пока не настанет время узнать, и это будет наказанием для него за то зло, которое он мне причинил…»
Иван поклялся выполнить последнюю волю Веры, но придал её словам другой смысл. Он решил, что вырастит мальчика в духе ненависти к родному отцу, и когда придёт время, с помощью Владимира уничтожит князя Долгорукого.
Между тем грянуло 14 декабря. Иван Лебедев не был на Сенатской площади, но угроза ареста нависла и над ним. Спустя много лет он узнал, что Пётр Долгорукий, спасая себя, донес на многих товарищей по Южному обществу, в котором состоял когда-то, как и Иван, а потом порвал с ними связь, открестившись от прежних идеалов и дружбы ради карьеры.
Не мешкая, Иван продал поместье, выправил себе паспорт на имя барона Корфа и бежал с приёмным сыном за границу.
Он поведал Владимиру историю его рождения, едва мальчик подрос настолько, чтобы понять это, и не уставал повторять потом в течении многих лет, внушая ему отвращение к низкому негодяю, бывшему его отцом, и благоговение перед несчастной и святой женщиной, какой была его мать. Средств, вырученных от продажи поместья и выгодно помещённых за границей в ценные бумаги, хватало им, чтобы жить безбедно.
Владимир получил великолепное образование в одном из старейших университетов Европы. От матери он унаследовал внешность и живость характера, и ничего, или почти ничего – от отца. Природная веселость до тех пор боролась в нем с мрачным взглядом на мир, воспитываемым Иваном Ивановичем, пока не превратилась в горькую иронию, с которой он и стал относиться ко всему на свете.
Но в тот момент он испытывал лишь острое чувство жалости к приемному отцу. Старик хранил скорбное молчание, отдавшись воспоминаниям ужасного прошлого. Вдруг он издал громкий стон и закрыл лицо руками.
Владимир сел напротив.
— Расскажите мне всё, — попросил с необычайной серьёзностью. — Как вы предполагаете действовать?
— Слушай, — сказал ему барон. — Однажды уже ради выгоды князь Долгорукий предал товарищей. Он не остановится и перед новым предательством. Я узнал, что его дела находятся в весьма плачевном состоянии, ему грозит полное разорение. Один из наших друзей, вернувшийся недавно из России, говорил с князем и предложил ему кругленькую сумму. За эти деньги Долгорукий готов поддержать господина Каульбаха, который выдаёт себя за сына Великого Князя Константина Павловича. Быть может, он и есть его сын — не знаю доподлинно, но это и не важно. Заговор все равно обречён на провал. По следам заговорщиков идут ищейки из жандармского управления, и мы воспользуемся этим обстоятельством, чтобы уничтожить Долгорукого…
— Каким образом? — всё ещё не понимал Владимир.
— Мы поедем в Россию. Ты встретишься с Долгоруким, передашь ему предложения Каульбаха и добьёшься его согласия — письменного согласия. Когда ты раздобудешь главную улику, мне останется сделать сущий пустяк, чтобы захлестнуть петлю на шее предателя.
В комнате повисла мёртвая тишина, а снаружи бушевал ливень, дождевые струи барабанили по оконным стеклам, и где-то в отдалении гремел гром.
Молодой барон сидел задумчивый, но внешне невозмутимый, призвав на помощь всю свою выдержку.
— Это… это отвратительно, — с трудом разомкнул он губы.
— Это Божья воля, — жарко выдохнул Иван Иванович, ударив кулаком по столу.
— Господь посвящает вас в свои замыслы? — приподнял бровь Владимир.
— Господь справедлив.
— Но ведь он сказал: «Мне отмщение, и аз воздам»?
— Да, но Господь нуждается в орудиях для исполнения его воли. Эти орудия — мы с тобой. И ты еще можешь колебаться?
Молодой барон хрустнул пальцами.
— Сделайте это, — процедил он сквозь зубы, — и я скажу вам спасибо. Но найдите другие руки для выполнения этой работы. Он — мой отец.
— Вот почему я настаиваю, чтобы именно ты принял участие в этом деле, — произнес Иван Иванович, а потом с жаром принялся его убеждать. — Ты должен забыть о том, что он — твой отец. Думай о нем как о человеке, погубившем твою мать, кому она обязана отравленной жизнью и ранней смертью, как о ее совратителе и убийце. Запомни это! Ты говоришь: «Мой отец!» — добавил он с издёвкой. — Твой отец! Да отец ли он тебе? Ты никогда его не видел; он не знает, что ты есть, что ты существуешь на свете. И это значит быть отцом? Отец, говоришь ты. Всего лишь слово, пустой звук — слово, пробуждающее чувства, что встают непреодолимой преградой между тобой и твоим долгом, который велит тебе покарать человека, убившего твою мать! — прогремел он.
— И он повинен не только в этом, — проговорил Иван Иванович уже более тихим голосом. — По его вине у тебя нет имени, которое бы ты мог носить с гордостью, открыто, — он заметил, как при этих словах Владимир вздрогнул, и продолжал с безжалостным упорством бередить его незаживающую рану. — Благодаря ему ты принадлежишь к числу тех, на кого весь мир взирает с насмешкой, в кого презрительно тычет пальцем.
— Никто и никогда не посмел бросить на меня косой взгляд, — возразил молодой барон.
— Потому что никто ничего не знает. Мы хорошо хранили наш секрет, но со временем тайна перестанет быть тайной. Ты можешь, например, захотеть жениться на девушке благородной крови, на девушке, занимающей то же положение, какое, предположительно, занимаешь и ты. Что ты скажешь о себе ей и её родителям? Что у тебя нет имени, которое ты мог бы ей предложить? Что имя, которое ты носишь, присвоено самовольно, не по праву рождения? Осознай же глубину причиненного тебе зла, Володя! Не забывай об этом, вечно носи в своем сердце, как и горькую судьбу твоей матери, помни о том, что не можешь отступить, когда пробил час наказания преступника, — он снова откинулся на спинку кресла и смерил молодого человека угрюмым взглядом.
Владимир был явно взволнован; он сидел побледневший, нахмурив брови и стиснув зубы. Иван Иванович с грохотом отодвинул кресло и встал из-за стола.
— Он погубил твою мать, — повторил он неумолимо. — Неужели ты позволишь злодею уйти от заслуженной им кары? Неужели, Володя?!!
— Нет, клянусь Богом! — воскликнул тот внезапно, сжимая кулаки. — Не бывать этому, отец!
Печальные глаза старого барона сверкнули безумной радостью.
— Ты поедешь со мной в Россию?
Но душа Владимира всё ещё корчилась в муках.
— Не торопите меня! — взмолился он. — Не торопите! Ответьте мне по чести и по совести: вы уверены, что именно в этом заключалась воля моей матери?
После недолгой паузы Иван Иванович, этот фанатик мести, чей рассудок подчинялся единственной цели, воскликнул:
— Я знаю это твердо! Вот! — трясущейся рукой он достал из ящика стола пожелтевшее письмо и протянул его Владимиру. — Вот её собственное послание. Прочти его!
И пока глаза молодого человека скользили по этим изящно начертанным строчкам, он громко отчеканил слова, навеки запечатлённые в его сердце: «Не сообщайте ему о существовании сына, пока не настанет время узнать, и это будет наказанием для него за то зло, которое он мне причинил…»
— Твоя мать взывает к тебе из могилы! — фанатик упрямо шёл по намеченному пути и сумел заразить своей ненавистью приемного сына.
Серые глаза Владимира недобро сверкнули, и по жилам его пробежал огонь — огонь праведной страсти.
— Я находился в плену предрассудков, вы помогли мне избавиться от них. Я поеду с вами в Россию, и клянусь, что заставлю князя Долгорукого заплатить по всем счетам!
Раскат грома над их головами был подобен взрыву демонического хохота.

 Отправлено: 19.12.09 17:25. Заголовок: Глава II. Солнечным..

Глава II.

Солнечным майским днем Владимир вышел из кареты во дворе почтовой станции неподалеку от Петербурга. С приемным отцом он расстался при пересечении границы, далее им предстояло путешествовать по отдельности.
В ожидании лошадей молодой барон спросил комнату и обед, но сначала захотел выпить бокал вина. В общем зале он застал молодого темноволосого офицера, жандармского поручика, в ленивой позе развалившегося возле стола. Острым, как бритва, взглядом он полоснул по вновь прибывшему, оценивая его внешность и костюм.
Владимир сел к столу, ожидая, пока слуга подаст ему вино.
— Превосходный день сегодня, сударь! — произнес поручик.
Корф вежливо согласился и стал рассматривать дешевые гравюры на стенах, в то время как его сосед с отвращением отставил недопитый бокал.
— А вино скверное, — заявил он. — Вы, сударь, я вижу, были за границей. Там на постоялых дворах поят проезжающих такой же дрянью?
— Почему вы решили, господин поручик, что я был за границей? — спокойным тоном осведомился Владимир, но внутренне при этом напрягся.
— Ваше платье, — бесцеремонно ткнул собеседник на его сюртук. — Наши денди, как ни тщатся выглядеть элегантно, у них это редко получается лучше, чем у настоящих иностранцев. К тому же вы чересчур правильно говорите по-русски. Верно, давно не были на родине?
— Давно, — сухо ответил барон.
— Кстати, позвольте представиться: Сергей Львович Писарев, поручик. Близкие друзья называют меня просто Сержем, но пока еще мы с вами не успели сойтись близко, я не обижусь и на «господина поручика».
Владимир без особой охоты назвал свое имя. Ему неприятен был и собеседник, и его развязный тон, но он не мог уйти, не дождавшись заказанного вина, чтобы не возбуждать ненужных подозрений.
— Вы поправляли здоровье или путешествовали? — продолжал любопытствовать поручик.
— Путешествовал.
— Говорят, за границей живется свободнее, чем в России?
— Кто это говорит?
— Те, кто оттуда вернулся.
— Может быть, люди вообще очень болтливы.
— Не всегда, — хитро улыбнулся Писарев. — Мне известны и такие, которые умеют очень хорошо держать язык за зубами, когда хотят что-то скрыть.
— В самом деле? — пожав плечами, спросил Владимир. — Вероятно, у вас большой опыт.
Наконец, ему принесли вино. Осушив бокал, он поднялся из-за стола и, попросив подать обед ему в комнату, направился к двери, но на пороге задержался.
— Вы правы, — сказал он Писареву, — вино было скверное.
— Вот на редкость скрытный человек, — пробормотал, глядя ему вслед, жандармский поручик.

Отобедав, Владимир скинул сюртук и, развязав галстук, откинулся на спинку кресла. Рядом на столике лежали трубка и томик Байрона, но он не раскуривал первой и не открывал второго.
Мысли его были невеселыми. Он уже готов был раскаяться в том, что дал согласие участвовать в деле, внушавшем ему непреодолимое отвращение. Сдавшись под натиском фанатизма старого барона, зараженный его страстью и ненавистью, он принял решение в состоянии, когда человек не отдает отчета в своих поступках. Но теперь, по прошествии времени, когда к нему вернулась способность здраво рассуждать, в душе у него поселились стыд и раскаяние.
Отступить он не мог. Слишком долго и яростно внушал ему приемный отец мысль, что отомстить за мать — это его священный долг. И веря в то, что это его долг, он хотел отомстить, при этом ни на минуту не забывал, что тот, кому предназначается месть — его родной отец, пусть он никогда не видел сына и не подозревает об его существовании.
Владимир пытался искать забвения от тяжелых дум у Байрона, но, перевернув две или страницы, обнаружил, что не запомнил ничего из прочитанного. Тогда он отбросил книгу, вскочил, подошел к окну и, распахнув его, стал смотреть вдаль, на зеленые луга, расстилавшиеся за воротами почтовой станции.
Внезапно его внимание привлекла черная точка, появившаяся на горизонте. Точка стремительно приближалась, увеличиваясь в размерах, и скоро превратилась в экипаж, катившийся по дороге в направлении почтовой станции, оставляя за собой длинный шлейф пыли. До слуха Владимира донеслись стук колес и конских копыт, свист хлыста, распарывающего воздух, и покрики кучера.
Экипаж влетел в ворота и, сделав полукруг по двору, остановился возле крыльца. Владимиру стало интересно, и он, присев на подоконник, сосредоточил свое внимание на карете, ожидая, кто оттуда появится.
Дверца кареты распахнулась, и наружу неуклюже выбрался низенький толстяк в одеянии священника, однако с лицом отнюдь не благообразным, а даже несколько злобным. Вслед за ним появился молодой темноволосый человек, в очках, элегантно и со вкусом одетый, судя по властным манерам — хозяин экипажа. Он протянул руку, помогая выйти из кареты своей спутнице. То была миниатюрная девушка, хрупкая, изящная, в легкой кружевной накидке поверх платья из светлого шелка. Словно почувствовав на себе взгляд Владимира, она повернула голову, и он увидел нежный овал лица, бледный румянец на щеках, обрамленных белокурыми волосами, и огромные голубые глаза, как два бездонных озера, в которых он вдруг почувствовал непреодолимое желание утонуть. Встретившись с ним взглядом, незнакомка издала слабый испуганный возглас и торопливо скрылась в дверях дома. Молодой человек в очках тоже посмотрел на Владимира и нахмурился, священник взглянул туда же и почему-то вздрогнул, а потом оба вслед за девушкой вошли в дом.
Корф отошел от окна, раскурил трубку и опустился в кресло. Пуская к потолку сизоватые колечки дыма, он предался размышлениям, теперь другого свойства. Он пытался отгадать, какие отношения связывают этих трех весьма странных путешественников, и почему они так торопились.
Его размышления были прерваны стуком в дверь, вошел сам станционный смотритель.
— Господин, который только что приехал… — начал было он, но Владимир его перебил:
— Расскажите лучше об его спутнице!
Смотритель немного опешил, но тут же улыбнулся.
— Я пришел к вам и от имени его спутницы тоже.
— И что же они просят мне передать? — спросил барон, заинтригованный.
— Они просят вас быть свидетелем.
— Каким свидетелем?
— Свидетелем на свадьбе, я полагаю.
Владимир в удивлении вскинул брови.
— Теперь понятно, зачем им нужен был священник, — пробормотал он. — А господин, который послал вас ко мне, — обратился он к смотрителю, — назвал свое имя?
— Простите, господин барон, мне нужно было сказать вам сразу. Это князь Андрей Петрович Долгорукий.
Услышав имя своего сводного брата, Владимир в волнении вскочил на ноги, но совладав с собой, ответил почти спокойным голосом:
— Передайте князю, что я согласен. Подождите, — остановил он смотрителя, направившегося к двери. — Как вы думаете, почему князь выбрал в свидетели меня, а не вас или, например, господина Писарева?
— Его сиятельство увидел вас в окне и спросил меня, куда вы направляетесь, — ответил смотритель. — Я сказал ему, что вы путешествуете без определенной цели, и он, мне показалось, обрадовался, а потом сказал своему спутнику, священнику, что вы — именно тот человек, который им нужен.
— Тот человек, который им нужен? Гм… — Владимир задумчиво пощипал свой подбородок. — Какая странная свадьба, вы не находите? Зачем бы князю приглашать в свидетели путешественника, перекати-поле, который сегодня здесь, завтра — там?
Смотритель развел руками.
— А какой сегодня день недели? — вдруг спросил Корф.
— Пятница.
— Пятница? Еще забавнее! — хмыкнул Владимир и направился туда, где, по словам смотрителя, его ждали.

Молодой человек в очках и изящном костюме встретил Владимира на пороге часовни. Корф окинул быстрым взглядом своего брата, с которым ему довелось познакомиться при столь странных обстоятельствах. Князь Андрей казался одних с ним лет или немногим моложе, был довольно высок и ладно сложён, приятен лицом. У него были чуть полноватые красные губы, из-под круглых стекол очков блестели темные глаза. Владимиру он сразу и решительно не понравился.
«Любопытно, — промелькнуло у него в голове, — похож ли он на нашего отца?»
— Смотритель сказал, что вы не любите засиживаться на одном месте? — спросил Долгорукий вместо приветствия.
Взгляд Владимира тем временем переместился дальше, на лицо девушки, стоявшей в глубине часовни. Ко всему замеченному ранее барон обнаружил, что у нее прелестный алый рот, маленькие изящные руки, и что вся она полна какой-то мягкой поэтической грустью. Вдруг с необыкновенно ясной отчетливостью он осознал, что любит эту девушку — полюбил ее с первого взгляда, точно так же, как с первого взгляда проникся неприязнью к своему брату.
— Да, я больше склонен к путешествиям, чем к домоседству, — отвечал он механически, не отрывая глаз от прелестной незнакомки, поразившей его сердце. Та на секунду подняла голову, но тут же вновь потупилась, смущенная.
— Должно быть, вы много повидали? — спросил князь.
— Немало, — кивнул Владимир. — Однако не будем терять время. Мне известно, о какого рода услуге вы меня просите. Не нужно меня благодарить, я всегда рад оказать услугу, когда это в моих силах.
Долгорукий, заподозрив в этих словах насмешку, исподлобья посмотрел на Корфа, но лицо барона было безмятежно, и князь с запозданием принялся делать то, что должен был сделать сразу, едва барон пришел — благодарить его.
Владимир заметил, что в часовне, кроме его брата, прелестной незнакомки и священника, находился еще один человек — высокий плечистый парень, судя по скромной одежде и простоватому лицу, лакей князя. Очевидно, ему отводилась роль второго свидетеля.
«А этот скажет всё, что велит ему барин, — подумал Корф. — Кажется, я начинаю догадываться об истинных намерениях его сиятельства…»
— Тогда, если вы не возражаете — приступим, — сказал князь Андрей. — Мы торопимся.
— Извольте, — ответил барон.
— Отлично, — кивнул Долгорукий. — Отец Григорий, начинайте! — властно приказал он священнику. — Никита, поди сюда! — велел он лакею, указывая на место, где тому надо было встать, а сам стал подле невесты, бледной от сильнейшего волнения, странного в девушке, которая собиралась обвенчаться с любимым человеком. Это еще больше усугубило сомнения Владимира.
Отец Григорий вышел вперед, нервно листая страницы требника. Внезапно наткнувшись на внимательный взгляд Корфа, он испуганно вздрогнул, изобразив на губах жалкую гримасу и выронил книгу. Повисла долгая пауза.

 Отправлено: 19.12.09 17:26. Заголовок: Глава III. Наконец,..

Глава III.

Наконец, отец Григорий поднял требник и нашел в нем потерянную страницу. Поколебавшись немного и прочистив горло, он начал читать заунывным протяжным голосом. Брачующиеся стояли перед ним: жених — с легким румянцем на лице и улыбкой на губах, невеста — с опущенной головой и взволнованно вздымавшейся грудью.
Голос священника постепенно наливался уверенностью, и слова, обращенные к жениху, прозвучали почти торжественно:
— Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть мужем этой жен…
— Вы кое-что забыли, — вежливо прервал его Владимир.
Долгорукий повернулся к нему, всем своим видом демонстрируя крайнее неудовольствие, девушка испуганно вскинула глаза, а отец Григорий, казалось, был близок к панике.
— Ч-что… ч-что… — пробормотал он, заикаясь. — Что я забыл?
— Что невеста должна стоять по левую руку от жениха.
— Проклятие! — вырвалось из уст священника выражение, не подобающее его сану. — Ваше сиятельство так торопили меня, — добавил он, обращаясь к князю Андрею, что я в волнении многое упустил из виду. Этот господин прав. Не будете ли вы столь любезны поменяться с вашей невестой местами?
Они поменялись местами, и Долгорукий сдержанно поблагодарил Владимира, а священника сурово выбранил. Он казался искренним и в своей признательности, и в своем негодовании, но девушку это не убедило. Ее лицо стало совсем белым, а в голубых глазах появилась настороженность.
— Мы должны начать сначала, — сказал отец Григорий — и начал сначала.
Владимир терпеливо ждал, пока священник во второй раз прочитает молитвы. Позволив ему добраться до слов: «Венчается раб Божий…», — он опять вмешался.
— Вы забыли кое-что еще, — произнес он вкрадчивым голосом.
Для Долгорукого это было слишком.
— Черт вас возьми! — взревел он, с перекошенным лицом поворачиваясь к Корфу и не заметив, как при звуках этого грубого ругательства и при виде отвратительной гримасы девушка отшатнулась от него, и недоверие в ее глазах сменилось отвращением и ужасом.
— Вы не очень-то учтивы, — сухо сказал Владимир.
— Какого дьявола вы суетесь со своими советами, когда вас об этом не просят?!! — разбушевался Долгорукий, окончательно скидывая маску благопристойности.
Отец Григорий, трясущийся от страха, только подлил масла в огонь.
— Ваше сиятельство, — проблеял он, стуча зубами. — Может быть, этот господин прав? Может быть… — проглотив комок в горле, он повернулся к Корфу. — Что мы еще забыли?
— День недели, — ответил Владимир, от души забавляясь озадаченным выражением на их лицах.
— Ну и что прикажете нам делать с днем недели? — буркнул князь Андрей.
— Об этом, полагаю, лучше спросить у отца Григория.
Долгорукий метнул свирепый взгляд на священника, который только развел руками. Корф молча ухмылялся.
— Довольно! — вдруг воскликнула девушка. — Я не буду венчаться! — это были первые слова из ее уст, услышанные Владимиром, и они произвели на него самое благоприятное впечатление, свидетельствуя о наличии рассудительности и здравого смысла, хоть и пробудившихся с запозданием. А нежный, журчащий, как весенний ручеек, голос прозвучал музыкой для его ушей.
— Почему? — спросил князь с наигранным удивлением. — Что случилось, Анна?
— Я не выйду за вас замуж! — повторила она, вскинув голову и с вызовом глядя ему в глаза – бледная, но бесстрашная.
— Не думаю, — протянул Корф, — что вам удалось бы это сделать, даже если бы вы захотели. Полагаю, вы сами уже обо всем догадались, — добавил он, кивая на священника.
По ее телу пробежала дрожь; кровь прилила к бледным щекам и отхлынула назад, смывая с них последние оттенки живых красок. Но, что бы не творилось в ее душе, она сумела сохранить присутствие духа, и Владимир искренне восхищался ее мужеством.
Долгорукий, стиснув челюсти и сжав кулаки, стоял между ними, глаза его метали молнии из-за стекол очков.

— Это вы виноваты! — прошипел князь, надвигаясь на Корфа.
— В чем виноват?
Его вопрос привел Долгорукого в замешательство.
— Смерть и ад! — выругался он, закипая от злости. — Вы сейчас же убедите мою невесту переменить решение, или я заставлю вас силой!
Владимир молча улыбался, но вдруг сделался необычайно серьезным.
— Будем откровенны, ваше сиятельство. Эта свадьба – никакая не свадьба, а подлый обман. И в этом священнике нет ничего от священника, кроме рясы и бороды. Мадмуазель, — продолжал он, обращаясь к испуганной девушке, — эти негодяи жестоко посмеялись над вами. Даже слепец догадался бы по неуверенному шелесту страниц, что отец Григорий не знаком с содержанием требника. Посмотрите на книгу – новехонькая, и приобретена, конечно же, специально для сегодняшнего представления. Вам нужны еще какие-нибудь доказательства, уличающие этого гнусного обманщика?
— Выбирайте выражения, сударь! — огрызнулся Долгорукий.
— Он перепутал ваши места в начале церемонии, — невозмутимо продолжал Корф держать обвинительную речь, — не вспомнил и о том, что по пятницам обряд бракосочетания не проводится. Мне нужно добавить что-то еще, мадмуазель?
— Не нужно, — покачала она головой. — Я ваша должница, сударь.
Ее голос был поразительно спокоен, а в глазах разгорался гнев.
Князь Андрей, совладав со своей яростью, обратился к ней самым нежным голосом, на какой был способен:
— Анна, дорогая, я ни в чем не виноват, поверьте мне. Зачем мне вас обманывать?
Но она отпрянула от него еще дальше.
— Ты вздумал дурачить меня, скотина?!! — накинулся Долгорукий на фальшивого попа. — Этот человек говорит правду?! Ты на самом деле не священник?!!
Отец Григорий, оказавшись неподготовленным к подобному обороту событий, порядком струхнул и дрожал и трясся, как осиновый лист.
Жених был великолепен в своем гневе — увы, слишком запоздалом для того, чтобы быть убедительным.
— Чтобы заставить мадмуазель поверить в то, что вы не подозревали об этом маскараде, — произнес Корф с ироничной улыбкой, — вам придется убедить ее в том, что вы слепы или глупы. Вы полагаете, это увеличит ваши шансы на успех?
То был сокрушительный удар. Понимая, что проиграл, князь прибег к последнему оставшемуся в его арсенале средству — грубой силе.
— Я заткну вам рот — навсегда! Навсегда! — выкрикнул он, выхватывая пистолет и направляя его в грудь Владимира.
Но вдруг между ними встала Анна.
— Трус! — бросила она с непередаваемым презрением в лицо бывшему жениху, а тот, уронив руку с пистолетом, отупело уставился на нее, разинув рот от удивления и ужаса. В эту минуту он показался Корфу особенно отвратительным.
Снаружи донеслись грохот колес подъехавшего экипажа, но никто из участников вышеописанной сцены их не услышал. Девушка подняла руку и со всей силы ударила бывшего жениха по щеке, потом еще раз и еще, пощечины сыпались одна за другой, пока на лице у Долгорукого не проступила кровь. Владимир, глядя на нее, с болью подумал, что она, наверное, очень сильно любила оскорбившего ее негодяя.
Отвесив последнюю пощечину, несостоявшаяся княгиня Долгорукая спрятала лицо в ладони, и глухое рыдание сотрясло ее хрупкую фигурку.
— Мадмуазель… — мягко произнес Корф.
Она с мольбою подняла на него огромные голубые глаза:
— Увезите меня отсюда, сударь!
Его мрачный взгляд просветлел.
— К вашим услугам, мадмуазель, — отвесил он низкий поклон. — Я думаю, это самое правильное решение, — добавил он почти веселым тоном и предложил ей руку, на которую она с благодарностью оперлась.
Но не успели они выйти наружу, как в часовню грузной поступью, опираясь на трость, вошел немолодой лысый человек. Увидев его, девушка вскрикнула и замерла, а потом вдруг разразилась слезами.
Владимир тоже остановился, озадаченный и заинтригованный. Вновь вошедший окинул тяжелым взглядом всю компанию и, кажется, догадался, что случилось здесь до его появления.
— Я вполне мог избавить себя от труда вас догонять, — обронил он низким голосом. — Похоже, что Анна вовремя успела тебя раскусить, негодяй!
Князь Андрей живо обернулся на этот голос и потемнел лицом.
— Отец! — вскричал он, но это прозвучало больше с изумлением, чем с сыновней почтительностью.
Владимир вздрогнул, и лишь чудовищное напряжение воли помогло оправиться от шока: перед ним стоял князь Петр Михайлович Долгорукий, его отец.

 Отправлено: 19.12.09 17:28. Заголовок: Глава IV. К величай..

Глава IV.

К величайшему изумлению Владимира, Анна, плача, упала на грудь старого князя, беспорядочно повторяя сквозь слезы:
— Простите меня, дядюшка, пожалуйста, простите! Я была такой глупой, и так жестоко за это наказана!
Петр Михайлович, утешая рыдающую девушку, ласково погладил ее по вздрагивающим плечам.
— Полно, дитя мое, — проворчал он добродушно.
Разглядывая отца, Владимир подумал, что некогда тот, наверное, был весьма привлекательным мужчиной. Он и теперь имел представительный вид, но общее благоприятное впечатление портили безвольный массивный подбородок и сонно-равнодушные глаза под набрякшими веками.
— Негодяй! — обрушился тем временем старый князь на Андрея. — Низкий негодяй! Слава Богу, — он погладил девушку по голове, — что ты узнала его низкую душу прежде, чем вышла за него замуж!
— Случись обратное, было бы гораздо печальнее, — подал голос Владимир.
— Что? — откликнулся Петр Михайлович. — Кто вы такой? Один из его приятелей?
Анна отняла заплаканное лицо от груди князя.
— Этот человек спас меня, — пролепетала она.
— Спас тебя? — с недоумением переспросил он. — От чего?
— Он разоблачил священника, — объяснила девушка.
Князь выглядел всё более и более озадаченным.
— Так и есть, — подтвердил Владимир. — Именно я открыл, что этот священник никакой не священник.
— Не священник? Кто же он тогда? — продолжал недоумевать Петр Михайлович.
— Этого мошенника, — высвободясь из его рук, сказала Анна, — нанял Андрей Петрович, чтобы тот помог ему разыграть фальшивую свадьбу… Господи, как стыдно! — всхлипнула она, снова готовая заплакать.
Старший Долгорукий побагровел от негодования.
— Разве я не предупреждал тебя, Аня? Разве не говорил, что ему нельзя верить, а ведь я-то знаю его лучше всех — я, отец этого ничтожества, к моему глубочайшему стыду! Негодяй! — рявкнул он в лицо Андрею, но, будучи человеком небогатой фантазии, не нашел других слов для выражения своей ярости, излившейся потоком бурных нечленораздельных звуков.
Андрей сложил руки на груди и обвел собравшихся хмурым взглядом из-под стекол очков.
— Вы один во всем виноваты, — заявил он отцу, тщетно пытаясь сохранить самообладание.
— Я виноват?! — опешил князь. Я виноват в том, что ты ее похитил, обманом увез из дома?!! Если бы ты женился на ней, как подобает порядочному человеку, я бы нашел в моем сердце место для понимания и прощения, но поступить так вероломно!.. Вовлечь бедняжку в такую омерзительную игру!
Владимир подумал о другой бедняжке, чьим сыном он был, и волна гнева над забывчивостью преклонного возраста взметнулась со дна его переполненной горечью души, но на лице у него не дрогнул ни один мускул.
— Вы же обещали, отец, лишить меня наследства, если я на ней женюсь, — напомнил Андрей.
— Чтобы спасти ее от тебя! Неужели ты думал, что… что…
— Увезите меня отсюда, дядюшка, — жалобно попросила Анна, дотрагиваясь до его плеча.
— Да, нам лучше уехать отсюда, — согласился князь, привлекая ее к себе, а к сыну простер руку в жесте отречения, анафемы. — Не надейся, что ты легко отделаешься! Я лишу тебя наследства, ты ни копейки не получишь! Ты будешь клянчить милостыню и голодать, а если умрешь от голода, одним негодяем на земле станет меньше. Я от тебя отрекаюсь, ты мне больше не сын!
Владимир подумал с горькой иронией, что князь Андрей, как никто другой, является сыном своего отца.
Что до самого Андрея, то он воспринял вспышку отцовского гнева с кривой ухмылкой.
— Вы лишите меня наследства? — спросил он издевательски. — Какого наследства? Если молва не лжет, вы сами нуждаетесь в чьем-нибудь наследстве, — он пожал плечами, и сняв очки, с наигранным спокойствием стал протирать в них стекла. — А мне хватит наследства моей матери.
— Наследство твоей матери? Ха! — выкрикнул старый князь. — Ты когда-нибудь брал на себя труд узнать, сколько оно составляет? Болван, тебе не хватит этих денег даже… даже на стекла для очков!
Глумливую ухмылку смыло с враз побледневшего лица Андрея.
— Отец… — пробормотал он растерянно.
Но старый князь, махнув рукой, повернулся к Анне.
— Идем, дитя мое, — сказал он ей, но вдруг хлопнул себя по лбу. — Проклятье! Я совсем забыл про попа. Его следует отправить в острог!
При этих словах отец Григорий, как крыса, метнулся к выходу и мгновенно скрылся из виду. Бегство лже-священника ошеломило собравшихся. Петр Михайлович, опомнившись первым, сделал движение, намереваясь догнать преступника, но Анна его остановила.
— Пусть бежит, — сказала она. — Он был всего лишь орудием в чужих руках, — она наградила Андрея взглядом, способного убить любого более совестливого человека, и повернулась к тому, кто оказал ей такую неоценимую услугу, а теперь скромно молчал в стороне. — Я хочу поблагодарить вас, господин Корф. Поблагодарите и вы, дядюшка, — попросила она старого князя.
Владимир сдержанно поклонился.
— Ваше имя Корф? — вдруг заинтересовался Петр Михайлович.
— Да.
— А как вы оказались замешаны в эту историю?
— Князь Андрей Петрович пригласил меня, — объяснил Владимир, — узнав, что я только что приехал из-за границы. Тогда-то у меня и родились первые подозрения….
— Вы только что прибыли из-за границы? — еще больше заинтересовался Долгорукий-старший. — Ага! Видимо, вас я и жду.
Владимир незаметно покосился на Андрея, проявлявшего живой интерес к их разговору, и проклял в душе тупость старого князя. Немудрено, что заговор находится на грани провала, если все заговорщики таковы, как Петр Михайлович Долгорукий!
— Ведь вы ехали ко мне, не так ли? — уточнил старый князь.
— Я? — поднял брови Владимир.
— И что же за тайну вы скрываете? — криво усмехаясь, спросил Андрей.
— Тайну? Какую тайну? — наконец, спохватившись, запротестовал Петр Михайлович, но так грубо и неумело, что породил этим еще больше подозрений.
— Вот и я ищу ответ на этот вопрос, — протянул Андрей. — Так с каким же поручением и от кого вы приехали к моему отцу? — ехидно поинтересовался он у Владимира.
— Довольно! — вмешался старый князь. — Пойдемте с нами, господин Корф, я не хочу, чтобы человек, который спас мою воспитанницу, терпел оскорбления от подлого негодяя.
— Не торопитесь, господа! — раздался незнакомый голос.
Все, словно по команде, повернулись к окну, и их взорам предстал человек в голубом жандармском мундире, стоявший на пороге часовни. В руке у него чернел вороненой сталью пистолет.

— Вот так-так! Господин Писарев? — Владимир, единственный не поддавшись всеобщему замешательству, громко заявил о своем знакомстве с незваным гостем.
— Никому не двигаться с места! — заявил поручик, махнув рукой кому-то снаружи, и вошел в часовню.
— Это… это неслыханно! — возмутился Петр Михайлович. — Кто вы такой? Что вам нужно?
— Мне нужны бумаги, которые везет этот господин, — сказал Писарев, указывая на Владимира рукой с пистолетом.
Испуганный вид Долгорукого не на шутку рассердил Корфа. Как можно быть таким глупцом?!! Андрей прикрыл ладонью рот, пряча ухмылку.
— Отдайте бумаги, — потребовал Писарев у барона. — И не советую вам упрямиться, вы ничего не добьетесь сопротивлением.
— Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить, почему вас так интересуют бумаги, которые я везу? — преувеличенно учтиво произнес Владимир.
Его безмятежность успокоила старого князя, хоть и сбила с толку, а также поуменьшила злобную радость, охватившую было Андрея.
— Я действую по приказу графа Бенкендорфа, — объявил поручик, — и выслеживаю господина, который должен привезти князю Долгорукому письмо из-за границы. Неделю назад его посетил курьер, известивший об этом визите. Мы схватили этого курьера и убедили его рассказать нам, что за сообщение он доставил. Всё это был столь любопытно, что граф Бенкендорф пожелал получить исчерпывающую информацию. И у меня есть все основания полагать, что вы, господин Корф, и есть тот самый человек, о приезде которого известил князя курьер.
Владимир засмеялся.
— Сейчас вам будет не до веселья, — сквозь зубы процедил поручик.
В часовню вошли два жандарма меньше чином, но выше и шире в плечах своего начальника.
— Итак, — вновь обратился Писарев к Владимиру, — вы отдадите нам ваши бумаги добровольно, или мы должны подвергнуть вас обыску?
— Вы забываетесь! — вознегодовал старый князь.
— Действительно, — поддержал его Корф. — Дворянин не может позволить обыскивать себя первому встречному, плетущему небылицы о графе Бенкендорфе.
Жандармский поручик тотчас развернул перед ним лист бумаги:
— Вот приказ, скрепленный подписью и печатью графа.
— Пустой бланк? — презрительно фыркнул Владимир.
— Если вам угодно, я могу вписать туда ваше имя, — услужливо предложил Писарев.
— Это не помешает, если вы собираетесь перетряхнуть мой гардероб, — кивнул барон.
Поручик незамедлительно выполнил его просьбу и вручил Корфу приказ с вписанным туда его именем. Владимир кивнул.
— Я не хочу утруждать ни вас, ни ваших помощников, — сказал он, доставая из кармана несколько бумаг, которые Писарев схватил с радостью, смешанной с удивлением, а Петр Михайлович остолбенел, лишившись дара речи при виде столь быстрой капитуляции. Владимиру, однако, это было только на руку, потому что, заговорив, старый князь выдал бы их обоих с головой.
Но его малодушная уступчивость пришлась не по душе не только князю. Анна, как барон успел заметить, наблюдала эту сцену с откровенной брезгливостью. Взгляда Андрея за стеклами очков невозможно было разобрать.
Тем временем поручик, перебрав до конца пачку бумаг, которые вручил ему Корф, выругался и отшвырнул их в сторону.
— Счета, записки, всякая ерунда… Вы решили, что я вам позволю меня дурачить?! — крикнул он, покраснев от злости.
Старый князь издал вздох облегчения, в глазах Анны растаяли льдинки.
— Прошу меня простить, если вас разочаровало содержимое моих карманов, — произнес Владимир.
— Прекратите издеваться надо мной! — взвизгнул Писарев. — Где письмо, которое вы привезли для князя Долгорукого?
— Повторно прошу меня простить, — всё также кротко сказал Владимир, — но вы заблуждаетесь.
— Вы чертовски хладнокровны, сударь, — осклабился поручик.
— Похоже, что это качество присуще лишь одному из нас, — со спокойной улыбкой ответил барон.
Это стало последней каплей в чаше терпения Сергея Писарева.
— Обыскать его! — велел он своим помощникам.
— Я не позволю! — выкрикнул старый князь, в сильнейшем гневе ударяя своей тростью об пол. — Убирайтесь отсюда, грязный шпион, вместе с вашими дуболомами, иначе я позову моих лакеев, и они пройдутся хлыстами по вашим спинам! Вон!!!
— Но если я уйду, по вашему, заметьте, принуждению, — ласково спросил поручик, — что вы скажете потом графу Бенкендорфу?
— Не ваше дело, что и кому я скажу! — Петр Михайлович взмахнул тростью, будто намереваясь опустить ее на спину Писареву, который испуганно шарахнулся в сторону.
— Пожалуй, господин поручик прав, — прервал эту перепалку Владимир. — Зачем вашему сиятельству ссориться с графом Бенкендорфом из-за такого пустяка? Пусть обыскивают меня, такова их служба. Однако вам и мадмуазель совсем не обязательно при этом присутствовать.
— Мы подождем вас, — живо сказала Анна. — Если вы едете в Петербург, то дядюшка, я уверена, будет счастлив предложить вам место в его карете…
Владимир ответил ей глубоким взглядом и поклонился.
— Если это никак не повлияет на планы вашего сиятельства…
— Никоим образом, — проворчал Петр Михайлович. — Мы подождем вас.

Из часовни вся компания переместилась в комнату барона. Писарев следил за Корфом настороженным взглядом, готовый пресечь малейшую попытку к бегству, но Владимир и не помышлял бежать.
— Присутствие этого господина обязательно? — спросил он, заметив, что Андрей пришел вместе с жандармами.
— Я мог бы оказаться вам полезным, господин поручик, — молодой Долгорукий растянул губы в нехорошей улыбке. — Потому что не хочу, чтобы этот рябчик выпорхнул из силка.
Повернувшись к нему спиной, Владимир снял с себя сюртук и жилет.
Разложив одежду на столе, Писарев не спеша и со знанием дела стал ее осматривать и ощупывать.
Владимир наблюдал за ним, размышляя, не отдать ли злополучное письмо прямо сейчас, подписав одновременно приговор себе и князю Долгорукому, и разом покончить с тем делом, которое привело его в Россию. Этот выход показался ему не так уж и плох. Предательство отца будет выглядеть менее отвратительно, если он, его сын, разделит с ним последствия этого предательства. Но внезапно он оборвал свои мысли. Что за похоронное настроение? В самых потаенных уголках его сердца гнездилось убеждение, что миссия, которой он был обременен, не может быть выполнена, по крайней мере, его руками. И напрасно он пытался себя ожесточить, всё его существо бунтовало против этого. Владимир вспоминал о приемном отце, горевшем мечтой о мщении и сумевшем заронить искру этого пламени в его душу, и жалел человека, принесшего целую жизнь на алтарь мести.
Князь Андрей подошел к столу и, взяв сюртук барона, который к тому времени уже закончил осматривать поручик, еще раз перетряхнул и вывернул его наизнанку, будто не доверяя умениям расторопного шпиона.
— Надеюсь, вам повезет больше, чем мне, — в улыбке оскалил зубы Писарев и обратился к Владимиру. — Позволите ваши сапоги, господин барон?
Вслед за сапогами последовали брюки, рубашка и прочие мелкие предметы туалета, пока на Владимире осталось одежды не больше, чем на Адаме до грехопадения.
Однако совместные труды поручика и молодого князя пропали даром. Все предметы одежды были возвращены барону, и он стал поочередно одевать их на себя. Поручик заметно приуныл.
— Вы удовлетворены? — спросил Владимир.
— Ваш багаж! — воскликнул Писарев.
— Он в моей комнате. Однако вам следует иметь в виду, что если бы я вёз то письмо, которое вы ищите, то я должен был догадаться, что кому-то захочется меня обыскать, и подготовился к этому.
— Мы всё-таки обыщем все ваши вещи, — сказал поручик.
— Извольте! И не забудьте пригласить на помощь господина Долгорукого, — добавил Владимир, поправляя перед зеркалом галстук и сюртук. — Иностранцы считают русских излишне эксцентричными. Полагаю, они бы еще больше утвердились в этом мнении, увидев, с каким упоением русские князья предаются полицейской работе.
— Вы, кажется, хотите меня оскорбить? — нахмурился Андрей.
— Разве это возможно? — пожал плечами барон.
— Мы с вами еще встретимся! — прошипел его брат.

 Отправлено: 19.12.09 18:51. Заголовок: Приветствуем Тоффи с..

Приветствуем Тоффи среди наших авторов

 Отправлено: 19.12.09 21:54. Заголовок: Тоффи, с премьерой в..

Тоффи, с премьерой в "Усадьбе"

Тоффи пишет:

цитата:

Примечание автора: спасибо Царапке и Gata Blanca за советы при написании фика

Приятно, что автор не обиделся на наши замечания Удачи и легкого пера в дальнейшем! Я не поклонница вованны но в этой истории, зная источник, Владимир и Анна - на высоте.

 Отправлено: 19.12.09 22:07. Заголовок: Мне тоже приятно, чт..

Мне тоже приятно, что автор не обиделся!

 Отправлено: 20.12.09 11:33. Заголовок: Начало мне очень пон..

Начало мне очень понравилось Интригует

 Отправлено: 27.01.10 16:31. Заголовок: Спасибо за отзывы, д..

Спасибо за отзывы, дорогие читатели!

Gata пишет:

цитата:

Приятно, что автор не обиделся на наши замечания

Царапка пишет:

цитата:

Мне тоже приятно, что автор не обиделся!

Если честно, то немножко обижалась. Но потом поняла, что всё это на пользу моей истории, и поэтому буду очень благодарна, если вы меня будете поправлять и потом, если что-то не так

 Отправлено: 27.01.10 16:33. Заголовок: Глава V. Петр Михай..

Глава V.

Петр Михайлович, хоть и слегка озадаченный, недолго мучался сомнениями по поводу обыска, которому подвергли Корфа. Он заключил из уверенного поведения барона, что тот либо не везёт при себе никакого письма, либо так хорошо его спрятал, что не боится никакого обыска, и перестал об этом думать. Вместе с Анной князь прошел в комнату, которую предложил им станционный смотритель, и там он позволил себе, наконец, целиком отдаться волновавшему его вопросу — побегу воспитанницы с Андреем.
— Анна, — сказал он, когда они остались одни, — ты поступила глупо, очень глупо.
Девушка села в кресло у окна и печально вздохнула, устремив взгляд в подернутую дымкой голубую даль.
— Разве я не знаю? — прошептала она, потупив глаза, которые вдруг обожгло горячими слезами, слезами стыда и раскаяния.
Тактичный человек догадался бы предоставить ее в эти минуты самой себе и собственным мыслям, но старый князь, по-своему любивший воспитанницу — дочь покойного друга, подошел к девушке и положил руку на спинку ее кресла.
— Что толкнуло тебя на это?
Она, не глядя на него, ответила:
— Княгиня Мария Алексеевна.
Князь нахмурился, кашлянув. В глубине души он испытывал сильную неприязнь к своей супруге, единственному существу на земле, способному им управлять, к женщине, которая деспотически попирала все его чувства и желания, и которая, наконец, была матерью его бессердечного, беспутного сына. Не у нее одной были причины презирать слабовольного князя Долгорукого, но только она имела смелость демонстрировать свое презрение, и в этом не знала удержу. Но частично платя ей тем же презрением, князь никогда не позволял себе в обществе обнаруживать истинные чувства по отношению к своей сварливой половине. Корни этой лояльности произрастали, видимо, из фамильной гордости спесивого аристократа: ни малейшего пятнышка не должно было пасть на имя Долгоруких, ничей любопытный глаз не должен был проникнуть в болезненные тайны их жизни.
Он нахмурился, услышав, каким тоном упомянула Анна имя княгини. Его глаза беспокойно забегали под насупленными седыми бровями, и заметно было, что эта ситуация несказанно его угнетает. Как он мог выступать судьей между воспитанницей, к которой был привязан, и женой, которую презирал и ненавидел, но боялся раздражать?
— Что же такого сделала моя супруга? — спросил он, рассчитывая обескуражить девушку этим вопросом, поскольку отчасти был знаком с изощренными методами ее сиятельства.
— Она сделала мою жизнь невыносимой! — воскликнула Анна. — Все эти слова сквозь зубы, намеки, косые взгляды, усмешки… суровые выговоры без малейшей провинности…
— Мария немного вспыльчива, — вынужден был согласиться князь. — Но у нее доброе сердце.
— Ее сердце переполнено злобой и ненавистью.
— Да нет же, Аня! Ты просто капризничаешь. Да, капризничаешь — как вздорный ребенок!
— Вы бы предпочли, чтобы я брюзжала, как Мария Алексеевна?
— Не хочу тебя слушать, — отрезал Петр Михайлович. — Ты несправедлива, Аня. Ты слишком возбуждена и потому несправедлива. Но даже если десятая часть из того, что ты сказала, правда, то какое это имеет отношение к твоему бегству?
— Я мечтала об избавлении, потому что существование под вашей крышей превратилось для меня в пытку! Мария Алексеевна терзала, мучила, унижала меня изо дня в день… У меня больше не было сил терпеть это, а Андрей предложил мне бежать и обвенчаться, потому что, сказал он, вы бы никогда не согласились на наш брак, но простили бы нас, если бы мы сделали это без вашего позволения, потому что вы добры… Мне казалось, что я люблю Андрея, и дала ему себя уговорить… и вот… и вот… — она снова заплакала.
— Мерзавец! — прорычал старый князь, стискивая кулаки. — Трижды мерзавец! Он и не помышлял на тебе жениться, мать обещала найти ему богатую невесту. Он хотел воспользоваться твоим доверием, чтобы… — он осекся, увидев, как бедняжка вспыхнула от стыда. — Но как он смел даже подумать о такой чудовищной низости?! Неужели он думал, что это останется безнаказанным?!!
— Бог всё видит… — тихо прошептала Анна.
— Справедливость есть и на этом свете! — с гневом пристукнул Петр Михайлович тростью по дощатому полу. — Я накажу этого негодяя, я вышвырну его из дома и из завещания!!! И ничто тебе не напомнит о том, что здесь случилось, обещаю! Но как ловко ты разоблачила его коварные планы, — воскликнул он другим тоном, похожим на восторг. — Я восхищаюсь твоей проницательностью, девочка!
— Если бы там не оказалось господина Корфа… — проговорила Анна, и при упоминании этого имени исчезнувшие было страхи снова сгустились в душе старого князя.
— Барон Корф! Почему он так задерживается? — заволновался он. — Неужели же… неужели…
Вдруг отворилась дверь и на пороге возник барон Корф собственной персоной. Оба живо повернулись к нему, на глазах Анны еще не просохли слезы.
— Всё в порядке? — нетерпеливо воскликнул Петр Михайлович.
Владимир легкой непринужденной походкой прошел в комнату.
— Если я здесь, и без конвоя, то ваше сиятельство может сделать именно такой вывод. Поручик Писарев готовится к отъезду, и выглядит весьма удрученным. Мне почти жаль его… Я обещал пожаловаться графу Бенкендорфу.
— Но как же так? — опешил князь. — Значит, это письмо не при вас?
— А ваше сиятельство ждали какого-то письма? — невинным тоном спросил Владимир, приведя князя в окончательное замечательство, а сам поклонился Анне и сказал, указывая на пейзаж за окном, — Прекрасный вид, не правда ли? Я сохраню самые чудесные воспоминания об этом месте.
Девушка нахмурилась. О чем он собирается сохранить воспоминания — о ландшафте, или?... Но ни в лице, ни в голосе барона ничего нельзя было прочесть.
— Что до меня, сударь, — ответила она, — то я никогда не смогу вспоминать о всём, что здесь случилось, без стыда, но останусь бесконечно вам признательной за ваше благородное участие.
— Не продолжайте, умоляю вас! Вы причиняете себе боль ненужными воспоминаниями. Забудьте обо всём, как забыл я.
— Какая милая учтивость!
— Я весь состою из милой учтивости, — сообщил он ей не без гордости.
Князь заговорил об отъезде, повторно пригласив Владимира ехать вместе с ними. Но барон повел себя очень странно. Прижимаясь к стенке, и почему-то на цыпочках, он прокрался к двери и вдруг резко распахнул ее. В комнату с грохотом ввалился Писарев, который подслушивал у замочной скважины. Владимир не стал церемониться с шпионом, и не дав ему подняться на ноги, вышвырнул вон, прихлопнув дверью.
После недолгих сборов они тронулись в путь, но не успели добраться до Петербурга до темноты, и приняли решение сделать остановку на постоялом дворе, встретившемся им на пути. Старый князь заявил, что не тронется оттуда до утра. Путешествие и треволнения дня утомили его, и последние несколько вёрст он клевал носом в углу кареты. Разговор то и дело прерывался, да и непросто было поддерживать его во время езды по ухабистой дороге. Карета князя оказалась древним рыдваном с разбитыми рессорами, и каждая кочка или рытвина, в которую попадало колесо, отзывалось болью в измученных телах путешественников.

Петр Михайлович потребовал ужин, и в ожидании пока его подадут, задремал в кресле, громко похрапывая. Анна вышла в сад, ее манил благоуханный майский вечер. Поглощенная своими думами, она медленно прогуливалась по крошечной лужайке, пока ее одиночество не было нарушено вторжением барона Корфа. Ему тоже было о чем подумать, и он выбрался на свежий воздух, не подозревая, что такая же мысль уже пришла в голову Анне.
Заметив девушку, он повернулся было, чтоб уйти, но она окликнула его, приглашая к ней присоединиться. Владимир с готовностью подчинился ее просьбе. Но когда он приблизился, она растерялась, не зная, о чем с ним заговорить. Наконец, она выдавила из себя с нервным смешком:
— Так как я очень любопытна…
— Я уже имел честь оценить ваши незаурядные качества, — мягко произнес он.
— Вы никогда не бываете серьезным? — она подняла на него глаза.
— А зачем? — ответил он вопросом на вопрос, намеренно или случайно позволив ей заглянуть под его маску. — Ирония стала моим спасением.
— От чего?
— Обстоятельства моей жизни были таковы, что если бы я склонил перед ними голову, я бы превратился в мрачного угрюмца, шагающего по этому унылому миру. Со временем я мог бы счесть свое существование невыносимым, и, кто знает, может быть, уже свёл бы с ним счеты. Однако я предпочел иронию. Жизнь — забавный спектакль, если у вас есть способность созерцать его со стороны.
— Горечь ваших слов противоречит их смыслу.
Он пожал плечами и улыбнулся.
— Но доказывает верность моих убеждений.
Они неспешно прохаживались по лужайке, Владимир — на шаг отстав от Анны.
— Наверное, вы и во мне видите забавный предмет для созерцания?
— Боже упаси! — воскликнул он без намека на иронию.
Она засмеялась.
— Значит, для меня вы сделали исключение? О, это весьма тонкая лесть!
— Разве я не говорил вам, что считаю вас исключительной женщиной?
— Исключительно глупой, без сомнения?
— Исключительно красивой, исключительно восхитительной, — поправил он.
— Вот уж неуклюжий комплимент!
— Когда мы говорим правду, недостаток остроумия простителен. Однако мы уклонились от основной темы нашей беседы. Вы упомянули, что существует нечто, возбудившее ваше любопытство?
— Мне бы хотелось знать… Но я уже спрашивала об этом. Ответьте откровенно: вы считаете меня глупой?
Владимир замедлил с ответом.
— Вы проявляете здравомыслие во многих вещах, — произнес он будто в задумчивости, — но в том деле, в котором я имел счастье оказаться вам полезным, вы были, боюсь, не слишком благоразумны. Вы любили… вы любите князя Андрея Петровича?
— Что, если это так?
— Если это так даже после всего, что случилось, мне следует считать вас еще менее мудрой.
— Вы становитесь дерзким, — промолвила она с упреком.
— Вы сами просили меня быть откровенным. А если вы не исповедуетесь мне, как я смогу отпустить вам грехи?
— Но я не просила у вас отпущение грехов. Вы слишком много на себя берете.
— Князь Андрей Петрович выразил обо мне схожее мнение.
Анна с досадой кусала губы. В молчании они прошли до конца лужайки и повернули обратно.
— Вы обращаетесь со мной, как с дурочкой.
— Как такое возможно, если я вас люблю?
Она отшатнулась от него и какое-то время ошарашено его разглядывала.
— Вы думаете, что однажды совершив глупый поступок, я потеряла право на уважение? — воскликнула она с гневом. — Что я должна выслушивать ваши оскорбительные речи?!
— Неужели я похож на человека, способного оскорбить любимую женщину? — спокойно возразил Владимир.
— Вы любите меня? — она смотрела на него, ее лицо было очень бледным в голубоватом свете луны, губы тряслись, а в глазах разгорался гнев. — Вы сошли с ума?
— В иные моменты мне кажется, что так и есть, но сейчас не такой момент.
— И вы хотите, чтобы я поверила в серьезность ваших признаний? — она рассмеялась негодующим смехом. — Мы знакомы всего несколько часов.
— И всё это время я думаю, что полюбил вас.
— Вы думаете? — презрительно переспросила она. — Значит, вы не вполне в этом уверены?
— Как мы можем быть уверенными в чем-то до конца?
— Я уверена в том, что поняла вас.
— Я завидую вам, потому что сам не мог это сделать. Вы не поможете мне?
— Загляните в себя, и вы увидете там самодовольного наглеца, — выпалила она и повернулась, чтобы уйти.
— Это не объяснение, — задумчиво протянул Владимир, — а заурядная брань.
— Вы не заслуживаете ничего другого, — бросила она через плечо. — Как вы только посмели…
— Полюбить вас с первого взгляда?
Она ничего не стала ему отвечать и ушла, вся во власти негодования.
Владимир поднял взгляд на равнодушную луну и погрозил ей кулаком.
— Это твой желтый свет лишил меня рассудка!
Продолжая мерить шагами залитую луной лужайку, он погрузился в невеселые размышления. Его жизнь запутывалась всё сильнее, и чувство иронии, не раз выручавшее его в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях, теперь не могло подсказать ему выход из закоулков этого лабиринта.

 Отправлено: 27.01.10 16:33. Заголовок: Глава VI. Сообщал л..

Глава VI.

Сообщал ли когда-нибудь мужчина с такой дерзкой откровенностью о внезапно обуявшей его страсти, как сделал это Владимир Корф, и в обстоятельствах, способствующих, скорее, возникновению неприязни, чем пробуждению ответного чувства? Выбирал ли когда-нибудь человек менее подходящее время и менее благоразумные слова для подобного признания?
Со стороны могло показаться, как показалось Анне, что барон над ней просто издевается, что он на самом деле самодовольный наглец, как она его назвала. Но это было не так. Владимир, действительно, издевался, но его издевка имела другую цель — вызвать отвращение к нему самому и к тем чувствам, которые всколыхнулись в его душе, и на которые он, человек без имени, связанный по рукам и ногам ужасной клятвой мести, не имел права. Он дал волю своим чувствам, но выразил их так, чтобы Анна сделала именно тот вывод, к которому он ее подталкивал. Там, где любой другой человек постарался бы скрыть свои чувства, Владимир Корф предпочел их выплеснуть в иронической манере, чтобы Анна растоптала их в прах своим презрением.
Он продолжал бродить по влажной от вечерней росы лужайке и постепенно им овладевало печальное уныние. Враждебное отношение к отцу, воспитанное в нем старым бароном и воспринимаемое им безоговорочно, как то, например, что солнце всходит на востоке, до сих пор оставалось чем-то отвлеченным. В своем роде это была воображаемая вражда, но сегодня вечером всё изменилось. Его обида перестала быть абстрактной, неожиданно став реальной и очень мучительной. Он больше не думал о зле, причиненном его матери много лет назад, он думал о зле, причиненном ему самому, когда его, незаконнорожденного, швырнули в водоворот этого жестокого, несправедливого мира. Если бы Анна догадалась, как горько он смеется над собой, с нарочитым легкомыслием говоря о любви, она могла бы почувствовать к нему жалость, чего он не мог, не хотел допустить. Сегодня вечером он с пронзительной остротой осознал, как однажды его заставил осознать Иван Иванович, что жаждет отомстить отцу за свою исковерканную жизнь, и то, против чего раньше восставали его совесть и голос крови, перестало казаться отвратительным — всё потому, что несколько часов назад он заглянул в бездонные глаза воспитанницы князя Долгорукого.
За ним пришел слуга сказать, что ужин подан, но Владимир отказался, сославшись на усталость, просил передать его сиятельству свои извинения и отправился спать.

Они встретились за завтраком ранним утром следующего дня: Анна — холодная и отстраненная, Петр Михайлович — молчаливый и раздражительный, а Корф — веселый и разговорчивый, как всегда. Встав вскоре из-за стола, они продолжили путь, но и в дороге мало что изменилось: старый князь похрапывал в углу кареты, Анна демонстративно любовалась дорожными пейзажами, не слушая речи Владимира и не отвечая на его вопросы. В конце концов он тоже замолчал, утешив себя тем, что всё складывается именно так, как он сам желал. Разве не к этому он стремился, пытаясь рассердить девушку прошлым вечером?
Вскоре они достигли предместий Петербурга, но прошло еще не меньше часа, прежде чем экипаж остановился во дворе роскошного особняка на Фонтанке.
Поднялась невообразимая суматоха, захлопали двери, забегали слуги и среди этой суеты путешественники переступили порог дома, являвшегося частью того немногого, что удалось сохранить князю Долгорукому от некогда обширного состояния. Вслед за Петром Михайловичем и Анной Владимир вошел в библиотеку. Это было просторное помещение, с богатой обстановкой. Французские окна распахивались на террасу с видом на сад.
Едва они вошли, как позади раздался хруст шелковых юбок, и Владимир посторонился, пропуская вперед даму, которая прошла мимо него, как мимо пустого места. На вид ей было лет около сорока пяти, но она была моложава и еще довольно красива. Она ворвалась в комнату подобно боевому кораблю, вторгающемуся в гущу морского сражения, и еще с порога метнула на Анну злобный взгляд.
— Превосходно! — воскликнула она, гневно раздувая ноздри. — Ты вернулась домой, а зачем, спрашиваю я? Или я должна жить под одной крышей с бесстыдницей, которая дорожит своей репутацией не больше, чем трактирная девка?
Анна побледнела от оскорбления, но упрямо сжала губы, проявляя поразительное присутствие духа перед драконом, опалившим ее огнем презрения пополам с ненавистью.
— Marie, — елейным голосом произнес Петр Михайлович, делая шаг навстречу супруге и, чтобы отвлечь ее внимание от бедной девушки, указал на барона, — позволь тебе представить…
— Разве я с вами говорю? — грубо оборвала его она. — Вам мало того, что вы натворили? Если бы вы не были таким болваном и уважали меня, как подобает супругу, вы бы никогда не привели в наш дом эту маленькую дрянь!
— Я выполнил свой долг перед ее отцом…
— А ваш долг передо мной? — не унималась дама. — Вы хотя бы раз подумали об мне?!
Ее визгливый голос, эхом разносясь по дому, собрал в прихожей кучку любопытных лакеев. Чтобы оградить Анну от их нескромных взглядов, Владимир закрыл дверь в библиотеку. Княгиня повернулась на этот звук.
— Кто это? — резко спросила она, и Владимир почувствовал, что она оказала ему честь, невзлюбив с первого взгляда.
— Я уже почти представил его тебе, дорогая, — примирительным голосом произнес князь. — Это барон Владимир Иванович Корф. А это, сударь, моя супруга, княгиня Мария Алексеевна.
Владимир склонился в почтительном поклоне.
— Мы в неоплатном долгу перед Владимиром Ивановичем, — продолжал князь. — Ведь Анну спас именно он.
— Спас эту распутницу? — презрительно фыркнула Мария Алексеевна. — И от чего же он ее спас, позвольте узнать?
Терпение Анны лопнуло.
— Дядюшка, позвольте мне уйти, — взмолилась она. — Я не хочу выслушивать то, что имеет сказать обо мне Мария Алексеевна, в присутствии постороннего человека.
— Чего ты боишься? — злобно хохотнула княгиня. — Что посторонний человек услышит из моих уст о тебе нечто новое — о тебе, чье поведение завтра будет обсуждать весь Петербург?!
— Дорогая, — Петр Михайлович снова попытался утихомирить разбушевавшуюся супругу. — Умоляю тебя быть снисходительней. Да, Аня поступила глупо, но она уже осознала свою ошибку и раскаялась. К тому же, девочка не так уж и виновата…
— О да, девочка совсем не виновата! — с издевательским смехом повторила княгиня. — Бедная кроткая овечка!
— Она достойна не порицания, а жалости, — проговорил князь, возвышая голос в неожиданном гневе, — потому что имела несчастье довериться твоему распутному сыну!
— Моему сыну? Моему?! — на щеках Марии Алексеевны выступили пятна багрового румянца. — Но он и твой сын тоже!
— Бывают моменты, когда я в этом сомневаюсь, — обронил князь мрачно.
Повисла зловещая тишина. Княгиня хватала ртом воздух, лихорадочно напрягая память в поисках подходящих слов, а Петр Михайлович продолжал с несвойственным ему пылом красноречия, вспыхнувшего в нем, видимо, при мыслях о сыне:
— Он позор и бесчестье для нашего имени! В детстве он был лгуном и воришкой, с годами совершенствуя дурные наклонности, и теперь это картежник, пьяница, распутник, скопище всех мыслимых и немыслимых пороков. Я всегда знал его таким, но вчера он явил мне новую грань своей мерзкой натуры. Я надеялся, что хотя бы мою воспитанницу, его названую сестру он пощадит, но он едва ее не погубил! Это было последней каплей, я не прощу его никогда! Отныне двери моего дома для него закрыты. Пусть убирается на все четыре стороны, он мне больше не сын!
Лицо княгини из багрового стало пепельно-серым.
— Он вам не сын, — повторила она хрипло, — а эта бесстыдница и нахалка — дочь? Ей можно осквернять дом, который вдруг стал слишком хорош для нашего мальчика?!
— Позвольте мне уйти, дядюшка, — жалобно попросила Анна.
Но Мария Алексеевна не дала ей уйти, схватив за руку.
— Как тебе хватило наглости вернуться?! И что прикажешь теперь делать с тобой, глупая девчонка? Где мы найдем для тебя мужа — для бесприданницы, а теперь еще и с подмоченной репутацией?!
— Мне не нужен муж, — тихо ответила Анна.
— Ты собралась уйти в монастырь? — ехидно спросила княгиня. — Молчишь? Хочешь ты того или не хочешь, но мы обязаны устроить твою судьбу, а как устроить, когда… — тут взгляд княгини упал на гостя. — Разве что твой спаситель захочет сделать тебе предложение.
— Со всем моим сердцем, ваше сиятельство, — заявил Владимир, ошеломив всех и самого себя, но потом спохватился, что под влиянием минутного порыва сказал слишком много, и добавил. — Я лишь хотел показать, как ошибочны выводы Марии Алексеевны.
От изумления княгиня выпустила руку Анны и с подозрением уставилась на барона.
— Ага! — воскликнула она. — Вижу, что вы не случайно ее спасли.
— Нет, ваше сиятельство, то была чистая случайность, но необыкновенно счастливая для вашего сына, потому что спасла его от многих неприятностей с законом.
— Я не успел поведать тебе подробности последней проделки твоего ненаглядного мальчика, — вмешался Петр Михайлович. — Он вовлек Аню в чудовищный обман, сговорившись с таким же подлым мошенником, как и он сам, устроить фиктивное венчание!
— Венчание? Ха! — княгиня издала отвратительный смешок. — Эта маленькая жеманница настаивала на венчании?
— Да простит вас Бог за вашу злобу, Мария Алексеевна, — тихо произнесла Анна.
Княгиня собиралась ответить новой тирадой, но опять вмешался Владимир.
— Чем громче ваше сиятельство будет кричать о бесчестии, тем больше вероятность того, что это дело получит огласку, и того, что вашему сыну, спасаясь от преследования закона и презрения общества, придется всерьез осуществить намерение, которое он хотел осуществить в шутку. Что было бы весьма прискорбно для мадмуазель Анны, — добавил он, бросив короткий взгляд на девушку.
Петр Михайлович стоял мрачный.
— Где Андрей? — повернулась к нему княгиня.
— Понятия не имею, — ответил он, демонстрируя, как мало это его заботит.
— Вы просто бесчувственное чудовище! — бросила она, выбегая за дверь.

 Отправлено: 27.01.10 16:34. Заголовок: Глава VII. Владимир..

Глава VII.

Владимир остался на обед в доме Долгоруких.
Миновало всего около получаса после шумного спектакля, устроенного княгиней, где Корфу вновь довелось сыграть, пусть и в меньшей степени, роль спасителя Анны. Мария Алексеевна выразила свою благодарность дружелюбной улыбкой, старательно пряча при этом глаза, и это навело барона на мысль, что его вчерашняя «услуга» навряд ли будет ею забыта.
Эти полчаса он провел в серьезных раздумьях о положении, в котором оказался, и о действиях, которые следовало предпринять дальше. Он не питал иллюзий относительно Петра Михайловича и не стал бы судить об отце лучше, чем он того заслуживал, но будучи справедливым и беспристрастным, вынужден был признать, что реальный князь Долгорукий сильно отличается от того портрета, который нарисовало ему воображение. Он рассчитывал встретить мерзкого развратного старика, злобного и жестокого, а нашел обычного человека, чьим самым тяжким грехом была слабохарактерность. Петр Михайлович относился к тому типу людей, которые, не пробуждая в других теплых чувств, не внушают им и неприязни. Владимир вдруг с некоторым смятением понял, что испытывает к этому человеку нечто, похожее на жалость и сочувствие, потому что у него такой отвратительный сын и такая сварливая жена.
Одним из основных убеждений Владимира было то, что зло, совершенное людьми, рано или поздно к ним возвращается. Теперь он мог воочию убедиться в этом, наблюдая, как старый князь Долгорукий, презираемый муж и нелюбимый отец, расплачивается за грехи своей молодости. Но также Владимир считал, что человек не волен в своих поступках. Порочность или святость являются проявлениями темперамента, и не сам человек, но те свойства натуры, которыми он наделен от природы, ответственны за его деяния, добрые или дурные. Рассуждая подобным образом, Владимир почти был готов извинить отцу его природную слабость, пока не вспомнил о том, что снисходительность к князю была бы предательством по отношению к матери и Ивану Ивановичу.
Старый барон, слепой фанатик мести, сумел внушить своему воспитаннику веру в то, что наказать обидчика матери является единственным смыслом его существования. Но если на расстоянии всё представлялось простым и легко выполнимым, то повстречав во плоти и крови человека, бывшего его родным отцом, Владимир заколебался с новой силой. Нарушить клятву и оставить неотомщенной поруганную честь матери, или сдержать и пойти против закона природы?
Владимир сидел в библиотеке, в ожидании старого князя. Перед ним лежала раскрытая книга, но его взгляд был обращен за окно, на гладкую зеленую лужайку, а мысли — в неведомое пространство.
Он прислушался к голосу своей души и понял, что не может и не должен совершать то, ради чего приехал в Россию, и решил при первой же встрече сообщить об этом приемному отцу. Конечно, Иван Иванович придет в неописуемую ярость, и Владимиру придется пережить немало неприятных минут, но лучше это, чем предательство. Да, предательство, подлое предательство, как ему внезапно открылось со всей очевидностью.
Итак, решение принято. После истерзавших его мучительных сомнений и раздумий, необычайная легкость, воцарившаяся в душе Владимира, убедила его в том, что он поступил правильно, и любое другое решение было бы ошибкой.
Вошел Петр Михайлович и возвестил, что обедать будут они вдвоем.
— Моя жена уехала на поиски этого негодяя, — объяснил он, избегая называть сына по имени. — Она уверена, что знает, где его найти — в каком-нибудь притоне, куда ей следовало бы отправить слуг, а не ехать самолично. Но эти женщины, они так упрямы! Чертовски упрямы! Вы согласны со мной, господин барон?
— Я полагаю, что это мнение всех мужей на свете, — ответил тот и вежливо осведомился об Анне.
— Бедная девочка заперлась у себя в спальне, — сказал старый князь. — Она так расстроена! Боюсь, что моя жена слишком… — он споткнулся в середине фразы и кашлянул в кулак. — Одним словом, за столом будем только вы и я.
Во время обеда разговор не клеился, но когда слуги убрали остатки пиршества, и на столе остались только фрукты и графин с вином, наступил момент приятного расслабления. Владимир откинулся в своем кресле, держа за ножку бокал вина и наслаждаясь игрой солнечных бликов в рубиновой жидкости. Он испытывал необычность ощущений человека, случайно оказавшегося в компании родного отца, который и не подозревает, кто сидит напротив него. Но вопрос Петра Михайловича вывел его из состояния задумчивости.
— Как долго вы собираетесь оставаться в Петербурге, господин барон?
— Это зависит, — последовал уклончивый ответ, — от разных обстоятельств.
— А доводилось ли вам бывать в России раньше?
— Нет.
— Значит, у вас нет поместья?
— Я подумываю о том, чтобы приобрести небольшое именье под Черниговом.
— Под Черниговом? — голос старого князя неожиданно дрогнул. — И… в каком уезде?
— В Глуховском…
Вдруг раздался звон разбившегося стекла, и Владимир, осознав свою оплошность, похолодел. Подоспевший лакей хотел поднять с пола осколки бокала, оброненного князем, но Петр Михайлович велел ему удалиться. Лакей вышел на цыпочках и закрыл за собой дверь. Отец и сын остались вдвоем.
Короткой передышки оказалось достаточно, чтобы Владимир успел собраться с мыслями и несмотря на то, что его пульс бился сейчас гораздо быстрей, чем обычно, он продолжал сидеть в той же небрежно ленивой позе.
— Скажите, вы знали кого-то из Дроздовских? — взволнованно спросил Петр Михайлович.
— Дроздовские? Кто это? — на лице Владимира не дрогнул ни один мускул. — В Бадене я познакомился с одним черниговским помещиком, он нуждался в деньгах и предложил купить у него поместье.
Это было почти правдой, кроме того, что не сам помещик, а молодой барон Корф предложил сделку, с согласия приемного отца. Ему страстно захотелось приобрести именье, в котором жили его предки.
В глазах князя отразилось явное облегчение. Простое совпадение, и ничего больше. В самом деле, что тут еще могло быть? Чего ему бояться? Он и сам не знал. Но это совпадение показалось ему странным, и он счел нужным об этом сказать.
— Вы были знакомы с кем-то из этой семьи? — вежливо полюбопытствовал барон.
— Да, но это было мимолетное знакомство.
— Если знакомство было мимолетным, странно, что это совпадение так вас взволновало, — заметил Корф. — Но я, кажется, проявляю нескромность, прошу меня простить.
— Не извиняйтесь, Владимир Иванович, — запротестовал князь. — Вы правы, это было не простое совпадение. В молодости я служил в Чернигове, и наш разговор заставил меня вспомнить об одном моем опрометчивом поступке…
— Опрометчивый поступок? — брови Владимира удивленно приподнялись.
— То была не просто опрометчивость, а глупость, которая могла бы стоить мне наследства, если бы мой отец об этом узнал. Он был человеком очень строгих правил.
— Еще более строгих правил, чем вы, ваше сиятельство? — Корф не смог удержаться от ехидства
Князь рассмеялся.
— А вы шутник, любезный Владимир Иванович! Большой шутник! Да… — вздохнул он, возвращаясь к прежнему предмету беседы. — Мой отец был очень суров в некоторых вопросах и не пощадил бы меня, если бы… Но к счастью, она умерла.
— Кто умер? — заинтересовался Владимир.
— Девушка. Я не говорил вам, что в деле была замешана женщина? Имя моей глупости — Вера Дроздовская. Но она умерла, и очень кстати, должен вам заметить. С ее стороны это было чертовски мило.
Владимир, с побелевшими от гнева губами, на несколько мгновений застыл в неподвижности. Дальше он начал проделывать загадочные вещи: затеплил свечу от огня в камине, достал из кармана пачку счетов, выбрал среди них один и подержав его над свечой, пока на нем между старых строк не проступили другие, протянул князю.
— Что это? — с недоумением и даже испугом спросил Петр Михайлович.
— Это письмо Великого Князя, — произнес барон таким тоном, что не осталось сомнений, какого Великого Князя он имел в виду.
— Проклятье! — вскричал Долгорукий. — Так вы обманули жандармов? Значит, вы и есть тот самый человек, которого я жду?
— Да, я тот самый человек, — холодно кивнул Корф.
— Но почему вы не сказали об этом раньше?
— Я считал, что время для этого еще не настало.

 Отправлено: 27.01.10 16:34. Заголовок: Глава VIII. Петр Ми..

Глава VIII.

Петр Михайлович несколько мгновений смотрел на письмо, потом перевел взгляд на собеседника, который хранил нарочито спокойный вид.
Старый князь слегка побледнел и невольно покосился в сторону двери.
— Я полагаю, что нам лучше продолжить разговор в библиотеке, — сказал он, пряча письмо в карман и поднимаясь.
Владимир, ненадолго замешкавшись, последовал за ним. Ему подумалось, что нет никакой нужды доносить на Долгорукого, тот сам выдаст себя каким-нибудь неосторожным поступком, и очень скоро.
В библиотеке, тщательно заперев двойную дверь, князь откинул крышку изящного орехового секретера, и сев подле него в кресло, углубился в чтение послания от претендента на романовский престол. Прочитал и глубоко задумался. Его отсутствующий взгляд бродил по комнате, пока не наткнулся на барона Корфа, который стоял у окна.
— Вне всякого сомнения, вы доверенное лицо, — проронил он, — и знаете, о чем идет речь в этом письме.
— Да, — кивнул Владимир, — и я надеюсь, что обещания, данные вам, достаточно щедры, чтобы преодолеть сомнения, если они имели место быть.
— Обещания? — переспросил Петр Михайлович. — Господин Каульбах может оказаться не в состоянии их выполнить.
— Возможно. Но ваше сиятельство должны знать, что, не рискуя, трудно выиграть, а состояние ваших дел таково, что никакой риск не может быть не оправданным.
— Вы хорошо осведомлены, — иронично заметил князь.
— Осведомленность — мой щит.
Долгорукий кивнул и в задумчивости потер переносицу.
— Но ставка в этой игре – моя голова.
— Вам есть поставить что-то другое? — спросил барон.
Князь смерил его тяжелым взглядом, однако ничего не ответил.
— Если условия этого договора не в полной мере отвечают вашим ожиданиям, — прервал молчание Владимир, — я имею полномочия пересмотреть их с большей выгодой для вас, однако хотел бы заметить, что в этом случае вы явно переоцениваете вашу голову.
— Я не потерплю, — Долгорукий метнул на него гневный взгляд, — чтобы со мной разговаривали в подобном тоне!
Барон молча поклонился.
— Что будет, — продолжал князь с угрозой, — если я отдам это письмо графу Бенкендорфу?
— Боюсь, что это может очень плачевно закончиться для вашей светлости, — невозмутимо ответил Корф. — Если вы возьмете на себя труд перечесть письмо, то увидите, что там упоминается о предварительной договоренности между вами и заговорщиками.
Князь перевел взгляд на письмо и невольно вздрогнул.
— На вашем месте, Петр Михайлович, — с примирительной улыбкой произнес Владимир, — я бы не стал беспокоить господина Бенкендорфа.
— Ладно, ладно, — проворчал Долгорукий, перестав сердиться. — Но это слишком серьезный вопрос, чтобы решать его в спешке…
Дверь в библиотеку бесшумно отворилась, и на пороге возникла княгиня Долгорукая, в шляпке и накидке. Последние слова мужа возбудили ее любопытство, и она замерла, в надежде услышать больше.
Однако чуткое ухо Владимира уловило какой-то шорох позади. Оглянувшись, барон увидел Марию Алексеевну.
— Ваше сиятельство, — отвесил он ей почтительный поклон.
Петр Михайлович, растерянный и напуганный неожиданным появлением супруги, застыл с открытым ртом подле секретера.
Владимир сделал шаг в сторону, пытаясь закрыть спиной старого князя, чтобы тот успел спрятать опасный документ, но было слишком поздно. Княгиня заметила бумагу в руках мужа, и если не могла разобрать издалека, что там было написано, то по растерянному виду Петра Михайловича догадалась о необычном характере письма.
— Что это? — спросила она, приближаясь.
— Сущие пустяки, дорогая, — пробормотал он извиняющимся тоном, пряча письмо во внутренний карман сюртука.
В другое время княгиня не потерпела бы столь явного пренебрежения и добилась бы ответа на свой вопрос, но сейчас ее мысли были заняты другим.
— Ваши секреты меня не волнуют. Андрей здесь! — возвестила она.
— Андрей?! — переспросил князь негодующим тоном, из которого вмиг исчезли заискивающие нотки. — Что он здесь делает? Я же запретил ему появляться в моем доме!
— Я привезла его, — сказала Марья Алексеевна, но на этот раз ее супруг был преисполнен решимости настоять на своем.
— Так увезите его обратно! — потребовал он. Я не желаю, чтобы он находился под одной крышей со мной и с бедной девочкой, которой он причинил столько зла!
При взгляде на искаженное яростью лицо княгини окаменела бы сама горгона Медуза.
— Берегитесь, — прошипела она с угрозой. — Я не из тех, через кого можно переступить!
— Я тоже, — заверил ее князь.
Но прежде чем перепалка возобновилась, Владимир рискнул напомнить о своем присутствии.
— Прошу прощения, Петр Михайлович, — подал он голос. — Я навещу вас в другой раз, а теперь позвольте мне откланяться. Мария Алексеевна, ваш покорный слуга.
В прихожей он наткнулся на Андрея, который расхаживал взад-вперед, озабоченно сдвинув брови.
— Черт побери! — воскликнул он, увидев Корфа. — А вы-то что здесь делаете?!
— Этот же самый вопрос, — любезно ответил барон, — ваш отец задает сейчас вашей любезной матушке. К вашим услугам, князь, — он поклонился и непринужденной походкой, с легкой улыбкой на губах, покинул особняк, оставив молодого Долгорукого беситься в бессильной злобе.

Владимир медленно шел по улицам города, но не замечал величественной красоты северной столицы. Он думал о своем отце, о Петре Михайловиче Долгоруком.
В порыве гнева, вызванного словами старого князя, он вручил адресату письмо, сделав первый шаг на пути, которым недавно бесповоротно отказался следовать. Он не знал, ликовать ему или печалиться из-за того, что он совершил, как не знал, жалеть или презирать человека, руководимого мотивами, столь далекими от тех, которые вдохновляли истинных сторонников предполагаемого сына Великого Князя Константина. Теми двигали романтика и высокий авантюризм, Долгоруким — лишь циничный расчет. Бездумно пустив по ветру свое состояние, он предал Государя Императора, которому приносил присягу верности, как четверть века назад предал девушку, которой приносил клятвы любви.
И все-таки Владимир был склонен испытывать к этому человеку жалость, потому что, всю жизнь преследуя практические цели, он упустил, потерял нечто гораздо более важное. И никогда не был счастлив.

Тем временем в особняке Долгоруких разыгрывалась драма, зрителем которой, из деликатности или из брезгливости, барон отказался стать. Обычно слабый и нерешительный, старый князь проявил удивительную твердость в нежелании прощать сына за историю с Анной.
— Вы сами во всем виноваты, — Андрей использовал прежние аргументы для оправдания, в развязном тоне, без намека на сыновнюю почтительность. — Я бы женился на ней, как полагается, если бы вы не пригрозили лишить меня наследства!
— Глупец! — бушевал его родитель. — Неужели ты надеялся, что обещав лишить тебя наследства в случае женитьбы, я был бы более снисходителен после того, как ты устроил этот омерзительный фарс?! Убирайся вон, подлый негодяй и распутник, пародия на дворянина! Прочь! Я не желаю тебя больше видеть!
Никакие увещевания не действовали на князя. Он покинул библиотеку, бросив сыну на прощание, чтобы тот немедленно убирался вон и впредь не смел оскорблять отцовский дом своим присутствием.
Андрей подавленно взглянул на мать.
— Всё бесполезно, — сказал он. — Отец никогда меня не любил. Он никогда не был для меня отцом.
— А ты старался быть для него сыном? — спросила княгиня.
— Я такой, каким он меня сделал! — воскликнул Андрей, чернея лицом. — Вспомните, матушка, как отвратительно он всегда со мной обращался!
Сорвав с себя очки, он в бешенстве забегал по комнате.
— Из-за какой ерунды он проклял меня? Неужели он никогда не был молод? И если уж на то пошло, ничего страшного не случилось, его ненаглядная Анна снова дома.
Мария Алексеевна поморщилась.
— Иногда я спрашиваю себя, кто из вас двоих больше глуп: твой отец или ты? Как ты мог всерьез рассчитывать, что эта твоя выходка останется без последствий?!
Андрей пренебрежительно махнул рукой.
— Если что-то кому и грозило, то лишь остолопу, который не смог правдоподобно изобразить попа и навел этого проныру Корфа на подозрения.
— Корф… — снова поморщилась княгиня. — Надеюсь, он был единственным свидетелем твоего позора?
— Был там еще один тип, — припомнил Андрей, — но его интересовало другое…
Он рассказал матери о неожиданном появлении в часовне поручика Писарева и обо всем, что за этим воспоследовало.
— Теперь мне всё понятно, — промолвила Мария Алексеевна после минутной задумчивости.
— О чем вы, матушка? — заинтересовался молодой князь.
— Господин Корф провел жандармов, как детей! Я наткнулась на него и твоего отца здесь, в библиотеке, оба вели себя крайне подозрительно, и более того, твой отец держал в руках какую-то бумагу, исписанную с двух сторон чернилами разного цвета. Этот Корф подослан заговорщиками из-за границы!
Андрей вскочил на ноги, припоминая всё, что ему довелось услышать раньше, на почтовой станции.
— Матушка, если бы вы оказались правы! Черт побери, тогда бы я нашел способ расквитаться с этим наглецом Корфом и приобрел бы власть над батюшкой, — его губы растянулись в отвратительной ухмылке.
Княгиня пристально посмотрела на сына.
— Неужели ты способен донести на собственного отца?
— Доносить? О нет! Диктовать ему мои условия! Любопытно, сколько ему заплатили?
— Позволь тебе напомнить, что ты лишен наследства.
— Лишен? — коварно ухмыльнулся Андрей, и стекла его очков торжествующе блеснули. — Я убью одним выстрелом двух зайцев: верну наследство и отомщу проклятому Корфу!!
Он направился к двери.
— Что ты собираешься делать? — встревожилась мать.
— Разыщу господина Писарева. Он наверняка мечтает взять реванш за свое фиаско, а ему я в этом охотно помогу. Когда Корф будет арестован, страх перед последствиями заставит моего батюшку одуматься.
— Но ты не сделаешь ничего такого, что могло бы серьезно навредить твоему отцу? — княгиня взяла его за руку.
— Верьте мне, матушка, — рассмеялся Андрей и цинично добавил. — Не в моих интересах его губить. Я только хочу его немного припугнуть, чтобы пробудить в нем отцовские чувства.

 Отправлено: 28.01.10 06:39. Заголовок: Тоффи пишет: — Мне ..

Тоффи пишет:

цитата:

— Мне бы хотелось знать… Но я уже спрашивала об этом. Ответьте откровенно: вы считаете меня глупой? Владимир замедлил с ответом. — Вы проявляете здравомыслие во многих вещах, — произнес он будто в задумчивости, — но в том деле, в котором я имел счастье оказаться вам полезным, вы были, боюсь, не слишком благоразумны.

Очень похоже на сериальную Анну

Тоффи пишет:

цитата:

— Матушка, если бы вы оказались правы! Черт побери, тогда бы я нашел способ расквитаться с этим наглецом Корфом и приобрел бы власть над батюшкой, — его губы растянулись в отвратительной ухмылке.

Какой здесь Андрей отвратительный Интересно, устроит ли Царапка порку автору за такого Долгорукого-младшего? Или её принципиальность только на Анну распространяется

 Отправлено: 30.01.10 18:35. Заголовок: Тоффи, спасибо за пр..

Тоффи, спасибо за продолжение!

Алекса пишет:

цитата:

Интересно, устроит ли Царапка порку автору за такого Долгорукого-младшего? Или её принципиальность только на Анну распространяется

Я подозреваю, что Царапка скорее устроит автору порку за Анну )))))

 Отправлено: 20.03.10 16:12. Заголовок: Алекса, Gata, спасиб..

Алекса, Gata, спасибо, что читаете! И простите, что меня долго не было. Я без регулярного интернета, а часто утруждать подругу неудобно.

Алекса пишет:

цитата:

Какой здесь Андрей отвратительный

Он избалованный, и мало уважает отца, но ведь и отец мало сделал для того, чтобы заслужить его уважение. Но я и старого князя не хочу осуждать, он просто слабый человек, который когда-то побоялся сделать выбор в пользу счастья, и расплачивается за это всю жизнь. Все отрицательные герои этой истории по-своему несчастны, и я надеюсь, что вы их пожалеете, если у вас хватит терпения дочитать. Мне бы очень хотелось появляться с продолжениями чаще , но увы

Gata пишет:

цитата:

Я подозреваю, что Царапка скорее устроит автору порку за Анну )))))

Неужели я Анну чем-то обидела?


Продолжение.

-------------------

Глава IX.

Владимир не провел в Петербурге и трех дней, как обнаружил, что за ним следят. Это его совсем не удивило, так как в его памяти была жива встреча с ретивым жандармским поручиком и разговор с приемным отцом о том, что заговор находится на грани провала.
Сознавая всю опасность своего положения, барон тем не менее продолжал себя вести как ни в чем не бывало, и даже самый проницательный шпион не заметил бы в его поведении признаки тревоги.
Он возобновил начатое за границей знакомство с молодым графом Игнатьевым, который благодаря происхождению и общительному характеру имел широчайшие связи и ввел приятеля в лучшие дома Петербурга.
Одним из самых популярных мест у молодежи считался особняк князя Михаила Воронцова, по воле хозяина, склонного к азартным играм, превратившегося в подобие казино. Всю ночь напролет гости князя играли в карты, катали бильярдные шары и пили шампанское.
Не стесненный в средствах, Владимир позволил себе проиграть значительную сумму, отнесся к этой неудаче с поистине гусарской беспечностью и сразу стал в воронцовском кругу своим человеком. Никто из его новых приятелей не догадывался, какие демоны раздирают душу этого внешне веселого и беззаботного молодого человека.
Гнев, подтолкнувший его вручить отцу послание Каульбаха, остыл, и напрасно Владимир заставлял себя думать, что князь Долгорукий, с таким цинизмом упомянув о содеянном много лет назад преступлении, заслуживает попасть в ад, который уготовляет ему родной сын. Голос крови заглушал доводы холодного рассудка. Чтобы не страдать от измучивших его мыслей, барон усилием воли их прогонял, но было еще одно, чего он забыть не мог, сколько бы не старался — Анна. Он думал о ней значительно больше, чем требовалось для сохранения душевного спокойствия, а злые языки, которые трепали ее имя, лишали его остатков самообладания. О бедной девушке отзывались в таких выражениях, что у Владимира звенело в ушах, а рука едва удерживалась, чтобы не влепить пощечину очередному сплетнику. Побег воспитанницы князя Долгорукого с его сыном несколько дней оставался самой популярной темой для разговоров, но Владимир не знал, как их пресечь, чтобы не навредить несчастной еще больше.
Наконец, ему представился случай защитить доброе имя Анны, не усугубляя скандал, и помог ему в этом деле никто иной, как сам князь Андрей Долгорукий.
Однажды вечером, две недели спустя после приезда в Петербург, Владимир сидел за карточным столом в доме Воронцова, где, как обычно, было не протолкнуться. Банк метал сам хозяин, молодой человек, довольно красивый, но с лицом, на котором разгульная жизнь уже оставила свой отпечаток. Тасуя колоду карт, он успевал жаловаться на неуступчивость одной хорошенькой брюнетки, которая «имела глупость любить своего супруга».
— Чума на голову всех мужей на свете! — заключил он поток своих жалоб.
— Вы хотите умертвить половину ваших знакомых? — пошутил один из гостей.
Воронцов оглянулся, поискав глазами в толпе, кому принадлежал голос, и презрительно махнул рукой.
— К вам это не относится! Ваша жена не в моем вкусе.
Громкий хохот заставил неудачливого острослова окончательно стушеваться. Решив, что обижаться и, тем более, бросать вызов значило бы снова выставлять себя на посмешище, он потихоньку исчез, а Воронцов вновь принялся во всеуслышание костерить супруга очаровательной брюнетки, и продолжал в том же духе, пока не пришел молодой князь Долгорукий.
— Андрэ! — радостно воскликнул хозяин. — Где вы пропадали столько времени?
Князь начал было отвечать, но споткнулся на середине фразы, вдруг заметив рядом с Воронцовым Владимира. Он впервые столкнулся с ним после мимолетной встречи в родительском особняке неделю назад, и сейчас затаенная злоба взыграла в нем с новой силой. Андрей замер, сузив глаза за стеклами очков, а на его щеках проступили багровые пятна.
— Какая неожиданная встреча, господин барон! — произнес он нарочито насмешливо и громко, так, что все повернулись в их сторону.
— Нет ничего приятней неожиданностей, — с улыбкой ответил Владимир. Он сразу же догадался о намерениях князя, и решил ему помочь. — Вы успели заключить еще какой-нибудь брачный контракт за то время, что мы не виделись?
— Вы знакомы? — удивился Воронцов, переводя взгляд с одного на другого.
— Мне странно, что с ним знакомы вы, Мишель, — огрызнулся Долгорукий. — Но этот мошенник обладает талантом втираться в доверие!
— Даже если я кого-то здесь и обманываю, то мужчин, способных постоять себя, а не бедную беззащитную девушку, — вернул ему барон ядовитый комплимент.
— Что такое? — живо заинтересовался Воронцов. — Вы обижаете бедных девушек, Андрэ?
— Не слушайте этого пустого болтуна! — Долгорукий метнул на барона испепеляющий взгляд, который тот выдержал с улыбкой на губах.
— Напротив, мы жаждем его послушать, не правда ли, друзья? — обернулся хозяин к другим гостям, которые шумно выразили такое же любопытство. — Так что же за бедняжка пострадала по вине нашего друга Андрэ?
— Не думаю, что имена здесь уместны, — ответил Владимир. — Но вы могли бы узнать ее как княгиню Долгорукую, если бы князь, как подобает честному человеку, женился на ней, а не устроил фиктивную свадьбу, дабы обманом заполучить то, что эта добродетельная особа не уступила бы ему при иных условиях.
— Фиктивная свадьба?! — в один голос воскликнули Воронцов и полтора десятка присутствующих: кто с удивлением, но большинство с недоверием.
— Проклятый интриган… — захрипел Андрей и чуть не набросился на Корфа с кулаками, но несколько человек его удержали. Все давно были на ногах, один барон продолжал сидеть возле игрального стола, лениво перебирая пальцами карты и, как будто, забавляясь происходящим. Он был бы не он, если бы не заставил Долгорукого пожалеть о затеянной им ссоре.
— Не горячитесь, Андрэ, — бросил Воронцов. — Всё зашло слишком далеко. Пусть барон или подтвердит брошенное вам обвинение, или заберет свои слова назад. Но это дело нельзя так оставлять.
— Я не позволю! — бесновался князь. — Скорей я его убью! Убью этого негодяя!
— Но до того, как я умру, господа, — сказал Владимир, — вы всё-таки узнаете подробности этого печального происшествия со слов очевидца.
— Очевидца? Вы были при этом? — раздались удивленные голоса.
Долгорукий рвался из державших его рук.
— Зачем вы его слушаете?! — кричал он.
— Успокойтесь, князь, — снова попытался его урезонить Воронцов.
— К черту спокойствие!
— Если вы не позволите барону говорить, мы сделаем вывод, что вы боитесь того, что он может сказать, — неожиданно холодно произнес хозяин дома. — Вы принудите нас выслушать его в ваше отсутствие, а я не думаю, что вам это понравится.
Под его легкомысленной внешностью Воронцова скрывались ум и недюжинная сила воли. Его слова и ледяной тон заставили Долгорукого, наконец, замолчать, но его пылающий ненавистью взгляд был красноречивей всяких слов.
— Мы вас слушаем, господин барон, — обратился Воронцов к Корфу, и Корф заговорил.
Спокойно и неторопливо, он поведал всю историю с самого начала, как князь Андрей пригласил его быть свидетелем на свадьбе, как у него возникли первые подозрения, и как потом эти подозрения подтвердились. Рассказ о разоблачением лже-попа вызвал среди слушателей легкое оживление, но в основном Владимиру внимали в тишине, зловещей для Долгорукого. Все гости Воронцова, за редким исключением, были отъявленными распутниками. Заурядная галантная история их не могла взволновать. Они не осудили бы человека, соблазнившего чью-нибудь жену или сестру (разумеется, если бы дело не коснулось их самих), а если бы оскорбленные супруг или брат не смогли защитить честь с оружием в руках — тем хуже было бы для жертв и веселее для окружающих.
Но, не смотря на распутство, эти молодые люди придерживались неких правил, которые князь Долгорукий, как сейчас выяснилось, нарушил. Он совершил обман, тем более гнусный, что бедная девушка, едва не ставшая его жертвой, не имела ни отца, ни брата, которые бы могли за нее отомстить.
— Прелестная история! — иронически воскликнул Воронцов, когда барон замолчал. — Прелестная история, Андрэ! Мой желудок не отличается особой деликатностью, но переварить это… Фи!
Долгорукий неприязненно посмотрел на приятеля.
— Раньше вы не были таким щепетильным, когда речь шла о чужих развлечениях.
— Развлечения? — хмыкнул Воронцов. — Похоже, вы не отрицаете свое участие в этой истории, а?
Присутствующие дружно, словно по команде, отодвинулись от Андрея. Он заметил это и презрительно расхохотался.
— Верные друзья! Раньше вы подражали Мишелю в непристойностях, а теперь вслед за ним решили встать на путь добродетели? Что до вас, барон, — он повернулся к Владимиру, — готовы ли вы повторить вашу побасенку с оружием в руках?
— Я поступлю лучше, если кто-то сомневается в правдивости моих слов.
— И каким же образом?
— Предъявлю свидетелей.
— Отлично сказано, Владимир! — воскликнул до сих пор молчавший Игнатьев.
— А если я скажу, что вы лжете — вы и ваши свидетели?!
— Тогда лжецом окажетесь вы, — пожал плечами Корф.
— А вам не кажется, что для этого немного поздно? — вмешался Воронцов.
— Разве это ваше дело, Мишель?! — рявкнул на него Долгорукий.
— Не мое, слава Богу, — сказал Воронцов, возвращаясь на свое место за столом.
Долгорукий бросил хмурый взгляд на человека, еще десять минут назад бывшего его приятелем, а потом снова повернулся к Корфу:
— Итак, вам больше нечего сказать?
— Полагаю, что мы оба сказали достаточно, — ответил тот, улыбаясь.
— Я отучу вас смеяться! — прорычал Андрей, с налившимися кровью глазами. — Мои друзья навестят вас сегодня же!
— Любопытно, кто возьмется за это поручение? — пробормотал Игнатьев, обращаясь к потолку.
— У вас будет шанс их увидеть, когда они придут к вам! — рявкнул Долгорукий.
— Мне кажется, — лениво протянул Воронцов, — что вы нарушаете гармонию, которая обычно царит под этой крышей.
Этого князь Андрей стерпеть не мог. Его изгоняют из дома друзей, как недавно из родного, и всё — по вине насмешливого наглеца, с которым злая судьба свела его однажды на почтовой станции!
В приступе неописуемого бешенства он схватил со стола подсвечник и замахнулся им на Корфа, но удар нанести не успел. Подсвечник вырвали из его рук. Поверженный, озлобленный, он стоял напротив своего брата.
— Ждите моих друзей сегодня же! — с угрозой произнес он.
— Вы повторяетесь, — утомленно отозвался Владимир. — Но я постараюсь оказать им самый радушный прием.
Князь оцепенело кивнул и направился к дверям. Его отступление сопровождалось гробовым молчанием. На всех лицах в комнате отражались сходные чувства. Вчерашние приятели, такие же повесы и пьяницы, как и он сам, не желали больше терпеть его в своем обществе.
— Приятно оставаться, господа! — бросил он с порога, злобно сверкнув стеклами очков, но на него уже не обращали внимание.
Воронцов распечатал новую колоду, и последнее, что донеслось до слуха Андрея, были слова:
— Ваша очередь сдавать, барон!
Долгорукий процедил сквозь зубы невнятное ругательство и сбежал по лестнице вниз.

 Отправлено: 20.03.10 16:16. Заголовок: Глава X. Владимир н..

Глава X.

Владимир недолго засиделся в компании новых друзей. Спустя час он откланялся, сославшись на то, что должен встретить секундантов князя Долгорукого, которых тот обещал прислать к нему в этот же вечер. Все наперебой стали предлагать Корфу свои услуги, добиваясь чести стать его секундантами. Он выбрал Михаила Воронцова и Дмитрия Игнатьева, а остальных от души поблагодарил и тепло со всеми попрощался.
Вечер был теплый, звездный, и Владимир решил прогуляться. В гостинице лакей сказал ему, что его ждет какой-то гость. Подумав, что посланец Долгорукого его опередил, барон поднялся по лестнице, распахнул дверь в свои апартаменты… и оказался в объятиях приемного отца.
Не дав сыну опомниться, Иван Иванович сразу же осведомился, как успешно продвигается их дело. Владимир, помрачнев, отошел и сел в кресло.
— Я вручил князю письмо, как вы того и желали. Но я не хочу и не могу больше в этом участвовать.
Старый барон внимательно на него посмотрел и спросил:
— Почему?
— Потому что, несмотря на все приведенные вами доводы, это дело мне отвратительно. Князь Долгорукий — мой отец, я не могу об этом забыть.
— А твоя мать? — с болью спросил Иван Иванович.
— Ничего не говорите, я знаю всё, что вы скажете. Я сам повторял это себе много раз, но тщетно. Окажись князь другим человеком, мне, может быть, было бы легче. Но это человек недалекий и несчастный…
— Неужели ты готов простить его? За то, что он сделал?! — старый барон в ужасе воззрился на приемного сына.
— Я не знаю. Не знаю! — воскликнул Владимир, вскочил и заметался по комнате. — Нет, — сказал он, чуть успокоившись. — Я не могу его простить. Я виню его даже сильнее, чем вы можете подумать, потому что мне удалось заглянуть в его мысли и узнать, какое место занимает в них память о моей матери! Я могу проклинать его, но — казнить, нет, и не принуждайте меня! — в его голосе прозвучало отчаяние. — Отец, это дело не по мне, если вы хотели, чтобы я это сделал, вы должны были воспитать меня иначе. Вы привили мне принципы чести, благородства, милосердия, а теперь заставляете меня от них отказаться?
Эти слова жестоко ранили старого барона — несчастного фанатика, жившего ожиданием мести, как монах во время Великого поста – мечтами об изобилии Пасхи. Его лицо исказилось болью.
— Володя, — произнес он тихо. — Ты кое-что забыл. Правила чести применимы, если вы имеете дело с человеком чести. Но тот, кто ставит свою честь барьером между собой и человеком, не имеющем о ней понятия, — он просто глупец!
— Поверьте, я решил отказаться от мести не сгоряча. Сгоряча я отдал князю письмо, это был минутный порыв гнева, о чем я очень сожалею, и хочу отказаться от участия в этом деле, пока не поздно. Если я доведу его до конца, то весь остаток жизни буду себя казнить.
— Казнить? — эхом повторил Иван Иванович, горько рассмеявшись. — Что с тобой, мой мальчик? Ты хочешь, чтобы Долгорукий избежал наказания?
— Нет. Он заставлял страдать других, и мы можем желать для него страдания, как кары, но ведь он и так уже страдает! Его жена и сын позаботились об этом лучше нас с вами. Он ненавидит сына и ненавидим им, княгиня своей злобой отравляет каждый час его существования. Он достоин только жалости.
— Жалости?! — громовым голосом вскричал старый барон. — Жалости? Ха-ха-ха! Клянусь, он будет достоин жалости после того, что я ним сделаю!
— Пусть так, но если вы меня любите – не заставляйте в этом участвовать!
— Если я люблю тебя, Володя? — эхом повторил Иван Иванович, с упреком глядя на молодого человека. — Зачем произносить «если»? Разве ты не всё, что у меня есть – ты, мой сын? — он протянул к нему руки, и Владимир нежно и крепко их сжал, с выражением бесконечной благодарности. — Ты должен прогнать все сомнения, Володя, и доказать, что ты достоин памяти твоей несчастной матери!
Владимир отстранился и, побледнев, сжал руками голову. Когда на него переставали действовать доводы старого барона, побеждала любовь к приемному отцу. Это была его слабость, он сознавал это, но он слишком сильно любил Ивана Ивановича и не хотел причинять ему боль. И тем не менее, он продолжал сопротивляться.
— Князь глубоко несчастный человек, — повторил он со вздохом. — Если он умрет, его даже никто не станет оплакивать, кроме, может быть, Анны.
— И поэтому ты его жалеешь? — холодно спросил Иван Иванович. — Он не заслужил ничего другого. Я удивлен, что вообще нашлась душа, испытывающая к нему теплые чувства. Кто такая Анна?
— Его воспитанница. Очень милая девушка, — ответил Владимир.
— Ты с ней знаком? — глаза старого барона сузились.
Приемный сын рассказал ему в двух словах о знакомстве с князем Андреем и Анной. Иван Иванович с усмешкой кивнул:
— Князь Долгорукий взрастил достойного наследника! Но девушка, как она попала к ним в дом?
— Я немного знаю. Ее отец был другом Петра Михайловича, и после его смерти князь стал опекуном девушки. От отца она, кажется, не унаследовала ни копейки, тот был разорен. Князь искренне к ней привязан, да и как возможно относиться к ней иначе, это настоящий ангел! — его голос и взгляд при воспоминании об Анне потеплели. — А какие у нее глаза! Эти глаза способны низвергнуть в ад и вознести к небесам!
Иван Иванович слушал его с большим неудовольствием.
— Так вот в чем причина! — произнес он, наконец.
— Причина – чего? — непонимающе посмотрел на него Владимир, все еще во власти приятных воспоминаний.
— Причина твоего внезапного сострадания к Долгорукому.
— Клянусь, это не так! — воскликнул Владимир. — Напротив, встреча с этой девушкой заставила меня еще больнее почувствовать, что я — человек без имени.
Но Иван Иванович покачал головой.
— Не обманывай себя, сынок. Я всё прекрасно вижу. Ради женщины, которую ты едва знаешь, ты готов предать память матери. Ах, Володя, Володя! Я думал, что ты сильнее.
— Вы неправильно меня поняли, всё не так, клянусь вам!
— Тогда докажи мне это! — потребовал старый барон, подойдя к нему и положив ладони ему на плечи. — Забудь обо всем, что способно вызвать жалось к князю. Помни только о том зле, которое он причинил. И он должен узнать, когда настанет время, чья рука его покарала!
— Умоляю вас, отец… — голос Владимира дрожал.
— Ты сделаешь это? — полувопросительно-полуутвердительно произнес Иван Иванович.
— Если Небо даст мне силы. Но их потребуется очень много, — был мрачный ответ. — Я должен встретиться с князем завтра, чтобы забрать его ответ Каульбаху.
Глаза старого барона радостно сверкнули.
— Превосходно, — сказал он, убрав руки с плеч Владимира и сев обратно в кресло. — Но нам следует быть осторожными, чтобы не навлечь опасность на истинных друзей Его Высочества. Мне удалось узнать, что заговорщики хотят привлечь на свою сторону князя Долгорукого. Мы должны успеть предать его в руки правосудия до того, как он войдет в сношения с нашими друзьями, иначе потом будет поздно.
— Если сделать это, то только завтра, — ответил Владимир.
— Что значит «если»? — нахмурился старый барон.
Владимир повернулся к нему.
— Отец, — сказал он, — давайте отложим разговор. Я хочу исполнить мой долг перед матерью, и перед вами, но моя душа протестует. Я обещаю вам постараться довести дело до конца — завтра… или когда-нибудь еще… но сейчас, умоляю, не будем больше об этом говорить!
Иван Иванович посмотрел на приемного сына глубоким взглядом.
— Бедный мой мальчик! — произнёс он мягко. — Хорошо, поговорим потом. Ты зайдешь ко мне завтра после твоей встречи с князем?
— Вы не останетесь здесь? — удивился Владимир.
— Не думаю, что это хорошая идея. За мной наверняка охотятся, и я не хочу навлекать на тебя лишнюю опасность. Я снял квартирку в доходном доме Привалова на Морской улице, на третьем этаже. Спроси господина Рязанова.
Он поколебался мгновение, будто хотел еще что-то сказать, но передумал.
— Доброй ночи, Володя!
Тот пожал ему руку, но тут в дверь постучали, и вошел лакей.
— Капитан Молоков и господин Бецкой просят их принять, господин барон, — поклонился он хозяину номера.
Владимир задумался. Его знакомство с этими двумя господами было весьма мимолетным, и явиться к нему в столь поздний час без приглашения они могли только по одному делу — с поручением от молодого князя Долгорукого, про которого он, взволнованный тяжелым разговором с приемным отцом, почти забыл.
— Нельзя, чтобы меня кто-то здесь видел, — прошептал ему Иван Иванович.
Владимир кивнул.
— Проводи моего гостя, чтобы он не столкнулся с этими господами, — сказал он лакею, протянув ему серебряную монету. — А потом попроси их сюда.
С помощью услужливого лакея старому барону удалось незаметно покинуть гостиницу, но когда он вышел на улицу и направился вниз, к набережной, от стены дома отделилась какая-то тень и неслышно устремилась ему вслед.

 Отправлено: 20.03.10 16:17. Заголовок: Глава XI. Андрей До..

Глава XI.

Андрей Долгорукий назначил своему противнику встречу на семь часов утра следующего дня. Корф прибыл к месту дуэли в компании князя Воронцова и графа Игнатьева минута в минуту. Они приехали в экипаже, который оставили неподалеку от городской заставы, а сами прошли на берег маленькой речушки. Князь с графом стали обследовать местность, обмениваясь замечаниями о будущем поединке.
Барон стоял поодаль, всей грудью вдыхая воздух солнечного утра, но безразличный к его свежей прелести. Он был мрачен и задумчив. В прошлую ночь он почти не уснул, терзаемый после разговора с Иваном Ивановичем муками тяжелого выбора: порвать с приемным отцом, которому он всем был обязан на этом свете, или предать родного отца, которого он имел все основания ненавидеть, но не мог забыть о связывающих их кровных узах. Владимир так и не смог прийти ни к одному решению.
И в довершение всего, сегодня он стреляется с Андреем Долгоруким, кого же сам и спровоцировал бросить вызов. «Но не сделай я этого, — убеждал себя Владимир, — доброе имя Анны так и продолжали бы чернить досужие сплетники. К тому же Долгорукий своей агрессивностью не оставил мне другого выхода».
Одна мысль о поединке с князем Андреем не могла стать поводом для беспокойства, но он запоздало спохватился, что этот человек был его братом, и теперь, медленно прогуливаясь по блестевшей росой траве, с горькой иронией думал, как зло играет с ним судьба, подталкивая то к отцеубийству, то к братоубийству.
Из тяжелых размышлений Владимира вырвал голос Игнатьева, обеспокоенного опозданием Долгорукого.
— Почему его до сих пор нет? Или он так вчера напился, что все еще не протрезвел?
— Солнце начинает припекать, — заметил Воронцов. — Если они сейчас не появятся, можно больше не тратить время на их ожидание.
Не успел он закончить говорить, как из-за деревьев показался князь Андрей в компании Бецкого и майора Молокова. Соблюдая церемониал, Воронцов с Игнатьевым пошли им навстречу. Субтильный и немного женственный Бецкой обмахивался платочком и громко вздыхал, что ему пришлось подняться ни свет ни заря.
— Приступим к делу, господа? — грубовато спросил майор.
— Да, пожалуй, — кивнул Воронцов. — Уже довольно поздно.
— Поздно? — в ужасе воскликнул Бецкой. — Вы это называете «поздно»?!
Не обращая внимание на его сетования, Воронцов с Молоковым принялись отсчитывать шаги от барьера.
— Это неизбежно? — пробормотал Владимир.
— Неизбежно? — с недоумением повернулся к нему Воронцов.
Все остальные тоже казались удивленными.
— Что вы хотите этим сказать, Корф? — спросил Игнатьев.
— Я подразумевал — нельзя ли решить этот вопрос другим образом? Разве дуэль так необходима?
Воронцов презрительно сузил глаза.
— Почему же? — сказал он с кривой усмешкой. — Вы можете принести князю Долгорукому извинения и забрать слова, сказанные вами вчера, назад. Вы можете, но я вам от души не советую это делать.
— Вы ошибаетесь, если думаете, что причиной моих сомнений является робость, — спокойно возразил Владимир. — И если я считаю дуэль глупейшим способом решить спор, то это совсем не значит, что я буду уклоняться от поединка, когда он неотвратим. Но в этом деле… — он сделал паузу, затем продолжил. — В этом деле, князь, далеко не всё лежит на поверхности.
Он был так спокоен, что Воронцов сразу почувствовал безосновательность своих подозрений в трусости Корфа, и его улыбка из презрительной превратилась в обычную, иронично-рассеянную.
— Всё это пустое сотрясание воздуха, — сказал он. — Любое промедление обратится против вас, Владимир, и против той девушки, чье доброе имя вы решили защищать. Вы должны понимать, что сейчас поздно сомневаться.
Вместо ответа барон снял шляпу и начал расстегивать сюртук.
— В таком случае — начинаем!

Секунданты осмотрели дуэльные пистолеты, и несколько минут спустя противники уже стояли друг напротив друга под лучами палящего июньского солнца, на берегу тихо журчавшей речушки, думая, что для одного из них солнце светит в последний раз.
Первым выпало стрелять князю. Долгорукий долго и тщательно прицеливался, то поднимая руку с пистолетом на уровень головы противника, то спускаясь ниже, к груди. Владимир спокойно наблюдал за метаниями черного дула. У него вдруг мелькнула мысль, что меткий выстрел Долгорукого избавил бы его от многих проблем, в том числе и от главной — необходимости выбирать между отцеубийством и изменой памяти матери.
Выстрел, наконец, раздался. Пуля царапнула рукав рубашки Владимира, не причинив вреда телу.
Князь Андрей чертыхнулся, взбешенный, что его выстрел не достиг цели. Его противник тоже имел невеселый вид. Со стороны могло показаться, как и было на самом деле, что барон сокрушается по той же причине, что и Долгорукий — что он остался жив.
Теперь наступила его очередь стрелять. Владимир поднял пистолет, твердо зная, что не промахнется, даже несмотря на поднявшийся ветер. Кажется, все остальные тоже в этом не сомневались. Глаза князя за стеклами очков горели отчаянием и лютой ненавистью. Глаза его брата… Может быть, выстрелить в воздух? Ни честь Анны, ни его храбрость больше никто не подвергнет сомнению.
— Я не буду стрелять, — сказал Владимир, опустив пистолет.
Воронцов пожал плечами. Он не одобрял такое великодушие, но не стал спорить с решением приятеля.
— Нет! — возмущенно запротестовал Долгорукий. — Я не хочу, чтобы мне дарили жизнь, как милостыню! Пусть он стреляет!
— Барон имеет право отказаться от выстрела, — веско сказал майор.
Бецкой нарочито громко зевнул, прикрывая рот платком.
— Нам уже можно ехать по домам? — спросил он жалобным голосом.
— Да, пожалуй, — сказал Корф, положив свой пистолет обратно в коробку, которую держал в руках майор, потом поднял с травы свой сюртук и стал неторопливо одеваться.
— Надо было разрядить пистолет, — проворчал Молоков, но не успел реализовать свое намерение. Князь Андрей, безумно сверкая глазами, выхватил пистолет из футляра и, прежде чем присутствующие успели что-нибудь сообразить, выстрелил в незащищенную спину Владимира.
Барон почувствовал резкий толчок, а вслед за ним обжигающую боль. Он перевел недоуменный взгляд на грудь и увидел, как на белоснежной сорочке распускается алый цветок крови — пуля прошла навылет. Река, трава и небо закружились у него перед глазами, он покачнулся и рухнул на руки подбежавшему Игнатьеву. Его сознание помутилось, и он уже не увидел последующие события, а происходило вот что.
Воронцов вырвал пистолет из руки Андрея и еле удержался, чтобы не размозжить ему голову тяжелой рукоятью. Майор Молоков, человек грубых страстей, сдерживать себя не стал и, хоть и был секундантом Долгорукого, крепким ударом кулака сбил его с ног, в то время как Бецкой испуганно охал и громко клялся, что скорее умрет, чем позволит еще раз вовлечь себя в решение «дела чести».
— Вы подлый трус и убийца! — прогрохотал майор над поверженным князем Андреем.
Долгорукий нащупал дрожавшей рукой в траве упавшие очки, надел их на нос и, пошатываясь, поднялся на ноги. Вспышка внезапной ярости потухла, и он осознал, что натворил. Он посмотрел на окровавленное тело Владимира, которое бережно поддерживал Игнатьев, на бледное лицо, казалось, уже тронутое рукой смерти, и вздрогнул от ужаса. У него был жалкий вид, но никто не испытывал к нему жалости.
— Если барон умрет, — процедил сквозь зубы Воронцов, — вы отправитесь на каторгу, князь Долгорукий!
Испуганный Андрей ничего не успел ответить, так как из-за деревьев на берег неожиданно выехал какой-то экипаж. Лошади остановились в нескольких шагах от места драмы, и из кареты, тяжело ступая, выбрался старый князь Долгорукий.
— Я опоздал, — простонал он, с искаженным от боли лицом схватившись за левую сторону груди, где было сердце. На сына Петр Михайлович даже не взглянул, его внимание было всецело приковано к Владимиру. — Он мертв?
— Он жив, — ответил Игнатьев, пытаясь перевязать рану, из которой хлестала кровь, — но может умереть в любую минуту.
Старый князь повернулся к Андрею.
— Подлец! — выкрикнул он, с трясущимися губами. — Я всё видел, я видел, как ты выстрелил ему в спину! Увы, я был слишком далеко, чтобы тебе помешать. Если он умрет, клянусь — я, твой отец, сам отправлю тебя на каторгу, на виселицу!
Молодой князь криво усмехнулся.
— Воля ваша, — пробормотал он.
В этот момент Владимир очнулся и слабо застонал.
— Несите его в мою карету, — распорядился Петр Михайлович, бросив взгляд на коляску, в которой дуэлянты приехали к месту поединка. — В ней больше места.
Раненого с предосторожностями положили на подушки внутри княжеской кареты, Игнатьев сел рядом, поддерживая голову друга, чтобы тот не захлебнулся кровью. Остальные сели в коляску Воронцова и отправились следом.
Добравшись до дома, князь немедленно послал лакея за доктором. Владимира положили на диван в гостиной первого этажа, не рискнув поднимать по лестнице, он был очень слаб. На шум явилась княгиня.
— Что здесь происходит? — недовольно спросила Мария Алексеевна, увидев в гостиной толпу незнакомых людей. — Зачем вы его сюда принесли? — добавила она, когда ее взгляд упал на раненого барона.
— Затем, чтобы спасти жизнь вашему сыну, — ответил ей муж. — Потому что, если этот человек умрет, вашего ненаглядного мальчика будут судить за убийство!
Мария Алексеевна испуганно ахнула, но быстро взяла себя в руки.
— Разве это была не дуэль?
— Это было убийство! — с багровым от ярости лицом выкрикнул старый князь, казалось, что он близок к апоплексическому удару. — Убийство, которому были свидетели все эти люди, — добавил он, указывая на гостей. — Ваш сын выстрелил в спину барону Корфу, после того, как барон Корф отказался стрелять в него на дуэли, вероятно, пожалев его никчемную жизнь!
— Это ложь! — воскликнула княгиня. — Мой сын не мог так поступить! Андрей, — она повернулась к сыну, державшемуся в стороне от остальных, — Андрюшенька, скажи, что это неправда!
— Пойдемте, матушка, вам не нужно здесь находиться, — молодой князь взял ее под руку, собираясь проводить из комнаты.
— Неужели это правда? — сильно побледнев, спросила она.
Андрей опустил глаза, ничего не ответив, но мать все поняла. Вырвав у него руку, она подбежала к лежавшему на кушетке Владимиру.
— Он опасно ранен?
Все молчали, подавленные произошедшей трагедией.
— Кто-нибудь ответит мне? — потребовала княгиня. — Он смертельно ранен?
— Надеемся, что нет, ваше сиятельство, — произнес Воронцов, — но на все воля божья.
— Он не должен умереть! — заволновалась княгиня. — Где доктор?! За ним уже послали?
Позади всех, на лестнице, что вела на второй этаж, застыла Анна, бледная, с ужасом глядя на потерявшего сознание раненого. Она испугалась, что он умирает, и ее сердце затопило волной жалости, и может быть, чем-то больше, чем просто жалость. Ее первым побуждением было броситься к нему, и она уже почти сделала шаг, но голос рассудка заставил ее остановиться. Девушка вздрогнула, увидев, что барон вдруг широко открыл глаза.
— Что… со мной? — спросил он непослушными губами, пытаясь пошевелиться.
— Не двигайтесь, Владимир! — сказал ему Игнатьев, сидевший у него в голове. — Вы ранены, лежите спокойно. Скоро придет доктор.
Раненый на мгновение опустил веки, но тут же поднял их снова.
— Я помню… — пробормотал он. — Пуля прошла насквозь… И я потерял чертову уйму крови… Кажется, мне конец, а, Игнатьев?
— Нет, нет! — воскликнула Мария Алексеевна. — Вы не умрете, мы все здесь молимся о том, чтобы вы остались живы!
По губам Владимира скользнула кривая усмешка.
— Вы так добры, княгиня, — промолвил он. — Но боюсь, что ваши молитвы не помогут.
Он неожиданно рассмеялся, почти радостно, чем немало напугал собравшихся, решивших, что он помешался на пороге могилы. Они не понимали, что он радовался тому, что наступил конец его терзаниям, бесконечным мукам выбора. Он умрет, и ему больше не придется заставлять себя сделать то, к чему подталкивал его старый барон Корф. Какое облегчение!
— Где… князь Андрей Петрович? — спросил он. — Пусть он подойдет.
Рядом с его ложем произошло движение, все расступились, давая дорогу молодому Долгорукому. Андрей приблизился неуверенным шагом, будто сомнамбула.
— Простите меня, — с трудом выдавил он из себя.
— Не нужно извинений, — прервал его Владимир. — Вы оказали мне неоценимую услугу, князь. Я ваш должник и не собираюсь тянуть с выплатой долга.
Он повернул голову к Воронцову:
— Это был несчастный случай, — произнес он многозначительно. — Вы все видели, что это был несчастный случай.
— Это был не несчастный случай! — возмущенно запротестовал Петр Михайлович. — Мы все видели, что произошло на самом деле!
— Значит, вас обмануло зрение. Я говорю, что это был несчастный случай, а кому это может быть лучше известно, чем мне? — барон улыбнулся в своей обычной иронической манере и вновь откинулся на руки поддерживающего его Игнатьева.
— Вы слишком много говорите, — упрекнул его граф.
— Хочется наговориться напоследок, — мрачно пошутил Корф.
Приехал доктор. Все расступились, давая ему пройти к раненому. И тут Владимир, наконец, встретился глазами с Анной. Он продолжал улыбаться, но его улыбка перестала быть насмешливой под преисполненным жалости взглядом девушки.
— Это самый лучший выход, — произнес он, и она поняла то, чего больше никто не понял — что эти слова были обращены к ней одной.
Владимир снова потерял сознание, и доктор захлопотал над ним, а Анна, давясь от подступающих рыданий, повернулась и убежала в свою комнату.

 Отправлено: 21.03.10 09:08. Заголовок: Тоффи пишет: Но я и..

Тоффи пишет:

цитата:

Но я и старого князя не хочу осуждать, он просто слабый человек, который когда-то побоялся сделать выбор в пользу счастья, и расплачивается за это всю жизнь.

Это бывает и это очень грустно Он такой не единственный.

Тоффи пишет:

цитата:

Я могу проклинать его, но — казнить, нет, и не принуждайте меня!

Такой Владимир мне нравится. Месть всегда возвращается бумерангов тому, кто мстит. Это всегда плохо.

Мне интересно МА искренне беспокоится за барона или больше боится за сына, что он будет отвечать, если Владимир умрет?

 Отправлено: 22.03.10 12:57. Заголовок: Тоффи, спасибо за пр..

Тоффи, спасибо за продолжение Но мне кажется, мы всё это уже читали :) Ждем новенького

 Отправлено: 04.12.10 14:02. Заголовок: Простите, что я так ..

Простите, что я так долго не выкладывала продолжение. Посмотрела на дату последнего обновления, и стало очень стыдно Но всё никак не получалось, хоть я постоянно помню об этом рассказе, и при первой же предоставившейся возможности взялась за продолжение. Выкладываю сразу несколько глав. Надеюсь, вам еще интересно

Алекса пишет:

цитата:

Мне интересно МА искренне беспокоится за барона или больше боится за сына, что он будет отвечать, если Владимир умрет?

Вы очень верно подметили, Алекса. Конечно же, княгиня беспокоится в первую очередь о собственном сыне.

Gata пишет:

цитата:

Но мне кажется, мы всё это уже читали :) Ждем новенького

Еще раз приношу извинения

 Отправлено: 04.12.10 14:03. Заголовок: Глава XII Владимир ..

Глава XII

Владимир был почти счастлив. Он сидел в кресле, обложенный подушками, под сводами маленькой уютной беседки в саду Долгоруких. Беседка была увита жимолостью и гортензией, дававшими приятную тень. Барон выглядел бледным и изможденным, что было неудивительно, если вспомнить, что он четыре недели провел, прикованный к постели. И все-таки ощущение счастья, хоть и не полное, грело его душу, свободную теперь от сжигавшего ее деспотического пламени. Выстрел, который едва не убил его месяц назад, был сделан рукой доброй судьбы, в этом Владимир теперь не сомневался. Пускай он едва выжил, но зато ему больше не придется решать проблему, которую бы он никогда не смог решить — сделать выбор между приемным отцом и родным. За те недели, что он провел между жизнью и смертью, обстоятельства изменились, ему больше не было необходимости предавать князя Долгорукого в руки властей. В душе Владимира воцарился мир — мир, который может быть известен только тому, кто пережил ужасное душевное смятение.
Барон с улыбкой поглядел на стрекозу, присевшую на его плечо, и подумал, что жизнь может быть необыкновенно приятна в теплом месяце июне.
Это было его третье утро, проведенное вне душных стен спальни, и в оба предыдущих Анна приходила составить ему компанию — почитать или просто поговорить. Между ними установились дружеские отношения. Владимир не возобновлял речей, когда-то столь сильно оскорбивших девушку, но теперь милосердно забытых. Он ждал ее, и это ожидание усиливало ощущение счастья от солнечного утра.
Архип, верный слуга, рассказал молодому барону, что мадмуазель Анна самоотверженно ухаживала за раненым, пока он был без сознания, и лакей даже неоднократно заставал девушку в слезах, когда лихорадка особенно свирепствовала. Нечего и говорить, как приятно было Владимиру это слышать, однако он ни на минуту не забывал о том, что у него нет имени, которое бы он мог предложить девушке из благородной семьи.
— Набей мне трубку, Архип, — бросил он слуге.
— Вы уже выкурили одну трубку, Владимир Иваныч, — ворчливо напомнил тот.
— Не ворчи, Архип, набей лучше трубку, — повторил барон приказание.
— Но доктор говорил…
— К черту доктора! — Владимир потерял терпение. — Трубку!
— Как пошли на поправку, так и доктора к черту? — буркнул старый слуга.
В ответ на эту тираду раздался серебристый смех. Корф повернулся, чтобы посмотреть, кого так развеселили слова Архипа, и увидел на пороге беседки Анну. Она стояла, чуть наклонив набок голову, в небесно-голубом шелковом платье, с толстой золотой косой, переброшенной на грудь, легкая и светлая, как это июньское утро.
— Вы быстро поправляетесь, господин барон.
— Ничего удивительного, ведь у меня была такая замечательная сиделка, — ответил Владимир, делая попытку встать, и улыбнулся, заметив вспыхнувший на ее щеках румянец и преисполненный упрека взгляд, брошенный на Архипа.
Девушка шагнула к барону, намереваясь помешать ему встать, но он уже был на ногах, хоть и пошатываясь, но невероятно гордый, что победил слабость.
— Если вы не будете себя беречь, я уйду, — сказала она.
— Если вы сейчас уйдете — клянусь, я немедленно покину этот дом, и на своих ногах.
Она в отчаянии посмотрела на него.
— Как мне заставить вас быть благоразумным?
— Подайте мне пример, потому что это верх неблагоразумия — угрожать покинуть меня, когда вы едва пришли.
Анна засмеялась и присела на деревянную скамейку. Удовлетворенный, барон отвесил ей поклон и вернулся в свое кресло. Догадливый Архип неслышно исчез из беседки.
— Мне нужно больше двигаться, — предварил он ее новые упреки. — Вы заботитесь обо мне, как об инвалиде, однако я не инвалид.
— Но доктор… — начала она.
— Доктор велит мне то же самое — больше двигаться. Если сомневаетесь, спросите у Архипа.
— Архип слишком много говорит, — нахмурилась Анна.
— Вы сердиты на него за то, что он мне рассказал, как вы за мной ухаживали? А я уверен, что он не поведал мне и половины того, что было на самом деле. Архип слышит вполуха и видит вполглаза.
— На этот счет у меня нет сомнений, — девушка улыбнулась уголком губ.
Владимир с удивлением взглянул на нее и рассмеялся.
— Наконец-то наши с вами мнения совпали!
— Будь ваш слуга внимательнее, он бы узнал и сообщил вам нечто еще… то, за что я у вас в долгу. Речь идет о моей репутации.
— Умоляю вас, это такой пустяк, — запротестовал барон, но Анна упрямо продолжала, хоть было видно, как ей трудно говорить. — Когда в обществе узнали о моем глупом поступке… о моем побеге с молодым князем Долгоруким, на который я решилась, надеясь этим спастись от тирании Марии Алексеевны… — при этих словах Владимир бросил на нее быстрый взгляд, девушка покраснела и потупилась. — Одним слом, люди очень злы, а княгиня нарочно выезжала со мной в свет, ей нравилось видеть, как я страдаю от этих косых взглядов и насмешливого шепота за спиной…
Барону стало не по себе, когда он представил, что довелось пережить Анне по вине злобной княгини.
— Но потом всё изменилось, — продолжила девушка. — Спустя неделю после вашего ранения Мария Алексеевна заставила меня пойти с нею на прогулку в Летний сад. Она, очевидно, предвкушала череду новых унижений для меня, но…
— Но она была сильно разочарована, не так ли? — закончил за нее Владимир.
— Ужасно! — Анна невольно рассмеялась. — Она даже порвала перчатки от досады. Я никогда раньше не видела к себе столько теплоты и приязни, сколько в тот день! Все мне улыбались, дамы пожимали руку, кавалеры беспрестанно кланялись… Я была сильно удивлена такой переменой, и обратилась с вопросом к князю Воронцову, который был особенно предупредителен и составил нам с княгиней компанию в прогулке. И господин Воронцов… мне рассказал, — она прямо посмотрела Владимиру в лицо.
— Что же он вам рассказал? — спросил барон.
— Всё. Как вы вступились за мое доброе имя в споре с князем Долгоруким и открыли правду о том, как этот низкий человек хотел воспользоваться моей доверчивостью. Теперь эта история у всех на устах, князь заслужил всеобщее осуждение, а мою честь никто более не подвергает сомнению. Вот чем я вам обязана, Владимир Иванович. И вы считаете это пустяком? У меня нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность, и никакой надежды когда-нибудь вас отблагодарить.
Владимир мягко рассмеялся.
— Мне приходилось встречаться с разными уловками, которые люди используют, чтобы сменить щекотливую тему. Одни были больше изобретательны, другие — меньше, но им всем далеко до вас, Анна.
Она смотрела на него, озадаченная и заинтригованная.
— Ведь вы заговорили о вашем долге передо мной, чтобы помешать мне говорить о моем перед вами.
— Конечно же, нет, — слабо запротестовала она.
— Конечно же, да, — возразил он. — Но как вы можете сравнивать тот пустяк, за который вы считаете себя обязанной мне, с тем, чем я обязан вам — моей жизнью?
— Но это не так.
— Позвольте мне думать, что это так, — Владимир посмотрел на нее умоляюще. — Это будет для меня величайшим счастьем, какое я когда-либо знал. Хотя мог бы знать и больше… — неожиданно он осекся, и она заметила, как его рука дрогнула, упав, словно у человека, близкого к желанной цели, но под влиянием внезапной мысли поборовшего свое желание.
Ощутив странное волнение и, чтобы скрыть его, девушка отвернулась к низенькому столику, на котором лежали трубка и кисет с табаком.
— Вы, кажется, собирались курить, когда я пришла?
— С тех пор, как вы пришли, я об этом и не помышляю.
— А если я попрошу вас закурить? — спросила девушка, протягивая ему трубку и кисет. — Мне нравится аромат табака.
— Вам нравится аромат табака? — его брови поползли вверх. — Вы решили подшутить над человеком, которого считаете больным? Если это так, я больше никогда в жизни не прикоснусь к трубке!
Анна тряхнула головой, рассмеявшись над его сомнениями.
— Мне нравится аромат табачного дыма, — повторила она.
— Если так, я счастлив доставить вам удовольствие, — Владимир раскурил трубку и с наслаждением выпустил под потолок беседки колечко дыма. — Через несколько дней я буду в силах отправиться в путешествие, — сказал он.
— Вы собираетесь путешествовать? — спросила она.
— Я хочу навестить места, где жила моя покойная мать.
— Вы очень тоскуете о ней?
— Тосковал бы, если бы знал ее. Но она умерла, когда мне не было и двух лет, — он замолчал, разглядывая плавающие в воздухе змейки дыма, на лицо легла тень печальной задумчивости.
Другая женщина, без сомнения, засыпала бы его выражениями сочувствия. Анна подарила ему понимающее молчание. Более того — ей показалось, что сказанное им было только к прологом к некоему рассказу, который ей еще предстояло услышать. И она не ошиблась.
После паузы Владимир продолжил.
— Моя мать умерла с разбитым сердцем. Мой отец покинул ее за два года до ее смерти.
— Бедная женщина, — произнесла Анна голосом, полным искреннего сожаления.
— На небесах ее душа обрела покой, которого она не знала на земле.
— А ваш… отец?
— О нем чуть позже. У моей матери был друг, благороднейший человек, преданно и беззаветно любивший ее, и который, несомненно, мог бы сделать ее счастливой, будь на то Божья воля. Но ему досталось только собрать жалкие осколки ее разбитой жизни и согреть ее своей заботой. Когда же она умерла, он поклялся заменить мне родителей. Благодаря ему я получил образование и обладаю немалыми средствами… — барон замолчал и искоса взглянул на девушку. — Но зачем вам слушать эту историю, которую вы забудете назавтра же?
— О нет! — воскликнула она, в порыве чувств дотрагиваясь ладонью до его руки. — Продолжайте, прошу вас!
Он мягко улыбнулся и продолжал.
— Мой приемный отец воспитывал меня с единственной целью — отомстить за мою мать. Он четверть века ждал, когда возмездие настигнет моего отца. Это должно было случиться месяц назад, но я колебался, и тогда он почти силой вырвал у меня страшную клятву…
Анна в ужасе смотрела на него.
— Это должны были сделать вы? Покарать вашего родного отца?
Владимир медленно кивнул.
— В какой-то момент мне показалось, что я смогу, но…
— Но?..
— Я не смог. Все мое существо восстало против этого.
— Иначе и не могло случиться, — тепло улыбнулась ему девушка.
— Я сказал это моему приемному отцу, но не встретил в нем понимания. Он не переставал убеждать меня, что отказаться мстить за мать — это постыдная слабость.
— Что же он за чудовище!
— Совсем нет. Более благородного человека не найти на всем белом свете. Здравый в других вещах, он болезненно помешан лишь на одном — на мести. Двадцать пять лет он думал об одном и том же, мечтал об одном и том же, так стоит ли удивляться, что его взгляд замутился?
— Тогда он достоин жалости, — тихо сказала Анна. — Самой глубокой жалости.
— Да. И потому, что мне жаль его, и потому, что я помню, чем ему обязан — я колебался. Я не мог ни отказать ему, ни выполнить его требования. Выстрел князя Андрея Долгорукого избавил меня от этого мучительного выбора.
— Но теперь, когда вы почти здоровы?.. — с тревогой спросила она.
— Теперь, к счастью, стало поздно.
Он умолк и отвел от нее взгляд — взгляд, в котором она не предполагала увидеть иного выражения, кроме иронии, а теперь полный боли и грусти, — и стал смотреть на плети гортензии, которые обвивали столб беседки.
Девушка почувствовала, что в ней поднимается волна нежности к этому человеку, до сих пор бывшему для нее загадкой, но после того, как поведал свою историю, ставшего близким, почти дорогим. Его печаль смягчила ее сердце, прежде ожесточенное его же насмешливостью.
— Вы рассказали мне так много, Владимир Иванович, — произнесла она, — что дали мне право задать вам еще один вопрос.
Он кивком головы позволил ей продолжать.
— Ваш отец… он имеет какое-то отношение к князю Долгорукому?
На лице Владимира не дрогнул ни единый мускул.
— Почему вы так решили?
— Ваше имя — Корф, а дядюшка рассказывал, что некогда его соседями по именью были бароны Корфы…
— Мое имя? — он с горечью рассмеялся. — Мое имя? Мне казалось, вы должны были понять, что у меня нет прав ни на какое имя.
Но в ее глазах по-прежнему читался вопрос.
– Мой отец был слишком озабочен проблемами государственного масштаба, чтобы думать о мелочах, — невесело усмехнулся Владимир, — и забыл жениться на моей матери. Приемный отец дал мне свое имя — то имя, которым он стал называться, бежав в двадцать шестом году за границу. Под этим именем удобно скрываться и даже жить в свое удовольствие, но если бы я захотел жениться на девушке благородного происхождения, мне бы пришлось лгать ей и ее семье, потому что правда навсегда закрыла бы для меня возможность счастья. А лгать любимой женщине я не могу, — он пристально посмотрел на Анну, и ее пронзила запоздалая догадка.
— Вот что вы имели в виду, когда вас, истекающего кровью, принесли в наш дом, и мы все думали, что вы умрете… когда вы сказали, что это самый лучший выход… ведь вы обращались тогда ко мне, ко мне одной?
— Да, именно это я имел в виду, — ответил он, не отводя взгляд.
Ее веки дрогнули, а щеки стали белее мела. Он заметил, как взволнованно вздымается ее грудь, и как дрожат пальцы, теребившие кружева на манжете.
— Если вы предлагаете любовь, — сказала девушка тихо, опустив глаза, — какое значение имеет все остальное? Разве имя может быть дороже чувств?
Владимир вздохнул и грустно улыбнулся.
— Вы еще очень юны и не знаете жизни. Со временем вы поймете, какое место отводится в обществе таким, как я. Место, которое я не имею права предложить ни одной благородной женщине. Как и не имею права говорить никому о любви.
— Но мне вы сказали однажды.
— В час, когда лунный свет лишил меня рассудка. Вы сделали мне тогда суровый выговор, который я заслужил, — он встал и чуть приблизился к девушке. — Благодарю, что вы сейчас вспоминаете об этом без упрека, но прошу вас — не вспоминайте больше. Пусть я останусь для вас тем самодовольным фатом, каким вы меня однажды назвали.
— Поздравляю вас, господин барон, — раздался резкий насмешливый голос у входа в беседку. — Поздравляю с выздоровлением.
Владимир обернулся и отвесил княгине Долгорукой учтивый поклон.
— Позвольте, Мария Алексеевна, принести также поздравления и князю Андрею Петровичу, ради кого вы проявляли столь неусыпную заботу о моем здоровье.

 Отправлено: 04.12.10 14:03. Заголовок: Глава XIII Нескольк..

Глава XIII

Несколько секунд княгиня стояла неподвижно, слегка запрокинув назад голову и глядя на Владимира с выражением плохо скрытого неудовольствия. Ее губы кривила усмешка. Молодому барону ситуация показалась донельзя забавной. Этой женщине, столь мало его любившей, пришлось много дней и ночей провести в тревоге и молиться об его здоровье столь истово, как она не молилась, наверное, ни о ком и никогда.
Взгляд княгини переместился на Анну, смущенную тем, что ее здесь застали, и взволнованную рассказом Владимира, а еще больше — тем, что он не успел ей рассказать из-за внезапного вторжения Марии Алексеевны. Девушка понимала, что к этой теме они больше никогда не вернутся, но даже если и вернутся, у нее нет никаких шансов победить сомнения барона. Сомнения, которые ей казались глупыми, но благодаря которым она смогла лучше его понять.
Княгиня, наконец, шевельнулась и переступила порог беседки.
— Что вы здесь делаете, милочка? — сухо осведомилась она.
— Я гуляла в саду, Мария Алексеевна, — ответила Анна, бросив на нее быстрый взгляд, — увидела здесь господина барона и зашла, чтобы спросить, как он себя чувствует, и не нужно ли ему что-нибудь.
— Ты заботишься о господине бароне больше, чем о собственной репутации, — кисло заметила княгиня.
Щеки Анны вспыхнули, но она ничего не ответила, демонстрируя восхитительное самообладание. Владимир поспешил ей на помощь.
— Заботясь обо мне, мадмуазель оказывает вам неоценимую услугу, Мария Алексеевна. Я уже выразил Анне Сергеевне мою признательность, надеюсь, что теперь это сделаете и вы.
— Я?! — надменно удивилась княгиня. — И за что же я должна быть ей признательна?
— Благодаря мадмуазель вашему сыну больше не угрожает суд за убийство, — произнес он в своей обычной манере, за которой так трудно было разобрать истинные чувства. — Благодаря мадмуазель и отчасти мне: ей — за заботу обо мне во время болезни, мне — за то, что откликнулся на эту заботу быстрым выздоровлением. Мы оба помогали князю Андрею Петровичу.
— Вы шутите? — процедила княгиня сквозь зубы.
— Нисколько, мадам, — ответил Владимир и указал ей на деревянную скамейку. — Вы не желаете присесть? Простите, что предлагаю это в своих собственных интересах. Доктор запрещает мне пока долго находиться на ногах.
Он надеялся, что это заставит ее уйти — напрасно.
— Извольте, сударь, — проворчала она, опускаясь на скамью и обращаясь к Владимиру: — Садитесь же, прошу вас!
Барон с легким поклоном подчинился.
— Вы говорили, как мой сын вам обоим обязан, — продолжала княгиня. — Да, он вам обязан — ссорой с отцом, быть может, непреодолимой. Князь отрекся от него, от родного сына!
— Разве этому виной не его недостойное поведение? — спросила Анна, мужественно выдержав яростный взгляд княгини.
— И ты смеешь рассуждать о достойном поведении, — прошипела Мария Алексеевна, — ты, маленькая бесстыдница, которая вовлекла его во все это?!
— Зачем вы оскорбляете меня? — с болью и гневом воскликнула девушка, потеряв терпение.
— Довольно! — прогрохотал с порога возмущенный голос старого князя. Владимир был единственный, кто заметил его приближение.
Лицо Петра Михайловича, казалось, посерело и осунулось за последние недели.
— Довольно, — повторил он, обращаясь к жене, — обижать бедную девочку!
— Бедную девочку! — издевательски фыркнула княгиня.
— Это несправедливо и неразумно, Marie, — пытался увещевать ее супруг.
— А вы — вы справедливы к вашему сыну?!
Старый князь побагровел.
— У меня нет сына! — отрубил он. — Это распутник, пьяница и мот, который носит мое имя, но он мне не сын! Прошу вас, сударыня, больше никогда не касаться этой темы. Князь Андрей сегодня же покинет мой дом, он и так слишком долго тут задержался. Я не желаю его больше видеть. Пусть убирается, и будьте рады, что его не арестовали, не отправили по этапу!
Владимир отказывался узнавать в этом суровом решительном человеке того мягкотелого господина, с которым познакомился на постоялом дворе в первые дни своего приезда в Россию.
Княгиня, бледная от негодования, шумно встала, намереваясь покинуть беседку, но тут появился Архип с подносом, на котором стояла чашка с бульоном и лежало письмо. Письмо было от Ивана Ивановича, Владимир быстро сунул его в карман. Это не ускользнуло от взгляда Марии Алексеевны.
— Вы не прочтете письмо сейчас? — спросила она.
— Прочту, когда буду меньше занят, — беспечно отозвался молодой барон, беря протянутую слугой салфетку.
— Плохой комплимент вашему корреспонденту, — усмехнулась княгиня.
— Мой корреспондент комплиментов не ждет, — ответил Владимир, поднимая чашку с бульоном.
— Письмо от женщины? — не унималась княгиня.
Корф засмеялся.
— Как это по-женски — столь скоро сделать вывод!
— Сделать вывод было очень легко, почерк на конверте женский.
Барон, воплощенное дружелюбие, подарил ей лучезарную улыбку между двумя глотками бульона.
— У вас острый глаз, княгиня.
— Как ты смогла рассмотреть почерк на конверте, Marie? — вмешался Петр Михайлович.
— А количество писем? — продолжала она, оставив без ответа оба замечания. — Владимир Иванович получил их пять за последние шесть дней!
— Вы — идеальная хозяйка, Мария Алексеевна, — вновь улыбнулся ей Корф. — Ничто в доме не ускользает от вашего взгляда. Князю впору завидовать вам.
— Очень мило! — сердито фыркнула княгиня, покосившись на мужа и на Анну, которая незаметно держалась в стороне. — И это называется учтивостью — уходить от ответа на вопросы!
— Я все еще не вполне здоров, — пожал Владимир плечами, — и ясность ума ко мне пока не вернулась.
— О нет, ваш ум достаточно ясен, господин барон, — сказала она, злобно прищурившись. — Достаточно ясен для притворщика.
— Притворщик? Я? — обиделся Корф.
Княгиня прошествовала к выходу из беседки, не удостоив его ответом.
— Пойдемте, милая, — сказала она Анне. — Не будем мешать господину барону прочесть письмо, которое жжет ему карман.
Девушка встала, подчиняясь. Ей совсем не хотелось уходить, но она не могла найти предлог задержаться.
— Pierre? — повернулась княгиня к мужу.
Петр Михайлович, кашлянув, сказал, что должен задержаться на пару слов с господином Корфом.
— На пару слов? Тогда мы вас подождем.
— Нет, нет, ступайте! — заволновался князь. — Я вас догоню.
Мария Алексеевна изогнула бровь.
— Вы так таинственны, — усмехнулась она, переводя взгляд с одного на другого и вспоминая, что не первый раз застает их вдвоем при весьма странных обстоятельствах. Женская интуиция подсказала ей, что здесь кроется какой-то секрет, возможно, связанный с князем Андреем.
— Пойдем, Аня, — кивнула она воспитаннице.
Девушка послушно последовала за ней к дому. Но едва достигли крыльца, княгиня оглянулась.
— Мне кажется, тут какой-то заговор, — пробормотала она.
— Заговор? — эхом переспросила Анна.
— Да, заговор! Они начали секретничать уже в первый день, когда барон появился в нашем доме. А эти письма, которые его лакей перехватывает, едва приносят почту, будто боится, что их кто-то прочитает! Хотела бы я знать, что за вcем этим кроется…

Тем временем в беседке старый князь опустился на скамью, которую незадолго перед этим покинула его супруга. Опустился грузно, будто тело его угнетала какая-то тяжесть.
— Бокал вина? — посмотрев на него, предложил Владимир.
— Пожалуй! — заметно оживился Петр Михайлович, чего прежде за ним молодой барон тоже не замечал.
Архип наполнил стакан и подал князю, тот осушил вино залпом и сделал нетерпеливый жест. Владимир понял и кивком головы велел слуге удалиться.
На некоторое время в беседке повисло молчание. Потом Долгорукий подался вперед, оперевшись локтями о колени, и начал вполголоса:
— Я не решался говорить с вами об этом, Владимир Иванович, пока ваше здоровье внушало нам всем опасение. Теперь, мне кажется, вы достаточно окрепли.
— Да, благодаря заботе, которой меня окружили в вашем доме.
— Это был наш долг по отношению к вам, — кивнул князь. — Итак… — он еще более понизил голос и оглянулся по сторонам.
— Будьте покойны, — уверил его Владимир. — Архип нас предупредит, если кто-нибудь приблизится к беседке.
— Что ж, если так – превосходно! — Долгорукий кашлянул. — Вы получали ежедневно письма. Это касательно нашего дела?
— В какой-то мере, — уклончиво ответил барон.
Снова повисла пауза. Владимир, слегка нахмурившись, искоса поглядывал на старого князя, постукивавшего тростью по полу беседки.
— Когда вы будете в состоянии отправиться в дорогу? — спросил тот, наконец, поднимая голову.
— Надеюсь, что через неделю.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Петр Михайлович. — Надеюсь, время еще терпит. Вы отвезете от меня письмо господину Каульбаху?
Владимир задумчиво потер подбородок.
— Ваш ответ на то письмо, что я вам доставил?
— Да, я решил принять это предложение.
— Прошу вас еще раз всё тщательно обдумать, — сказал ему Корф. — Насколько мне известно, дело не решено окончательно, и есть опасность…
— Ваша информация устарела, господин барон.
Владимир смотрел на него вопросительно.
— Пока вы лежали в горячке, я многое успел предпринять, — продолжал князь. — События разворачиваются стремительно. Я встречался с генералом N., — он назвал имя одного из видных военных, известного своими недовольными высказываниями о нынешнем правлении. — Он рассчитывает стать при новом императоре тем, кем был господин Аракчеев при покойном Александре, или теперь господин Бенкендорф при его младшем брате. Превосходно! Имея такую цель, он не изменит нашему делу, и пойдет до конца.
Корф усмехнулся уголками губ, услышав «наше дело» и вскользь удивившись, когда степенный Петр Михайлович успел заразиться пламенным воодушевлением заговорщиков.
— В случае успеха этого предприятия вы ведь тоже надеетесь не остаться не вознагражденным? — произнес он, скорее утверждая, чем спрашивая.
Личная выгода — только она и ничто другое двигало его родным отцом, двадцать пять лет назад и теперь, и старый князь укрепил его в этой уверенности.
— Я буду откровенным с вами, Владимир Иванович. Мои дела обстояли плохо, когда мы с вами встретились первый раз, но не настолько, чтобы я решился продать душу дьяволу. Рисковать – удел молодых честолюбцев, старый человек предпочитает покой и комфорт. Поэтому я колебался, принимать ли предложение, которое вы мне привезли. Но сейчас…
— Сейчас обстоятельства ухудшились, не так ли? — спросил Корф.
— Хуже и быть не может! — воскликнул старый князь. — Я на пороге полного краха, я погиб, пропал.
— Но как это могло случиться?
Петр Михайлович помолчал какое-то время, будто собирался с силами, тяжело вздохнул и, наконец, заговорил.
— Вы слышали что-нибудь о строительстве Храма Христа Спасителя в Москве?
— Который так и не был построен, а архитектора обвинили в растрате и сослали?
— По истечении семи лет едва удалось заложить даже фундамент, — кивнул Долгорукий. — Деньги утекали неизвестно куда. Комиссия, назначенная по высочайшему повелению, обнаружила растрату миллиона рублей. Процесс длился без малого десять лет, виновных приговорили к уплате в казну пропавшей суммы, сам архитектор Витберг был сослан в Вятку…
— Вы были одним из подрядчиков? — догадался барон.
— Я имел в этом деле интерес, — снова кивнул Петр Михайлович. — Но мне удалось… удалось доказать комиссии, что от меня ничего не зависело. Я верил, что все документы, подтверждающие обратное, уничтожены, однако часть из них каким-то образом оказались у этого хлыща, молодого князя Воронцова…
Неожиданно на пороге беседки появился Архип.
— Что случилось? — повернулся к нему Корф.
— Ее сиятельство идет сюда, господин барон, — ответил тот с поклоном.

 Отправлено: 04.12.10 14:03. Заголовок: Глава XIV. Петр Ми..

Глава XIV.

Петр Михайлович и Владимир посмотрели на лужайку перед домом, но не заметили никаких признаков приближения княгини. Барон с недоумением перевел взгляд на слугу, и тут уловил легкий шорох платья в кустах за беседкой. Он полуобернулся к графу, многозначительно поведя головой в том направлении, откуда донесся звук, и, усмехнувшись, жестом отпустил Архипа.
Князь нахмурился, рассерженный неожиданной помехой, а потом очень громко и отчетливо произнес:
— Если Мария Алексеевна присоединится к нам, то сможет услышать больше, причинив себе гораздо меньше неудобств.
— Не говоря о том, что сохранит чувство собственного достоинства, — негромко добавил Корф.
Шелковые юбки зашелестели громче, и в беседку вплыла княгиня Долгорукая, нимало не смущенная тем, что ее застигли за таким малопочтенным занятием. Барон из вежливости встал.
— Вы расположились тут со всеми удобствами, выставив шпиона, чтобы он охранял подступы к вашему убежищу, — едко заметила она.
— Как предосторожность против других шпионов, — парировал князь. Она смерила его ледяным взглядом.
— Что вы скрываете? — спросила она.
— Мой позор, — последовал незамедлительный ответ. Помолчав, супруг предложил ей сесть.
— Раз уж вы пожаловали туда, куда вас не звали, слушайте в ваше удовольствие, сударыня, — сказал он. — Возможно, это поможет вам разобраться в том, что вы называете несправедливостью по отношению к вашему сыну.
— И вы обсуждаете эту проблему с посторонним человеком?
— Я не намеревался сказать ничего такого, чего не мог бы повторить в вашем присутствии.
Она фыркнула, с шумом подобрала юбки и опустилась на скамью. Владимир вернулся в свое кресло, а князь примостился на стуле.
— Я узнал, — продолжал он рассказ, частично повторяясь, чтобы жена лучше его поняла, — что князь Воронцов собирается снова раздуть историю с недостроенным храмом.
— Он обнаружил, что вы украли больше остальных? — презрительно бросила Мария Алексеевна.
— Хуже, сударыня. Он обнаружил, что я не мешал остальным воровать, будучи ими за это щедро вознагражденным. Если это откроется, меня ожидают суд, бесчестье и нищета.
Глаза княгини расширились от ужаса. Разумеется, история со скандальной растратой на строительстве не являлась для нее секретом, и вместе с супругом она пережила немало неприятных минут, когда несколько лет назад завершился громкий процесс над архитектором и подрядчиками.
— Если я буду уничтожен, — обронил князь, тяжело глядя на супругу, — а мне, похоже, этого не избежать, то моей гибелью я буду обязан собственному сыну.
— Как так? — к Марии Алексеевне вернулся дар речи. — Разве не Андрея вы должны благодарить за то, что не были разоблачены полгода назад? Что еще, как не дружба нашего сына с князем Воронцовым, спасло вас тогда?
— Почему же он не потрудился сохранить эту дружбу? — разбушевался Долгорукий. — Ему трудно было удержаться в рамках благопристойного поведения, которые Воронцов установил для членов своего кружка, — осклабился он. — Верно, их шалости казались ему слишком невинными, если он вывалялся в такой грязи, что даже этот распутник отвернулся от него, чтобы сохранить свою репутацию. Он пытался заключить фиктивный брак с девушкой благородной крови; он предательским выстрелом в спину пытался убить человека, сохранившего его никчемную жизнь. Князь Андрей умудрился пасть так низко, что даже Воронцов ополчился против него и поклялся уничтожить. А для того, чтобы покончить с ним, Воронцов первым делом возьмется за меня. Теперь вам понятно, сударыня? А вам, господин барон?
Корфу было понятно. Последние кусочки мозаики встали, наконец-то, на свое место, и он видел теперь всю картину целиком и так отчетливо, как, наверное, не видел ее сам Петр Михайлович. Из слов княгини можно было сделать вывод, что и для нее не осталось ничего неясного.
— Болван! — выкрикнула она мужу в лицо. — Тупой, слепой, самовлюбленный болван! Какая глупость — возлагать на сына ответственность за ваш крах! Это Андрей должен вас обвинять, что вы вложили оружие в руки его врага!
— Сударыня! — прорычал князь, наливаясь яростью, вскакивая и пинком ноги отшвыривая стул. — Известно ли вам, кто я?
— Вы и сами этого не знаете. Боже мой! Да существовал ли когда-нибудь на свете больший эгоист и самодур?! — она вскочила на ноги и повернулась к Владимиру. — А вы, барон? Вы во всем этом тоже имеете свой интерес, правда, я пока не знаю, какой именно. — Ее злые глаза сверлили его, как пара буравчиков. — Зачем вы вмешиваетесь не в свое дело? Какую цель вы преследуете? Отвечайте, я хочу знать! — потребовала она. — Какой помощи ожидает от вас мой муж, если посвятил вас во все подробности? Или… — она внезапно осеклась, и на ее лице промелькнула коварная улыбка. — Возможно, он намеревается запродать себя самозваным великим князьям из-за границы, а вы — торговый агент, который уполномочен заключить эту сделку? Не в этом ли кроется решение загадки?
Корф, внешне невозмутимый, но с адом в душе, махнул рукой.
— Вы торопитесь с выводами, Мария Алексеевна, и выводы эти, к сожалению, безосновательны. Князь расстроен, так сильно расстроен, что ему безразлично, с кем говорить о своих неприятностях. Что в этом странного?
Она скорчила кислую гримасу.
— Вы мастер на всяческие увертки, сударь. Но именно в вашей уклончивости — как и на лице князя Петра — я нашла ответ на мой вопрос. Я ткнула пальцем наугад, а оказалось, что попала в цель. Попробуйте-ка мне возразить!
Возражения и не помогли бы: в глазах Долгорукого, словно в зеркале, предательски отразились охватившие его испуг и смятение. Он был, как Корфу однажды уже представился случай заметить, самым никудышным притворщиком из тех, кто когда-либо позволял вовлечь себя в заговор.
— Ложь! Ложь! — неистовствовал он, впрочем, не очень убедительно. — Вы бредите! По-вашему, я настолько безумен, что готов усугубить свое и без того бедственное положение, ввязавшись в какой-то заговор? Вы полагаете, что я на это способен? Какую выгоду это мне принесет?
— Вот я и попрошу Андрея помочь мне в этом разобраться, — сказала она.
— Андрея? — взревел князь. — Вы сообщите этому мерзавцу о ваших подозрениях?! Вы снабдите его новым оружием против меня?
Она расхохоталась.
— Вы больше ничего не отрицаете, верно? Вы изобличили сами себя! — и она ринулась в наступление, пылая жарким гневом, порожденным в ней слепой материнской страстью: — Андрей — мой сын! Он мой сын, слышите, и я не позволю принести его в жертву вашим безрассудствам! Мы найдем на вас управу! — и она удалилась с победным видом.
— О Господи, — простонал Петр Михйалович, тяжело падая на стул. Владимир обратился за помощью к своей трубке.
— Мне кажется, — его голос звучал так холодно, что почти привел князя в чувство, — теперь вы получили лишнее подтверждение, что вам не следует ускорять события.
— Но если так — на что мне надеяться? Проклятье! В любом случае я — конченый человек.
— Нет, нет, — успокоил его Корф. — Допустим даже, что князь Воронцов решительно настроен против вас. Однако это вовсе не значит, что он сумеет собрать все необходимые доказательства. На сегодняшний день многие из этих доказательств утрачены, а другие не имеют прежней силы. Не спешите предаваться отчаянию.
— Возможно, — раздумчиво протянул Петр Михайлович, заметно приободряясь. — Очень вероятно. — И, обладая удивительной способностью мгновенно восстанавливать душевные и физические силы, свойственной людям, которые строят умозаключения почти на пустом на месте, а потому с готовностью меняют свое мнение, добавил увереннее: — Черт побери! Может быть, я зря беспокоюсь. В конце концов, слух о том, что князь Воронцов объявил мне войну, может оказаться только слухом, а, кроме того, вы что-то говорили о доказательствах, которые еще требуется собрать… Из-за одного этого не стоит впадать в панику. Ей-ей! Мое письмо к господину Каульбаху никоим образом не сможет мне навредить. Решено, барон! Мы вернемся к этому разговору, когда вы будете готовы отправиться в путешествие.
Но Владимир подумал, что княгиня Долгорукая с ее ненаглядным сыном за этот срок успеют подстроить какую-нибудь подлую каверзу, способную стать серьезной помехой в его путешествии, и был недалек от истины.
Пока он убаюкивал тревоги старого князя в садовой беседке, княгиня заперлась с Андреем в своем будуаре. Тот облачился в дорожное платье, намереваясь покинуть страну: он был прекрасно осведомлен о настроениях в обществе, а в его планы отнюдь не входило бросать вызов целому городу и сносить оскорбительное пренебрежение там, где еще вчера он считался желанным гостем.
Он стоял перед матерью — высокий, стройный, с мрачным лицом и капризно выпяченными губами, а та, сидя в кресле возле туалетного столика, пересказывала сыну детали недавнего происшествия, не забыв упомянуть об опасениях Петра Михайловича впасть в бесчестье и нужду. Андрей выругался сквозь зубы, когда услышал, что опасность исходит от князя Воронцова.
— Крах твоего отца одновременно станет и нашим крахом — твоим и моим; он пусти по ветру и мое состояние.
Андрей со смехом передернул плечами.
— Какая мне польза от того, сумеет он или нет сохранить жалкие крохи своего богатства, если он поклялся, что мне ни копейки не достанется из этих денег после его смерти?
— Ты его единственный сын, — напомнила она. — Через полгода, через год он остынет, и снова вернет твое имя в завещание. Но если Воронцов осуществит свою угрозу, мы с тобой пойдем по миру.
— Воронцов ненавидит меня, — прошипел Андрей и снова выругался. — Проклятый попугай! Он решил принести меня в жертву своим извращенным понятиям о чести. Чего еще добивается этот грязный мошенник, как не нового доказательства своей правоты в глазах всех, кого уже тошнит и от него самого, и от его интриг? — он в ярости сорвал очки и взмахнул ими в воздухе. — Но я знаю способ заставить его замолчать.
— Какой? — встрепенулась мать с пробудившейся безумной надеждой.
— Убью его на дуэли, — заявил Андрей. — Я затею с ним ссору, что будет нетрудно сделать: застану его врасплох и влеплю пощечину. Ему придется принять мой вызов!
— Угомонись, глупец! Он использует историю с нападением на Корфа, как предлог уклониться от встречи с тобой, да еще и велит своим лакеям тебя поколотить, если ты приблизишься к нему с недобрыми намерениями.
— Он не осмелится.
— Его поддержит весь Петербург — после того, как ты выстрелил Корфу в спину. Какую же ты совершил глупость, Андрей!
Он отвернулся, обхватив руками голову, не меньше матери сожалея о своей выходке.
— Спасти нас может тот человек, из-за кого на тебя обрушилось столько несчастий — сам барон Корф! Я более чем уверена, что он связан с заговорщиками, — сказала княгиня.
— Я тоже в этом уверен.
— И ты?
— И я, и поручик Писарев, который подозревает его с первого момента их встречи на почтовой станции. Этот Писарев — продувная бестия, он берет деньги от меня, помимо жалованья, которое получает в ведомстве Бенкендорфа, и в случае поимки Корфа его ожидает двойное вознаграждение.
— А как он узнал, что Корф — заговорщик?
— Довольно просто. Недавно в Петербурге появился некий господин Рязанов, весьма подозрительный человек. Скорее всего, он не тот, за кого себя выдает. Корф встречался с ним, а сейчас они поддерживают оживленную переписку.
— Знаю, — кивнула княгиня. — Одно из этих писем доставили ему только что. Я шутливо поинтересовалась, кто пишет ему так часто, но без успеха. Он дьявольски хитер.
— Хитер или нет, — заявил ее сын, — но когда-нибудь он все равно покинет наш дом, и, выследив его, мы заполучим требуемые доказательства. Только как это нам поможет?
— Ты спрашиваешь, как? Если существует некий заговор, то мы, владея всеми нитями этого заговора, сможем обратиться к графу Бенкендорфу с просьбой охладить рвение Воронцова.
— Но это равносильно обвинению моего отца в связи с заговорщиками. Из огня да в полымя! Какой нам от этого прок?
— Нельзя же быть таким глупцом, Андрей! — в досаде воскликнула Мария Алексеевна. — Неужели ты думаешь, что мы не найдем способа разоблачить заговор Корфов, не вмешивая в это твоего отца? Петр так осторожен и так труслив, что не даст впутать себя ни в одно предприятие, чреватое для него опасностью.
Молодой князь широкими шагами мерил комнату, в задумчивости опустив голову и сцепив пальцы рук за спиной.
— Все это необходимо обдумать, — произнес он. — Это может сослужить нам службу, а еще я очень рассчитываю на Писарева. Он уверен, что тогда на станции Корф его одурачил и имел при себе компрометирующие бумаги, но припрятал их так ловко, что ни на нем, ни в его вещах ничего не обнаружили. Кроме того, он обошелся с поручиком несколько грубо, и теперь Писарев жаждет его крови, желая исправить свою оплошность, а заодно и отомстить за нанесенные побои, и лучшего орудия для осуществления нашего плана нам не найти.
— Используй его с умом, Андрей, — посоветовала мать и добавила. — Тебе лучше не покидать город.
— Конечно, — сразу согласился он. — Я подыскал себе жилье неподалеку, когда мой возлюбленный отец решил, что я не должен больше осквернять эти священные стены моим присутствием. Возможно, после того, как я помогу ему выбраться из трясины, он вернет мне каплю своего расположения. Хотя, думаю, я великолепно смог бы прожить и без его родительской любви.
— Да, — проговорила она, поднимая на него глаза, — ты сын своего отца. Ты настоящий сын своего отца. Потому он и ненавидит тебя так сильно, что видит в тебе все те пороки, которых не замечает в себе.
— Милая матушка! — усмехнулся Андрей, низко кланяясь.
Она сердито нахмурилась. Делая окружающих предметом своих жестоким насмешек и получая от этого несказанное удовольствие, она терпеть не могла, когда кто-то насмехался над ней самой.
Сын вновь поклонился, намереваясь уйти, но она его задержала.
— А все-таки жаль, что нам придется пожертвовать Корф. Этот ядовитый хлыщ мог бы нам пригодиться.
В глазах Андрея читался вопрос.
— Он мог бы жениться на Анне и навсегда избавить меня от общества этой бледнолицей куклы.
— Мог бы на ней жениться? — переспросил молодой князь бесцветным голосом.
— Они просто созданы друг для друга.
— Что вы такое говорите, матушка?
— Говорю то, что знаю. Да они и не скрывают этого. Час назад я спугнула двух голубков, нежно ворковавших в беседке.
Андрей попытался улыбнуться, но вымучил лишь жалкое подобие улыбки, перекосившей его лицо. Его внезапная бледность не ускользнула от цепкого материнского взгляда.
— Вот как! — покачала она головой. — Ты до сих пор не выбросил эту блажь из головы?
— Какую блажь?
— Ту самую блажь, которая очень дорого тебе обошлась. О Боже! Если ты так сильно привязан к этой девчонке, я только удивляюсь, почему ты не захотел жениться на ней, как полагается, когда все было в твоих руках?
Побледнев еще сильнее, Андрей стиснул кулаки.
— Я сам себе удивляюсь, — бросил он с жаром и, громко хлопнув дверью, выскочил вон, оставив мать разгневанной и обескураженной.

 Отправлено: 04.12.10 19:23. Заголовок: Тоффи, что я вижу! Н..

Тоффи, что я вижу! Наконец-то с продолжением Развитие событий мне известно, но все равно любопытно, как вы всё это изложите в формате БН. Вы идеально угадали с характерами, кроме разве что Андрея - в сериале он не был таким харизматичным негодяем :) Впрочем, кто бы говорил - если посчитать всех моих персонажей off-character...

 Отправлено: 05.12.10 11:57. Заголовок: Тоффи , мы уже успел..

Тоффи , мы уже успели соскучиться Спасибо за продолжение

 Отправлено: 07.12.10 06:30. Заголовок: Ура, продолжение ht..

Ура, продолжение Я уже не надеялась что-то прочитать от Тоффи в этом году. Какие коварные МА и Андрей. Если к ним присоединиться Писарев, Владимиру будет нелегко. Анечка мне очень нравится

 Отправлено: 01.03.11 18:05. Заголовок: Извините, что я снов..

Извините, что я снова так надолго пропала. Спасибо за отзывы!

Глава XV.

Спускаясь после разговора с матерью по широкой лестнице, ведущей на первый этаж, Андрей заметил внизу хрупкую девичью фигурку.
— Анна!!! — крикнул он громко, не заботясь о приличиях, и сбежал к ней по ступенькам.
Услышав, что ее зовут, девушка остановилась. За прошедший месяц они не обменялись не единым словом. Не видя его, она почти полностью смогла выбросить его из мыслей, занятых теперь другим человеком. Она любила его когда-то (или думала, что любила), но он сам задул огонек этой любви. Сначала ей казалось, что убитая любовь воскресла каким-то непостижимым образом под маской ненависти, но в этот момент осознала, что никакой любви больше нет, она умерла, и от прежнего чувства не осталось даже слабого отголоска ненависти. Андрей стал ей неприятным, но это было безмолвное отчуждение, выражающееся в ледяном равнодушии и желании держаться от него подальше.
Неземное спокойствие, написанное на ее прекрасном лице и неподвижных линиях хрупкой фигуры, заставили Долгорукого остановиться, и его пылающий взор потемнел, встретив безразличную холодность в ее голубых глазах. Более тактичный и тонко чувствующий человек в подобных бы обстоятельствах поклонился бы и не стал задерживать девушку, но князь быстро оправился от замешательства и, сделав шаг в сторону, распахнул дверь в комнату направо от лестницы.
— Уделите мне минуту вашего времени, Анна, прежде чем я покину этот дом, — произнес он тоном, в котором слышались просьба и приказ.
Она молча размышляла, и по ее лицу невозможно было догадаться о том, что творится у нее на душе, но потом кивнула и вошла в открытую Андреем дверь.
Это была большая солнечная комната с цветочным узором на стенах, с изящной мебелью, с огромными французскими окнами, выходившими в сад. Две трети сверкающего паркетного пола накрывал бледно-зеленый ковер с бордюром из ярких роз. Посреди комнаты стоял большой рояль, а на его крышке — несколько нотных тетрадей, книги и фарфоровая ваза с роскошным букетом, который распространял вокруг сладкий аромат. Кресла были обиты дорогими гобеленами с вытканными розами. Здесь Анна любила иногда уединиться, тайком от вездесущей Марии Алексеевны.
Андрей осторожно прикрыл дверь. Анна присела на стул с высокой спинкой возле рояля, в выжидательной позе сложив руки на коленях. Он приблизился к ней и встал рядом, элегантно облокотившись на рояль. Свет, падавший из окна, выгодно подчеркивал его стройную фигуру и мундир, который был ему так к лицу. Князь мог даже показаться привлекательным, но только не девушке, которая в нем разочаровалась.
— Я хотел попрощаться с вами, Анна, — сказал он. — Сегодня я навсегда покидаю Петербург.
— Я рада, — произнесла она ровным и сухим голосом, — что вы теперь свободны и можете поступать, как вам заблагорассудится.
— Вы рады, — повторил он, немного нахмурившись и ближе придвигаясь к ней. — А почему вы рады? Почему? Вы радуетесь за барона Корфа? Не отрицайте этого!
Она бесстрашно посмотрела на него.
— Я не меньше рада и за вас.
Он впился взглядом в ее зрачки, пытаясь прочесть в их глубине самые сокровенные мысли, но девушка спокойно выдержала этот взгляд. Ни одна черточка на ее прекрасном лице не пошевельнулась.
— Я должен вам верить? — спросил он.
— Почему нет? Я не желаю вам зла.
— Но очень желаете моего отсутствия? — он криво усмехнулся. — Вы этого хотите, правда? Вы бы предпочли, чтобы я исчез? Вы об этом думаете, да?
— Я об этом вообще не думала, — ответила она.
Он тихо и зло рассмеялся.
— Всё так безнадежно? Вы хотите сказать, что в ваших мыслях для меня больше нет места?
— Вы ничего не сделали для того, чтобы я думала о вас хорошо, поэтому я не хочу думать о вас совсем.
— Вот как! — протянул он с издевкой. — Вы не хотите думать о человеке, который вас любит, Анна?
Ее бледные щеки вспыхнули.
— Нам больше не о чем говорить, — сказала она, поднимаясь.
— Нет! — крикнул он, бросившись между ней и дверью. — Нам есть, о чем говорить!
— Я согласилась поговорить с вами наедине только для того, чтобы попрощаться, — напомнила она.
Он отбросил угрозы и стал умолять:
— Я хочу, чтобы вы простили меня, ведь мы с вами расстаемся навеки. Я хочу, чтобы ты простила мне всё зло, которое я тебе причинил, Анечка!
Его мягкий голос был полон раскаяния. Он опустился на колени и с мольбой простер к ней руки:
— Я не встану, пока ты не скажешь, что прощаешь меня!
— Если это всё, о чем вы просите, я охотно вас прощаю, — ответила она с прежним спокойствием.
— Слишком охотно! — воскликнул он. — Слишком охотно, чтобы быть искренним! Мне не нужно такое прощение!
— Кающимся грешникам не подобает вести себя так настойчиво, Андрей Петрович. Но хорошо, я прощаю вас от всего сердца.
— Это правда? — воскликнул он, пытаясь схватить ее руку, но она отняла ее и спрятала за спину. — Вы больше не сердитесь на меня?
Она ответила ему холодным взглядом, который уменьшил его радость.
— За что я должна на вас сердиться?
— За то, что я сделал, за то, что пытался сделать.
— А вы сами понимаете, что сделали? — спросила она. — Сказать вам, Андрей? Вы излечили меня от наивности. Я думала, что, если сбегу с вами, избавлюсь от многих бед, а вы помогли мне понять, что я могла попасть в еще большую беду. Вы причинили мне боль, но это была целительная боль. Как же после этого я могу на вас сердиться?
Он медленно встал с коленей и угрюмо посмотрел на нее из-под насупленных бровей, в его глазах за тонкими стеклами очков бушевало пламя гнева.
— Нет, — сказал он глубоким проникновенным голосом, — нет! Я причинил вам боль, я знаю. И заслужил жестокие слова, которые вы сейчас бросили мне в лицо. Но я желаю загладить мою вину. Аня, я люблю тебя и хочу искупить мой грех!
Она грустно улыбнулась.
— Сейчас поздно об этом говорить.
— Почему? — спросил он страстно, сжимая ее руки. — Почему поздно?
— Позвольте мне уйти, — девушка пыталась вырваться.
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Аня! Моей законной женой!
Она посмотрела на него и засмеялась холодным презрительным смехом.
— Однажды вы уже просили меня об этом, Андрей Петрович, однако не воспользовались возможностью, которую подарила вам моя глупость. И я благодарю Бога, и вас тоже, за то, что вы не воспользовались этой возможностью.
— Не говори так! — взмолился он, не отпуская ее руки. — Не говори так! Я люблю тебя, милая, неужели ты мне не веришь?
— Вы делаете мне больно. Позвольте мне пройти!
Какие-то мгновения он стоял неподвижно, продолжая сжимать ее запястья, и в его глазах, устремленных на нее, плескались мольба и бешенство. Потом, издав горлом нечленораздельный звук, он неожиданно рывком привлек ее к себе. Девушка испугалась.
— Отпустите меня! — воскликнула она дрожащим голосом.
— Я люблю тебя, Аня! Ты нужна мне! — твердил он исступленно, покрывая ее глаза, щеки и губы жаркими поцелуями. Вне себя от стыда и отвращения, она безуспешно пыталась вырваться из его объятий.
— Негодяй! — собрав последние силы, она высвободила одну руку и слепо принялась хлестать ладонью по этому ненавистному лицу, приговаривая с каждой новой пощечиной: — Трус! Подлец! Животное!
Задыхаясь, они отскочили друг от друга. Девушка прижалась к стене, пытаясь унять бешено колотившееся сердце. Андрей смотрел на нее, поправляя очки, съехавшие набок во время борьбы.
— Отлично, — произнес он. — Вы презираете меня? Вы не хотите выходить за меня замуж? Вы отвергаете меня, а почему? Почему?
— Потому, что не вижу для себя чести в таком союзе, — ответила она с удивительным самообладанием. — Уходите.
Но он не двинулся с места.
— Ты любила меня, — настаивал он. — И ты бы продолжала меня любить, если бы не этот мерзавец Корф, который втерся к тебе в доверие!
— Вы не прибавите себе уважения, отзываясь подобным образом о бароне Корфе за его спиной. Впрочем, наносить удары в спину — это как раз в ваших правилах.
Стрела язвительной насмешки достигла цели, причинив такую мучительную боль, которую способна причинить только горькая правда. Князь вздрогнул и побледнел, но скоро взял себя в руки.
— А вам известно, кто этот Корф на самом деле? — спросил он. — Он — подлый заговорщик, и одного моего слова будет достаточно, чтобы отправить его на виселицу!
Анна смерила его неприязненным взглядом.
— Я не настолько глупа, чтобы поверить в ваши выдумки! — бросила она презрительно.
— Спросите его, — посоветовал Андрей и засмеялся. Уже уходя, он задержался на пороге и добавил с мерзкой улыбкой. — Вашего ненаглядного Корфа повесят! Передайте ему поклон от меня, — он распахнул дверь и удалился, оставив девушку наедине с ее сомнениями и страхом.
Она спрашивала себя, было ли в его словах что-то больше, чем простая угроза, и не хотел ли он ее просто запугать? Сначала она хотела бежать к Владимиру, чтобы тот развеял ее сомнения, но вовремя опомнилась. На каком основании она стала бы требовать у него объяснений по такому важному и секретному делу? Она представила себе, как он надменно поднимет брови, окинув ее недоуменным взглядом. Как наяву, перед ней мелькнула его улыбка и прозвучала одна из тех шуток, которые он имел обыкновение отпускать, когда хотел избежать прямого ответа. Она слишком хорошо понимала, что разговор с ним не рассеет мрак в ее душе и не снимет груз с ее сердца, а потому убаюкала свои страхи, предоставив событиям развиваться, как Бог рассудит.

На следующий день Владимир почувствовал себя совсем здоровым, а потому, не имея больше причины задерживаться в особняке Долгоруких, решил перебраться в свою съемную квартиру. Но до отъезда между ним и лордом Остермором состоялся еще один крамольный разговор — в той же самой библиотеке, где они беседовали первый раз. Князю не терпелось вернуться к обсуждению темы, затронутой ими накануне, и Корфу вновь пришлось взывать к его осторожности и просить оттянуть время.
— Письмо, что вы предлагаете мне отвезти, очень опасный документ, — убеждал он князя, — и я не вижу необходимости снабжать его таким количеством подробных деталей.
— А вам известен способ обойтись без этих деталей?
— На этот вопрос я смогу вам ответить, когда буду в состоянии судить о настоящем положении дел. Во всяком случае, будьте уверены, что я не покину Россию, не посоветовавшись с вами. Вы еще успеете вручить мне письмо, если до тех пор не передумаете.
— Будь по-вашему, — сдался Петр Михайлович. — В конце концов, здесь письмо будет сохраннее, чем в кармане вашего сюртука, — и он постучал по крышке секретера. — Однако прочтите то, что я пишу его высочеству, и скажите, не следует ли мне что-нибудь изменить, — он потянул на себя один из ящиков секретера и, вытащив его целиком, засунул руку в образовавшееся отверстие, нащупывая потайную пружину. Раздался легкий щелчок, и он извлек на поверхность два документа: тонкий листок папиросной бумаги — письмо Каульбаха и другой, из более плотной бумаги — его ответ на это послание.
Князь вручил письмо Владимиру, и тот пробежал его глазами: оно было составлено в самых неосторожных выражениях и каждая строчка в нем дышала изменой, выдавая принадлежность Долгорукого к заговору. Посерьезнев, Корф вернул документ князю.
— Мне кажется, что разумнее было бы немедленно уничтожить это письмо. Вы напишите другое — позже, когда придет время отправить его.
Но Петр Михайлович никогда не прислушивался к разумным советам.
— Ерунда! Здесь оно будет в целости и сохранности. Об этом тайнике никто не знает, — он спрятал свое письмо вместе с письмом Каульбаха, захлопнул потайную дверцу и водворил ящик на прежнее место.
Владимир распрощался с князем, дав слово извещать его обо всем, что удастся узнать, и покинул особняк Долгоруких.

Князь Андрей тем временем трудился, не покладая рук, чтобы поскорее затянуть петлю на шее своего заклятого врага, как и пригрозил Анне при расставании.
Он поселился неподалеку от отцовского дома, и в первый же вечер зазвал к себе поручика Писарева, желая заполучить свежие новости по интересующему его делу. Но Писарев имел мало что мог сообщить, хотя и рассчитывал в ближайшем будущем обзавестись более полной информацией. Его глаза возбужденно сверкали, как будто охота за уликами против человека, которому столь усердно мостили дорогу к виселице, была презанятной игрой. Андрей же ничуть не сомневался, что в скором времени Корф сам предоставит в их руки неоспоримые доказательства своей изменнической деятельности.
— Именно поэтому, а еще уступая вашей настоятельной просьбе, я позволил господину Рязанову гулять на свободе. Но у меня могут возникнуть серьезные неприятности, если граф Бенкендорф захочет выяснить, почему я до сих пор не доложил ему…
— Смею вас уверить, что ваши услуги не останутся без вознаграждения, — успокоил его Долгорукий. — Кроме того, ни одной живой душе в Петербурге не известно о пребывании Рязанова. Где же вам померещилась опасность?
— Правда, — согласился Писарев, потирая подбородок. — Будь иначе, меня бы уже вызвали к шефу Третьего отделения и выдали ордер на его арест.
— Вам недолго осталось ждать, — сказал Андрей. — Корф стремительно поправляется, и со дня на день съедет из дома моего отца. Надо только дождаться, когда он скомпрометирует себя встречами с этим вашим Рязановым, вы тем временем запасетесь ордером на арест и, подкараулив, схватите их обоих.
Поручик ухмыльнулся.
— Я не спущу глаз с этого прыткого барончика. Я сделаюсь его тенью! Пусть не надеется, что я забыл, как он меня одурачил, и как я две недели хромал после его пинка.
— В недалеком будущем он будет пинать ногами воздух — на виселице, — злорадно подмигнул Андрей.

 Отправлено: 01.03.11 18:05. Заголовок: Глава XVI. Через п..

Глава XVI.

Через пять дней Владимир, к которому уже полностью вернулись прежние силы, вышагивал в вечерних сумерках вдоль набережной, направляясь к дому, где снимал комнаты его приемный отец.
На узеньком мостике околачивались трое или четверо запоздалых гуляк, но Владимиру и помыслить не мог, что они держат под наблюдением дверь и окна Ивана Ивановича. Он свернул за угол и неожиданно налетел на человека, шедшего навстречу. Бормоча извинения, незнакомец отшатнулся к стене, уступая Корфу дорогу, но тот остановился перед ним.
— Господин Писарев! — произнес он любезно. — Что за встреча! Как вы поживаете? Должно быть, охотитесь за ночными прохожими?
Пытаясь скрыть испуг, поручик оскалил зубы в кривой ухмылке.
— Вы не можете простить мне мою оплошность, — проговорил он.
Корф лучезарно улыбнулся в ответ.
— Из вашего поведения я заключаю, что христианские добродетели отнюдь не чужды вам, в отличие от меня, и вы уже простили мне мою грубость.
Поручик всплеснул руками, мнимо сокрушаясь.
— Вы были правы, барон, вы были правы. Человек моей профессии часто рискует оказаться в подобной ситуации. Я пострадал за свою ошибку.
Владимир продолжал улыбаться, но озорные огоньки в его глазах потухли, и жандармский поручик заметил две жесткие складки, залегшие по углам его рта.
— Ваша вкрадчивость, — произнес барон, — напоминает мне повадки хищного зверя, распластавшегося по земле перед прыжком. В чью же спину вы намереваетесь запустить ваши когти — вы и ваши приятели на перекрестке? — осведомился он, указывая на четыре тени, маячившие поодаль.
— Мои друзья? — переспросил Писарев, мнимо удивленный. — Нет, клянусь честью! С чего вы взяли? Они мне совсем не друзья. Я их знать не знаю.
— Нет? Значит, я ошибся. Но они так похожи на ваших помощников, которые вам помогали меня обыскивать тогда на станции… Доброй ночи, поручик.
И он, спокойный и непринужденный, свернул на Морскую улицу. Писарев смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом выругался сквозь зубы и подозвал к себе одного из людей, от знакомства с которыми только что открестился.
— Такие проделки в его духе, черт побери! Отправиться к сообщнику прямо у нас на глазах! Какое дьявольское хладнокровие! Ну, ничего, скоро он станет таким холодным, что холоднее и не бывает.
Прервав разговор с самим собой, он обратился к подручному с вопросом:
— Рязанов дома?
— Так точно, господин поручик, — отрапортовал переодетый унтер, — два часа, как вернулся.
— Тогда у нас есть шанс схватить их обоих — последний шанс, может быть. Игра закончена. Наш барончик что-то заподозрил.
Писарева душил бессильный гнев. Их план еще не достаточно созрел, но медлить дальше, как того требовал трезвый расчет, значило бы позволить мнимому Рязанову вместе с сообщником ускользнуть из расставленных силков.
— Будь что будет! — проворчал он. — Покончим с этим делом сегодня же. Больше ждать я не могу. Дадим господам устроиться со всеми удобствами, а потом войдем и немного их развеселим, — и он подозвал остальных.

Тем временем Владимир поднимался по лестнице, томимый дурными предчувствиями. В последнем письме, полученном им еще в доме Долгоруких, Иван Иванович извещал его, что должен уехать на несколько дней, чтобы кое с кем повидаться.
Приемный отец встретил его с распростертыми объятиями, но неподдельное счастье, озарившее его лицо, и свет, вспыхнувший в поблекших старческих глазах, вместо того, чтобы обрадовать гостя, лишь усугубили его печаль. Владимир вздохнул украдкой, пока старый барон обнимал его и тормошил.
— Ты побледнел, мой мальчик, — заметил Иван Иванович, приглядевшись к приемному сыну. — Побледнел и похудел, — добавил он и с гневом обрушился на тех, кто довел Владимира до этого состояния — на князя Андрея и на все семейство Долгоруких.
— Оставьте их, — сказал Владимир, садясь в кресло. — Князь Андрей уже наказан: весь Петербург считает его головорезом, только чудом избежавшим каторги. Меня лишь поражает его медлительность. На его месте я бы уехал из России на год или два.
— Почему ты пощадил его?
— Потому что я не мог убить своего брата.
Иван Иванович изумленно воззрился на него.
— Я думал, что ты тверже, Володя, — произнес он со вздохом, потирая лоб рукой. — Я думал, что воспитал тебя сильным человеком. Не понимаю! А как старый князь?
— Что именно вас интересует?
— Ты больше не беседовал с ним о предложении Каульбаха?
— Зачем, если возможность упущена? Предать его сейчас значит предать и других заговорщиков, ибо он уже вступил в сношения с ними.
— Как так? Генерал N. ни словом об этом не обмолвился.
— Я слышал это от самого князя, а его я уже успел узнать. На первом же допросе из него вытрясут все, что есть у него на уме. Он совершенно не умеет притворяться. Конечно, он недалекий человек, настолько недалекий, что даже не сознает собственной глупости.
— Что же теперь делать? — спросил Иван Иванович, нахмурившись.
— Нам с вами лучше уехать.
— И оставить все, как есть? — он покачал головой, горько улыбаясь. — Ты бы смог уехать ни с чем, Володя? Не выполнив того, что привело тебя сюда? Ты позволил бы этому человеку спокойно жить дальше?
Юноша задумался: имеет ли смысл отстаивать свои убеждения и откровенно рассказывать приемному отцу о своих чувствах. Он знал, что не будет понят и не сможет побороть фанатизм старого барона, и, если скажет ему всю правду о том, как не нравилось ему его поручение, и как он обрадовался счастливому стечению обстоятельств, помешавших довести это дело до конца, он только понапрасну ранит Ивана Ивановича в самое больное место.
— От моего желания ничего не зависит, — произнес он медленно и устало. — Это мой долг. Но здесь, в России, нам больше нечего делать. Кроме того, ваше пребывание здесь становится опасным.
— Опасным?
— За вами следят.
— Я давно к этому привык, — беззаботно отозвался Иван Иванович. — За мной следят всю мою жизнь.
— Но на этот раз шпионы подосланы Третьим отделением. Я насчитал, по меньшей мере, четырех человек, а кроме того, едва не споткнулся о поручика Писарева — самого настойчивого человека из всех, с кем мне когда-либо приходилось иметь дело. Именно он обыскивал меня на почтовой станции, и с тех пор приглядывает за мной, хотя пока это и не доставляло мне особых хлопот. Но теперь он заинтересовался вами, и потому, чем скорее мы покинем Россию, тем лучше это скажется на нашем самочувствии.
Но Иван Иванович опять покачал головой. На его бледном аскетическом лице не промелькнуло ни тени беспокойства.
— Я не могу уехать с пустыми руками после стольких лет ожидания! — отрезал он.
В дверь постучали, и на пороге появился испуганный слуга.
— Иван Иванович, — сообщил он зловещим шепотом, — вас хотят видеть какие-то люди.
Владимир повернулся в своем кресле.
— Они, конечно же, не назвали себя? — спросил он также тихо. Слуга молча кивнул. Владимир выругался сквозь зубы.
Иван Иванович встал.
— Передайте им, что я занят, — произнес он невозмутимо, — и никого не принимаю. Узнайте, что им нужно, и, если дело срочное, попросите их прийти завтра.
— Дело сверхсрочное, господин Рязанов, — раздался мягкий голос поручика Писарева, который неожиданно вырос за спиной слуги; фигуры четырех его помощников маячили в прихожей.
— Это совершенно бесцеремонное вторжение, сударь! — с возмущением заявил Иван Иванович. — Никита, покажи господам дверь.
Поручик ловким жестом выдернул из кармана бумагу:
— Я имею приказ на ваш арест, господин Рязанов, подписанный его высокопревосходительством графом Бенкендорфом.
Владимир двинулся к нему, сжав кулаки, но Писарев проворно отскочил назад и выставил перед собой пистолет.
— Ни шагу дальше, сэр, иначе вы об этом пожалеете, — предупредил он и громко позвал: — Эй! Журкин! Семенов!
Рослые помощники, отодвинув Никиту, вошли в комнату. Владимир повернулся к Ивану Ивановичу, желая что-то сказать, но Писарев его опередил.
— Господин Рязанов, — заговорил он, — вы понимаете, что мы — простые слуги закона. Мне жаль, что мы доставляем вам столько неудобств, но мы не хозяева сами себе и лишь выполняем то, что нам приказали. Я верю, что вы не окажете сопротивления и благоразумно подчинитесь приказу.
Вместо ответа Иван Иванович выдвинул ящик письменного стола, возле которого стоял, и выхватил пистолет, но ничего больше предпринять не успел: раздался грохот выстрела, и старый барон повалился на стол, роняя с него какие-то бумаги и книги, а потом безжизненно скатился на пол. Жандарм, напуганный видом пистолета в руке Ивана Ивановича, поспешил нажать на курок.
Владимир бросился к приемному отцу. Вне себя от горя и отчаяния, он с помощью Никиты приподнял голову Ивана Ивановича, в то время как поручик на все корки бранил помощника, который пытался оправдаться тем, что он действовал исключительно в интересах своего начальника, которого «господин Рязанов» собирался убить.
Поручик приблизился к Владимиру.
— Мне очень жаль… — начал он.
— Оставьте ваши сожаления при себе, — огрызнулся барон; глаза его жутко мерцали на мертвенно-бледном лице. — Вы убили его!
— Этот идиот заплатит за все, если господин Рязанов умрет, — сказал Писарев.
— Лучше пошлите кого-нибудь из ваших молодчиков за доктором, и велите им поторопиться.
Поручик с готовностью повиновался. Сожаления, выраженные им по поводу случившегося, были самыми искренними, так как смерть Ивана Ивановича совсем не входила в его планы.
С помощью Никиты, преданного хозяину душой и телом, а теперь рыдавшего, как ребенок, Владимир расстегнул на раненом жилет и сорочку и увидел отверстие от пули, пробившей правую сторону груди. Старого барона осторожно подняли; Писарев вызвался было помочь, но Владимир брезгливо отстранил его. Вдвоем со слугой они перенесли Ивана Ивановича в соседнюю комнату, спальню, и положили там на кровать.
Они сделали то малое, что было в их силах: взбили подушки, чтобы раненому было удобно лежать, и попытались остановить кровотечение. Время тянулось бесконечно медленно, и сходившему с ума Владимиру показалось, что миновала целая вечность, пока доктор, наконец, явился. В прихожей его встретил Писарев и в двух словах рассказал о случившемся, после чего доктор вошел в спальню и приблизился к кровати. Владимир и Никита посторонились, уступая ему место. Доктор склонился над раненым, пощупал его пульс, исследовал края раны, определяя направление и местонахождение пули.
— Скверно, очень скверно, — пробормотал он.
— Он будет жить? — с волнением спросил Владимир. Доктор поджал губы и посмотрел на него поверх своих очков.
— Он будет жить…
— Слава Богу! — выдохнул Владимир.
— … не более часа, — закончил доктор. Если бы он знал, как страстно хотелось Владимиру ударить его в этот момент! Он вновь повернулся к пациенту, продолжая осмотр.
Повисла тишина, лишь изредка нарушаемая неразборчивым бормотанием доктора. Владимир застыл рядом, терзаемый страданиями, дотоле ему неизвестными, а оттого еще более мучительными.
Раненый негромко застонал, и Владимир бросился к нему. Глаза Ивана Ивановича открылись; поведя ими вокруг, он посмотрел на доктора, на слугу, на приемного сына и слабо улыбнулся последнему.
Лекарь потянул Владимира за рукав, увлекая его в сторону.
— Я не могу извлечь пулю, — сказал он. — Но это уже и не поможет. — Он мрачно покачал головой. — Легкое прострелено. Еще час, от силы — полтора… Больше я ничего не могу сделать.
Владимир молча кивнул, поникнув головой, и жестом отпустил доктора, который вышел вместе с Никитой. Когда слуга вернулся, молодой барон стоял на коленях у постели, держа руку приемного отца в своей, а тот говорил тихим хриплым голосом, временами кашляя и хватая ртом воздух.
— Не печалься… не печалься, Володя, — шептал он. — Я старый человек. Мне недолго оставалось жить. И я рад… рад, что все закончилось именно так. Хуже было бы, если бы они схватили меня. Они отнеслись бы ко мне без всякой жалости. Так будет лучше, Володя. Лучше … и проще.
Юноша сжал его руку.
— Ты будешь немного скучать по мне, Володя, — проговорил старик. — Мы были добрыми друзьями… Мы были с тобой добрыми друзьями на протяжении многих лет.
— Отец! — воскликнул Владимир с рыданием в голосе. Иван Иванович слабо улыбнулся.
— Я надеюсь, что был тебе отцом не только на словах, Володя. А ты был мне хорошим сыном — у меня не могло быть лучшего сына, чем ты.
Никита протянул стакан с укрепляющей микстурой, рекомендованной доктором. Иван Иванович жадно выпил ее и удовлетворенно вздохнул, возвращая стакан.
— Сколько мне осталось, Володя? — спросил он.
— Недолго, отец, — последовал грустный ответ.
— Хорошо. Я доволен. Я счастлив, Володя. Поверь мне, я счастлив. Чем была моя жизнь? Всего лишь бессмысленной погоней за призраком, — он говорил задумчиво, будто обернулся на краю могилы, чтобы бросить беспристрастный взгляд назад, на прожитые им годы. Никогда еще его рассуждения не бывали настолько здравы, как в этот час освобождения от химер фанатизма, когда многие вещи впервые предстали перед ним в их истинном свете. Он тяжело вздохнул.
— Это Божья кара, — произнес он, глядя на Владимира с неизбывной тоской. — Ты помнишь тот наш ночной разговор в твоей квартире — первый наш разговор в Петербурге, когда мы обсуждали дело, ради которого приехали в Россию, к которому я принуждал тебя? Помнишь, как ты упрекал меня за то, что я толкаю тебя на совершение поступка, казавшегося тебе бесчестным и отвратительным?
— Я помню, — ответил молодой барон с внутренним содроганием, боясь, что Иван Иванович заставит его сейчас принести страшную клятву.
— Ты был прав, Володя; ты был прав, а я — нет. Я очень сильно заблуждался. Мне следовало оставить правосудие в руках Господа, он один может вершить его. Вся жизнь Петра Долгорукого была сплошным наказанием, и конец его будет тем же наказанием. Теперь я это понимаю. Человек не мог бы совершить такое зло, Володя, расплата за которое не настигла бы его еще в этой жизни. Долгорукий расплачивается за свои грехи, и я должен был удовольствоваться этим. Кроме того, он — твой родной отец, и не тебе поднимать на него руку. Ты почувствовал это, и я рад — рад, потому что не обманулся в твоем благородстве. Сможешь ли ты простить меня?
— Нет, нет, отец! Не говорите о прощении.
— Но я нуждаюсь в прощении, как никто другой.
— Только не в моем. Не в моем! Мне не за что вас прощать! Я в огромном долгу перед вами и надеялся вернуть этот долг, лелея вашу старость, как вы когда-то лелеяли меня в младенчестве.
— Как это было бы мило, Володя, — вздохнул Иван Иванович, улыбаясь приемному сыну и нетвердой рукой проводя по его лицу. — Это было бы очень мило. И так мило слышать, что ты питал такие намерения. — Его тело пронизала дрожь; он закашлялся, и на его губах выступила кровавая пена. Владимир осторожно вытер ее и попросил Никиту, в скорбной позе застывшего неподалеку, подать укрепляющий настой.
— Это конец, — тихо промолвил старый барон. — Господь был бесконечно добр ко мне, и это — его последняя милость. Ведь я мог висеть с петлей на шее на глазах любопытной толпы, вместо того чтобы лежать на этих мягких подушках, рядом с тобой и Никитой, двумя моими верными друзьями.
Услышав, что хозяин упомянул его имя, Никита, потеряв самообладание, с рыданиями упал на колени. Иван Иванович протянул руку и погладил его по голове:
— Ты останешься с Владимиром Ивановичем, Никита. Ты найдешь в нем доброго хозяина, если будешь служить ему так же преданно, как служил мне.
Внезапно он встрепенулся, припомнив нечто важное, и знаком велел Никите отойти.
— Достань из комода шкатулку, Володя, — прошептал он, когда слуга не мог их слышать. — В ней находятся бумаги, касающиеся тебя: свидетельства о твоем рождении и о смерти матери. Я привез их с собой, чтобы удостоверить твою личность, доказать твое происхождение, когда пробьет час нашей мести Долгорукому. Эти документы больше не потребуются тебе. Сожги их. Они должны быть уничтожены.
Владимир понимающе кивнул. Иван Иванович, задыхаясь, откинулся на подушки. Последовал новый приступ кашля, и Никита инстинктивно метнулся к постели умирающего. Когда припадок прошел, старый барон еще раз посмотрел на Владимира, который, обнимая, поддерживал его, чтобы облегчить ему дыхание.
— Ты мой наследник, Володя, — пробормотал он угасающим голосом. — Все, что я имею, достанется тебе. Я привел свои дела в порядок, прежде чем поехал в Россию. Тьма… тьма сгущается… Ты не снял нагар со свечей, Никита… Они горят очень слабо…
Вдруг он подался вперед, рванувшись из рук Владимира, как будто увидев кого-то в складках балдахина у изножья кровати. Глаза его расширились, и первоначальное изумление, отразившееся на его землисто бледном лице, уступило место ликующей радости.
— Вера! — крикнул он в полный голос. — Ве… — и, не договорив до конца, но бесконечно счастливый, покинул этот мир.