Отправлено: 04.05.10 08:32. Заголовок: Gata пишет: НЕ БЫТЬ..
Gata пишет:
цитата:
НЕ БЫТЬ СЪЕДЕННЫМ (драма на необитаемом острове)
Потрясающая история. Обхохоталась Gata пишет:
цитата:
Исполнять на мотив "Москва майская"
Ой какая чудесная песенка!! Gata пишет:
цитата:
У Андрюсика с Татьяной Ночью тройня родилась.
Целых трое детишек?! Как здорово! Gata пишет:
цитата:
Припев: (хор фанаток БН) Кипучая, могучая, Никем непобедимая, (пытается вклиниться сводный хор фанаток НРК, АЛ и ОНЛ, но тонет в мощном море голосов первого хора) БН одна, БН моя, Ты самая любимая!
Цесаревич, ссору с папой Чтоб заесть, в трактир спешит. Мимо Лизанька с лопатой Резво к кладбищу бежит. Натали на пару с Михой Дом родной искать взялась, И сошелся у Сычихи Несходящийся пасьянс.
Отправлено: 29.09.10 06:48. Заголовок: Зашел разговор о люб..
Зашел разговор о любимой многими "Собаке на сене", и я вспомнила, что когда-то собиралась ее интерпретировать под БН, но - не сложилось. Сначала отвлеклась на что-то другое, а потом утратила к пейрингу интерес. В собраниях сочинений классиков публикуют отрывки из недописанного, а я чем хуже? Выкладываю маленький кусочек того, что успела несколько лет назад нацарапать. Продолжения не будет, но его нетрудно дорисовать в воображении, зная первоисточник, к тому же финал был выложен на стр. 3 этой темы :) Сначала я как раз нарисовала финал, а потом возникла идея замахнуться на пьесу целиком.
El perro del hortelano, ni come la berza ni la deja comer. Собака огородника: сама капусту не ест и другим не дает. (Испанская пословица) Вот где капуста-то пригодилась )))))
* СЦЕНА ПЕРВАЯ *
Усадьба Корфа, ночь. Анна и Сычиха выбегают из дома на террасу
СЫЧИХА: Скорее, Аннушка, сюда!
АННА: Ах, не случился бы скандал! Ты думаешь, он нас узнал?
СЫЧИХА: Не знаю, думаю, что да.
(убегают в сад)
ВЛАДИМИР (выскакивает на террасу): Эй, кто там? Черт возьми, назад! Вернитесь, эй, вам говорят! Ворья нам только не хватало!
КАРЛ МОДЕСТЫЧ (появляется, зевая): Хозяин, что тут грохотало?
(сбегается остальная прислуга)
ВЛАДИМИР (ворчит): Бездельники! Вам только бы поспать, А барин должен вместо вас воров искать?!
КАРЛ МОДЕСТЫЧ: Откуда ж в дом проникли воры? И двери целы, и запоры…
МИХАИЛ (входит): Да это просто ветер пошалил! Зря, Вольдемар, ты всех перебудил… (зевает нарочито громко)
ВЛАДИМИР: Нет, дело, вижу, тут нечисто.
МИХАИЛ (в сторону): И что же не спалось ему? Поднял такую кутерьму!
ВЛАДИМИР (слугам): А ну-ка, отвечайте быстро – Кто видел, слышал, знает что, Да врать не вздумайте! Не то… (делает зверское лицо)
ВАРВАРА (тихо, Никите): Хозяин-то разбушевался!
НИКИТА (шепотом): Вчера, знать, в карты проигрался… (громко) Я спал, не знаю ничего, Не ведаю – ни сном, ни духом. Вот, барин, крест вам во всё брюхо!
ВЛАДИМИР: Дубина, что возьмешь с него… А ты, Варвара?
ВАРВАРА: Я капусту Крошила давеча для пирожков, Да таракана средь горшков Ловила – был уж больно шустрый…
ВЛАДИМИР: И ничего не знаешь? Побожись!
ВАРВАРА: Чтоб мне на месте провалиться! Капусте чтоб не уродиться!
ВЛАДИМИР: Все ясно, спать иди ложись. (поворачивается к управляющему) Модестыч, на твоей лукавой роже Написано, что ты-то мне поможешь.
КАРЛ МОДЕСТЫЧ (вполголоса): Да-с, у меня, в отличие от слуг, Есть кой-какие подозренья.
ВЛАДИМИР: Так говори без промедленья!
КАРЛ МОДЕСТЫЧ: Извольте-с: князь Репнин, ваш друг, За Аннушкой приволокнулся…
ВЛАДИМИР: Чтоб с Анной стал Мишель крутить Амуры? Чушь! Не может быть! Ты, Карл Модестович, рехнулся!
КАРЛ МОДЕСТЫЧ: У князя есть, небось, глаза, А Аннушка собой пригожа…
ВЛАДИМИР: Да нет же, быть того не может!
КАРЛ МОДЕСТЫЧ: Я, барин, всё вам рассказал, Хотите – верьте, иль не верьте, А то возьмите да проверьте.
ВЛАДИМИР: Теперь уж сам я разберусь И без твоих советов обойдусь!
КАРЛ МОДЕСТЫЧ: Как скажете-с. Покойной ночи! (уходит с остальными слугами)
МИХАИЛ (нервничая): О чем усатый этот плут Пел Корфу добрых пять минут?
ВЛАДИМИР: Мишель, ты выпить ли не хочешь?
МИХАИЛ: Не откажусь, плесни глоток.
ВЛАДИМИР: Когда тебе обратно в полк?
МИХАИЛ: От отпуска осталось две недели… Или мы с сестрой тебе уж надоели?
ВЛАДИМИР: Ты знаешь, что гостям всегда я рад, И ты, Репнин, мне словно брат, Однако…
Отправлено: 29.09.10 10:26. Заголовок: А еще отнекивалась о..
А еще отнекивалась от вованны в этом сюжете в "Уголке книголюба" Спасибо, что отрывок короткий. Я бы не одолела НюшкоВовкины страдания в стихах на много страниц.
Отправлено: 25.11.10 14:54. Заголовок: Кажется, это я еще з..
Кажется, это я еще здесь не выкладывала :)
* * *
Название: «Мораль леди М., или Во всем виноват Ричардсон» Жанр: сатира Сюжет: навеяно реальным дневником английской аристократки XVIII века Персонажи: англизированное семейство Долгоруких, их слуги и знакомые
Сцена первая Леди Мария Лонг Арм, дама лет сорока пяти, но все еще сохранившая очарование, лежит на оттоманке в своем будуаре и читает книгу. Настенные часы бьют пять раз. Входит горничная Барбара, немолодая толстая девушка, вносит поднос с чайником, чашками и кексами Барбара: Ваш чай, миледи! Леди Мария: Поставь на столик, я должна дочитать главу. (назидательно поднимает палец) Ни одного дела нельзя бросать на середине! Барбара: Да, миледи! Леди Мария (дочитав и загнув страницу, откладывает книгу): Ричардсон чрезвычайно опасен для вкусов и нравов! Жаль, что я раньше не нашла времени с ним ознакомиться и позволяла старшей дочери читать его романы. Барбара: У леди Элизабет Заблтон так много книг, наверное, целых две полки! Леди Мария: Но лучше поздно, чем никогда, и уж младшую дочь я огражу от этого вредного чтения. Прогулки верхом, на свежем воздухе более полезны для здоровья. Барбара: Мисс Софи так к лицу новая амазонка! Леди Мария (отпивая глоток чая): Барбара, я узнала, что ты провела ночь с моим сыном Эндрю. Барбара (потупившись): Простите, миледи, я не хотела… но сэр Эндрю был так настойчив… Леди Мария (в ужасе): Ты хочешь сказать, что Эндрю сам к тебе пришел?! Нет, не может быть, ты же в три раза старше его и толще! Барбара (ухмыльнувшись): Ночью этого не видно. Леди Мария: Барбара, я должна тебя наказать! (изящно откусывая кекс) Нельзя поощрять распущенность в доме. Принеси розги, я допью чай и выпорю тебя. Барбара (шмыгая носом): Тут, в вашем будуаре, миледи? Леди Мария: Да, и за закрытой дверью. Я не могу допустить, чтобы кто-то из слуг видел твой голый зад, хоть эта порка всем бы послужила хорошим уроком. (задумавшись) Однако, что это за наказание, о котором никто не знает? (осененная идеей) Барбара, ты скажешь всем, что я тебя выпорола! Барбара: Может быть, вы не станете меня пороть, миледи, и хватит того, что я всем об этом скажу? Леди Мария (назидательно): Лгать безнравственно, Барбара! Толстуха, всхлипывая, уходит и возвращается с розгами, леди Мария велит ей лечь на оттоманку и задрать юбку Леди Мария: После того, как я тебя выпорю, ты должна будешь повторить сто пятьдесят раз: «Миледи, я глубоко раскаиваюсь, что совратила вашего сына, я грешница и распутница и заслуживаю самого сурового порицания!» Барбара: Но я не совращала вашего сына, миледи, это он ко мне… За окном мелькает чья-то тень, раздается грохот и громкий крик Леди Мария: О Боже, это голос Эндрю! (подбегает к окну и смотрит вниз) Он упал с лестницы! Выбегает во двор, где под окнами ее будуара, придавленный садовой лестницей, лежит ее сын Эндрю, юноша лет пятнадцати. Сбежавшиеся слуги вытаскивают его из-под лестницы и приводят в чувство. Леди Мария: Эндрю, милый, зачем ты полез так высоко? Эндрю: Я хотел посмотреть, как ты будешь пороть Барбару… (всхлипывает) Я разбил нос и очки… как мне теперь читать новый роман Ричардсона? Леди Мария: Ричардсон! Это он во всем виноват! Я прикажу сжечь все его книги, какие найдутся в нашем доме! Жалобно стенающего Эндрю относят в дом. Леди Мария (прикладывая платочек к глазам): Боже мой, как же я несчастна…
Сцена вторая На другой день. Леди Мария пьет чай, сидя в гостиной. Леди Мария: Какой вчера был ужасный день! Бедный Эндрю! Доктор Стерн предписал ему десять дней лежать в постели, а я приставила слугу, чтобы читал ему нравоучительные книги – пусть мальчик поправляется и телом, и душой. Давно нужно было сжечь все романы этого Ричардсона! Мне кажется, даже воздух в доме стал чище… (задумывается) Но как же я узнаю, чем закончилась история Клариссы и Ловласа? Придется купить в книжной лавке новый томик, дочитать и сразу же сжечь! Барбара (входит): К вам миссис Анна Плэйт, миледи! Леди Мария: Проси. Барбара уходит. Леди Мария (одна). Спрошу у нее, удалось ли Ловласу овладеть Клариссой. Нет, нельзя спрашивать, иначе эта сплетница всем вокруг растрезвонит о моих низменных вкусах. Входит миссис Анна Плэйт – вдова тридцати пяти лет, но хочет выглядеть на двадцать, сильно белится и носит девичьи платья. Леди Мария: Миссис Плэйт, как я рада вас видеть! Анна Плэйт: Леди Мария, я спешила к вам узнать, правда ли то, что мне нынче утром рассказали – что ваша экономка родила от вашего сына Эндрю тройню? Леди Мария: Помилуйте, миссис Плэйт, Эндрю сам еще ребенок! Анна Плэйт: Да-да, я так и ответила миссис Кэтрин Норидж, что это не может быть правдой, но вы же знаете эту миссис Норидж, если она что-то заберет в голову… Леди Мария: К тому же, у нас нет экономки! За порядком в доме следит мажордом, и уж даже миссис Норидж, при всей смелости ее воображения, не смогла бы утверждать, что он родил от моего сына тройню или хотя бы двойню. (наливает гостье чаю) Анна Плэйт: Будь я менее деликатна, леди Мария, я бы рассказала вам, как миссис Норидж трубит повсюду, будто Эндрю – сын ваш и вашего мажордома Чарльза, но я не хочу вас расстраивать, нет-нет, ни за что! (берет из вазочки ломтик кекса) Леди Мария: Боже, какая смехотворная чушь! Мой муж сэр Питер нанял Чарльза в мажордомы всего два года назад. Анна Плэйт: Вы не поверите, я возразила Кэтрин Норидж теми же самыми словами, но она засмеялась и спросила, что мешало вам встречаться с Чарльзом раньше, а леди Полина Пенкоф, присутствовавшая при нашем разговоре, поддакнула ей и добавила, что у вас и у сэра Питера волосы русые, а у Эндрю – черные, и это не может не внушать подозрений. Леди Мария: Но если эти подозрения и могут кого-то касаться, то никак не моего мажордома, потому что он рыжий. Анна Плэйт: Леди Пенкоф говорит, что у него парик и фальшивые усы. Леди Мария (зевая): Право, миссис Норидж и ее приятельницы так докучны… Анна Плэйт: Невероятно докучны, леди Мария, потому-то я с ними и не дружу, только заезжаю раз в день на чашечку чая, ведь чашка чая ни к чему не обязывает… (делает изящный глоток) Вчера я встретила на прогулке леди Заблтон, она была в новом платье, очень милом, хоть и недорогом… кстати, неужели это правда, что ее супруг на грани разорения? Леди Мария: Мой зять сэр Эндрю Заблтон вполне благополучен. Анна Плэйт: О да, и с таким редким для старого мужа достоинством носит рога! Но мне совсем не нравится новый избранник леди Элизабет – Майкл Рипли, фи! простой прапорщик, из захудалой семьи, отец его – нищий эсквайр… Леди Мария: Что за возмутительная ложь! Анна Плэйт: Я тоже была возмущена, леди Мария, и прямо сказала об этом миссис Норидж. Ваша дочь обладает не настолько дурным вкусом, чтобы влюбляться в какого-то прапорщика! Вот в прошлом месяце, когда у нее был роман с герцогом Корфлэндским, или в позапрошлом – с русским князем Мурановым… Леди Мария нервно обмахивается веером. Анна Плэйт (крошит кекс на блюдечко): А как поживает ваша младшая дочь, мисс Софи? Она до сих пор не помолвлена? Ей ведь, кажется, уже восемнадцать? В ее возрасте просто неприлично не иметь жениха! В гостиной появляется муж леди Марии – сэр Питер Лонг Арм, высокий лысоватый джентльмен, пожилой, но не дряхлый. Слегка прихрамывает и опирается при ходьбе на трость. Анна Плэйт: Как ваше здоровье, сэр Питер? Сэр Питер: Благодарю, миссис Плэйт, превосходно! (целует ей руку) А вы с каждым днем все моложе и очаровательнее. Анна Плэйт (жеманно): Вы мне льстите, сэр Питер, я сегодня дурно выгляжу. Леди Мария (в сторону): Так торопилась позлорадствовать над нашими несчастьями, что забыла наложить румянец. Барбара (входит): Миледи, сэр Эндрю плачет и требует, чтобы ему принесли очки и книги Ричардсона. Анна Плэйт: Ах, Ричардсон! Он так сентиментален, что я не могу читать его романы без слез. Леди Мария: Извините, дорогая, мне придется ненадолго вас оставить, но сэр Питер, надеюсь, не даст вам скучать (уходит с Барбарой) Сэр Питер: Почему вы вчера не пришли в парк, Энн? Я ждал вас два часа. Анна Плэйт: Сэр Питер, вы сами говорили, что нет слаще пытки, чем ожидание милой женщины. Сэр Питер: Вы играете моим сердцем, плутовка! (пытается ее обнять) Анна Плэйт: Ах, сэр Питер, не смущайте меня… (кладет голову к нему на грудь) Леди Мария (возвращается): Что это значит? Анна Плэйт: Простите, у меня вдруг неожиданно закружилась голова… Должно быть, от духоты… Сэр Питер (суетится): Бедняжка! Вам нужно на свежий воздух. Анна Плэйт: Да-да, я сейчас же последую вашему совету! Благодарю за заботу, сэр Питер. Всего доброго, дорогая леди Мария! (поспешно уходит) Леди Мария (отвешивает мужу пощечину): Когда вы угомонитесь, старый волокита? Мало страданий причинила мне ваша скандальная связь с леди Марфи! Сэр Питер: У меня ничего не было с леди Марфи, всё это выдумки миссис Норидж и леди Пенкоф! (в сторону) Какое счастье, что до моей жены не дошли слухи о леди Шарлотте и графине Дармт! Леди Мария (прикладывая платочек к глазам): Боже, как я несчастна…
Сцена 3 Через неделю. Леди Мария в своем будуаре отчитывает младшую дочь Софи – стройную большеглазую девушку, которая прячет за спиной какую-то книгу. Софи: Матушка, почему вы не разрешаете мне отправиться на прогулку? Леди Мария: Больше никаких прогулок, Софи! Верховые прогулки вредны для здоровья. Софи: Раньше вы говорили, что для здоровья вредно чтение. Леди Мария: Поэтому с сегодняшнего дня ты будешь заниматься только вышиванием. Софи: Но почему, матушка? Леди Мария: Софи, молоденькая девушка должна слушаться своей матери и не задавать много вопросов. Софи: Неужели вы хотите, чтобы я зачахла в четырех стенах? Леди Мария: Под моим присмотром с тобой ничего не случится. Софи: Матушка, чем я перед вами провинилась? Леди Мария (выходя из себя): И она еще делает вид, что не понимает! А кто целовался на конюшне с Ником, с грумом?! Софи: Это неправда! Эндрю наврал вам! Леди Мария: Откуда ты знаешь, что мне сказал об этом Эндрю? Значит, это правда! Софи (потупившись и густо покраснев): Это вышло случайно, когда Ник помогал мне спуститься с лошади… Леди Мария: Эндрю говорит, что вы целовались добрых четверть часа! Софи: Почему вы верите Эндрю, а не мне? Он разбил очки, он не мог ничего видеть! Леди Мария: Он смотрел на вас в подзорную трубу! Но довольно, Софи! Сейчас ты пойдешь к себе в комнату и триста раз напишешь: «Я раскаиваюсь, что позволила груму меня целовать, я глупая, испорченная девчонка и заслуживаю самого сурового порицания!» И пиши разборчиво, чтобы я поверила в глубину твоего раскаяния. Софи нечаянно роняет книгу Леди Мария: Что это? (поднимает и смотрит на корешок) Ричардсон? И ты, Софи?!.. (бросает книгу в камин) Поди вон, дрянная девчонка, и не смей являться мне на глаза, пока не напишешь еще пятьсот раз, как ты раскаиваешься, что ослушалась свою добрую мать и читала Ричардсона! Софи, плача, уходит Леди Мария (одна): Это невыносимо! Со мною никто не считается! Над моими моральными принципами открыто глумятся! Муж волочится за моей подругой у меня на глазах, Элизабет меняет любовников чаще, чем платья, Софи целуется с грумом на конюшне, и даже у моего милого мальчика, у моего Эндрю стали появляться дурные наклонности… (прикладывая платочек к глазам): Боже, как я несчастна! Входит Чарльз, мажордом – мужчина лет сорока, с рыжими усами и хитрым взглядом. Чарльз: Простите, миледи, я случайно проходил мимо... (в сторону) Стоял под дверью и подслушивал, что практически одно и то же. Леди Мария: Вы весьма кстати, Чарльз. Поворошите угли в камине, я хочу, чтобы этот тлетворный Ричардсон поскорей превратился в кучку пепла. Чарльз (берет кочергу и ворошит угли): Осмелюсь сказать вам, миледи, Ричардсон не виновен в том, что вы называете глумлением над вашими моральными принципами. Леди Мария (не без любопытства): И кто же, по-вашему, виновен? Чарльз: Любовь, миледи! Леди Мария: Любовь? Я считала вас серьезным человеком, Чарльз, а вы шутите так неумно! Чарльз: Если, миледи, вы позволите мне говорить прямо… Леди Мария: Вы уже начали, продолжайте! Чарльз: Мисс Софи подарила груму поцелуй… Леди Мария: …потому что она глупая испорченная девчонка, начитавшаяся Ричардсона! Чарльз: Нет, потому что в ее нежном юном сердце пробились первые ростки любви! Леди Мария (фыркнув): Как поэтично! А что вы скажете о моей старшей дочери? Чарльз: Леди Элизабет ищет любовь, и знает, что именно она ищет, но нередко в поисках нужной книги приходится перебрать весь книжный шкаф. Леди Мария: Прекрасное оправдание распущенности! Ну а Эндрю, бедный маленький Эндрю? Чарльз: Он еще не знает, что такое любовь, однако преисполнен похвального любопытства. Леди Мария: У вас на все найдется ответ! (взмахнув веером) Неужели вы отважитесь оправдать и волокитство моего супруга? Чарльз: Сэр Питер пытается вспомнить, что такое любовь. Леди Мария: Ха-ха-ха! Чарльз, вы самый лукавый софист из всех мажордомов на свете! Чарльз (с поклоном): Благодарю, миледи. Леди Мария: Но вы нахал, и я выгоню вас из дому. Чарльз: Вы не сделаете этого, миледи. Леди Мария (больше удивлена, чем возмущена): Почему? Чарльз: Потому что вам до смерти хочется узнать, что я скажу вам о вас. Леди Мария: Не думаю, что мне потребуются услуги столь сомнительного адвоката, высокие моральные принципы – лучшая моя защита. Чарльз: Вы ненавидите ваши моральные принципы и мечтаете их нарушить, но боитесь признаться в этом даже самой себе. Леди Мария (вздыхает): Быть может, я не встретила человека, с которым бы могла их нарушить? Чарльз: Он перед вами, миледи! Леди Мария: Вы?! Чарльз: Я давно вас люблю. Леди Мария: Ваша наглость переходит все границы! Чарльз: А моя любовь и вовсе их не знает. Леди Мария (указывает на дверь): Подите вон! Чарльз (обнимает ее): Счастлив повиноваться, миледи! Леди Мария: Боже мой, как кружится голова… Я слабею… (кладет руки ему на плечи) Если все вокруг так возмутительно безнравственны, что же остается делать мне? Чарльз: Позаимствовать у других чуточку безнравственности, чтобы почувствовать себя счастливой. Леди Мария: Милый плут! Чарльз: Любовь моя! Продолжительный поцелуй. Леди Мария: Наконец-то я счастлива! Увлекает мажордома на оттоманку. За окном маячит Эндрю с подзорной трубой.
Отправлено: 26.11.10 06:05. Заголовок: Гатита, эта пьеса пр..
Гатита, эта пьеса прелестна!!! Читала диалоги леди Плэйт и еле сдерживала смех. Как же ты любишь некую белокурую мамзель, раз она стала сплетницей А вот разговор Марии и Чарльза умилил.
Название: «Шутки богов» Жанр/сюжет: мифическо-сатирический Написано в 2007 г.
Утомленное солнце, цепляясь за гребни семи римских холмов, завершало свое дневное путешествие по небу, когда из терм Каракаллы вышли три молодых человека – румяные, благоухающие и изрядно хмельные. Звали их Михий, Корфуций и Адриан, все они были родом из знатных богатых семейств и не ведали в жизни других печалей, кроме одной – на что потратить время и деньги. Нынешнее утро приятели провели в доме известной в Риме куртизанки Поллины, щеголяя перед хозяйкой и друг перед другом обширными познаниями в скабрезной поэзии, потом слушали на Форуме прения двух патрициев, судившихся из-за порванной тоги, а после отправились в бани, где несколько часов в свое удовольствие принимали горячие и холодные ванны, пили вино и играли в кости. Известно, как долго тянется день, если нужно искать себе занятие. Скучающие молодые бездельники добрых полчаса топтались на пороге бань, размышляя, чем взбодрить изнуренные отдыхом тела, когда Адриана вдруг осенила мысль: – А знаете ли вы, что Забальхион, муж моей сестры Лизотты, устраивает нынче пир по случаю дня рождения? – Разве не праздновал он день рождения в прошлом месяце? – удивились Михий с Корфуцием. – Мой зять любит получать подарки, – объяснил приятелям Адриан. Те посмеялись над изобретательностью его родственника и, ни минуты не мешкая, направили стопы к дому Забальхиона, предвкушая несколько часов изысканного обжорства, но на полпути спохватились, что негоже являться в день рождения хозяина без подарка, хоть этот день рождения и празднуется не первый раз в году. – Давай подарим твоего Татиана! – предложил Адриану Михий, кивая на семенившего за ними белокурого юношу, нарядно одетого, затейливо причесанного, надушенного и напомаженного. Любимчик своего господина, этот раб до того был изнежен и избалован, что многие по незнанию принимали за хозяина его. – Надеюсь, ты шутишь? – нахмурил брови Адриан, заслоняя собою Татиана, испуганно побледневшего под жирным слоем румян. – Конечно, шутит! – захохотал Корфуций, хлопая Адриана по спине. – Разрази меня Николай-громовержец, ни у кого не достанет духу разлучить тебя с твоим сокровищем! Николай-громовержец в своем обиталище на Капитолии услышал эти слова и кисло поморщился: он не любил, когда простые смертные склоняли его имя по поводу и без повода. Скрытый текст
(Главные храмы Древнего Рима были сосредоточены на Капитолийском холме, это место и считалось обиталищем богов, по аналогии с греческим Олимпом.)
Супруга верховного властителя богиня Шарлот на секунду отвлеклась от игры на арфе, вынула из пышных золотых своих волос белую розу, дунула на нее, и лепестки, превратившись в стаю легкокрылых бабочек, вспорхнули с ее ладони, закружились в напоенном нектаром воздухе и упали венком на чело громовержца, разгладив на нем морщинки недовольства. Николай повеселел и вернулся к слушанию божественной арфы, из которой никто, кроме его супруги, не умел извлекать столь пленительных звуков.
Михий с Корфуцием, держась за бока, хохотали над пугливым Татианом, а тот горько плакал, уткнувшись лицом в плечо хозяина и щедро орошая слезами его тогу. – Не плачь, милый, я и за все богатства Рима с тобой не расстанусь, – утешил его Адриан, нежно поцеловав в белокурую макушку, а приятелям сделал суровый выговор и пригрозил, что не возьмет их с собою на пир к Забальхиону, если они не перестанут обижать бедного Татиана. Но нимало его угрозами не напуганные, злые шутники долго еще потешались и отпускали непристойные остроты. Путь веселой компании пролегал мимо храма Николая-громовержца, и Корфуций, приметив в тени портика мраморную статую, предложил приятелям снять ее с постамента и отнести Забальхиону в качестве подарка. Михию с Адрианом эта шалость пришлась по душе, а чтобы не выглядела она, как вульгарная кража, решено было оставить взамен статуи деньги, и тут между приятелями произошел небольшой спор, какой суммой можно пожертвовать. В конце концов, сошлись они на том, что кусок мрамора, пусть даже и обтесанный скульптором, не может стоить больше сотни сестерциев, сняли статую с постамента, благо была она невелика размером и не слишком тяжела, взгромоздили себе на плечи и со смехом продолжили путь к дому Забальхиона, а Николай-громовержец, витавший в плену навеянных музыкой грез, не заметил, что его статуя по вине трех дерзких юнцов лишилась почетного места при храме.
Богач Забальхион был стар, глуп и жаден и много страдал от расточительности жены, но Лизотта не желала слушать ни упреков, ни призывов к умеренности и всегда находила, чем возразить супругу: «Будь доволен, что я, молодая и красивая женщина, третий год живу с тобой, лысым беззубым стариком, и до сих пор ни разу тебе не изменила! Однако если ты не купишь ту милую вещицу, что приглянулась мне вчера в ювелирной лавке, то я уж точно заведу любовника и выставлю тебя на всеобщее посмешище». Не понимая, что он и без того давно уже превратился в посмешище, Забальхион, покряхтев, уступал и раскошеливался на прихоти Лизотты. Но одного блеска драгоценностей тщеславной жене Забальхиона было мало, и она беззастенчиво требовала, чтобы все вокруг восхищались их великолепием. Михий, Корфуций и Адриан внесли статую в пиршественную залу как раз в тот момент, когда Лизотта похвалялась перед гостями новыми приобретениями. «Таких вы больше нигде не найдете, – говорила она, поднимая руку, до самого плеча унизанную золотыми браслетами, и касаясь ею головы, на которой вспыхивала рубиновыми искрами роскошная диадема. – Их привезли из Ассирии! А посмотрите на эти серебряные блюда, что стоят перед вами на столах – какая изящная на них чеканка!» Забальхион же тоскливо вздыхал, вспоминая, во сколько сотен тысяч сестерциев обошлись ему и браслеты, и диадема, и чеканная посуда, а также колонны из драгоценного порфира, коими украшены были бассейн и спальня Лизотты. – Да продлят боги твои дни, славный Забальхион! – громко провозгласил Михий, самый красноречивый из всей троицы, вслед за чем приятели под шумные возгласы собравшихся водрузили на низкий стол перед хозяином статую громовержца. Забальхион, судя по его разочарованному виду, догадался, что цена подарка не превышает ста сестерциев, а Лизотта, рассорившаяся с братом в прошлом году при дележе отцовского наследства, оказала Адриану и двум его друзьям еще менее любезный прием и попеняла им, что они не принесли подарка лично ей. – Разрази меня Николай-громовержец! – воскликнул Корфуций, который терпеть не мог кичливую и капризную сестру своего приятеля. – Да разве мало на тебе украшений?! Николай-громовержец снова нахмурился, готовый испепелить пустобреха, но Шарлот просила мужа не тратить гнев по пустякам: – Ты так велик, а этот смертный так ничтожен! – Но если он и дальше будет мешать мне наслаждаться твоей музыкой, добрая моя супруга, – ответствовал громовержец, – я разражу его, как он об этом просит!
Той порой сын божественной четы юный легкомысленный Александр катался по небу на пушистом облачке, болтая ногами в сандалиях, сплетенных из лучей весеннего солнца и разноцветных нитей радуги, и забавлялся стрельбой из лука. Кудрявый озорник пускал свои стрелы, не целясь, и они разлетались по всему белу свету, поражая безусых юнцов и убеленных сединами стариков, почтенных матрон и презренных распутниц, и нигде – ни под мраморными сводами дворцов, ни в бедняцких лачугах, – невозможно было укрыться от этих стрел, возжигающих в сердцах огонь безумной страсти. Александр ухмыльнулся и в очередной раз натянул тетиву. Никто из пирующих не услышал свиста прилетевшей стрелы, но Лизотта вдруг вздрогнула, странно посмотрела на Корфуция и, вместо того, чтобы рассердиться на его грубые слова, произнесла ласково: – Добро пожаловать, Корфуций, ты всегда желанный гость в этом доме! Молодой человек остолбенел, а Лизотта, не давая ему опомниться, усадила его рядом с собою и стала потчевать изысканными яствами и тонкими винами, которыми лакомился только хозяин, а на столы для гостей в целях экономии подавались блюда попроще и вина подешевле. – Что случилось с твоей сестрой? – шепотом спросил Михий у Адриана. – Она ведет себя так, будто влюбилась в Корфуция! – Она, наверное, пьяна, – высказал догадку Адриан. – Чтобы Лизотта в кого-то влюбилась? Вздор! Ей дороги только золотые сестерции. – Я проголодался, – захныкал за его спиной Татиан, теребя хозяина за край тоги. – Ты прав, милый, нам давно пора возрадовать наши желудки, – спохватился Адриан, позволяя увлечь себя к свободному ложу подле одного из столов. Михий, в ком голод победил удивление, последовал их примеру и поспешил воздать должное закускам и напиткам, которые были хоть и дешевле, чем на хозяйском столе, однако вполне аппетитны. Корфуций же, очутившись в плену внезапной и необъяснимой нежности Лизотты и не понимая, приятно это ему или нет, впервые в жизни растерялся и только молча прихлебывал из серебряного кубка вино, заботливо подливаемое ему хозяйкой. Многие из женщин, бывших на пиру, бросали на Лизотту завистливые взгляды, негодуя, что она их лишила внимания красавца Корфуция, мужчины посмеивались над глупостью и слепотой ее супруга, а Забальхион, подозревая в бесстыдном поведении жены какую-то новую уловку, переживал, что ему вновь предстоит расстаться с тысячей-другой сестерциев. И лишь одна Лизотта никого и ничего вокруг не замечала. – Отчего ты мрачен, милый Корфуций? – спрашивала она нежнейшим голосом. – Отчего не поговоришь со мною? К счастью для Корфуция, заиграла музыка и избавила его от необходимости искать слова для ответа, которого он сам не знал. Музыканты у Забальхиона были скверные, арфы дешевые, но танцовщица – грациозная египтянка Анната, присланная Забальхиону в дар его тещей Марлексиной, – вызвала всеобщее восхищение. Тонкая и гибкая, словно стебель папируса, с оливковой кожей и раскосыми глазами, густо обведенными синей краской, она источала из-под блестящих невесомых покрывал аромат и тайну своей древней родины. – Это сама богиня Изида! – взволнованно прошептал Михий, подаваясь вперед, чтобы не пропустить ни одного движения чарующего танца. Близорукий Адриан взглянул на прелестную египтянку сквозь шлифованный изумруд, делавший размытые очертания четче, и больше уж не мог оторвать от нее глаз. Ревнивый Татиан, не в силах перенести, что хозяин восхищается какой-то танцовщицей, сначала всячески пытался его отвлечь, но поняв тщетность этих усилий, пустился на коварство и, сделав вид, что хочет достать румяную сочную грушу, будто бы ненароком толкнул Адриана. Тот выронил изумруд, Татиан проворно подобрал камень с полу и отшвырнул в сторону, и надо же было такому случиться, чтобы изумруд упал в кубок Корфуция, взметнув фонтан красных винных брызг, запятнавших белоснежную тогу модника. – Разрази меня Николай-громовержец! – вырвалось у Корфуция излюбленное его ругательство. – Довольно! – в гневе вскричал властитель Капитолия и, прежде чем Шарлот успела молвить хоть слово, взмахнул своим жезлом, разверзлись небеса, и молния огненным шаром принизала Корфуция с головы до ног, превратив его в мраморное изваяние. Сойди на пир весь пантеон римских богов, и то не произвели бы они подобного впечатления. Сначала над столами повисло испуганное молчание, а потом из всех уст вырвался дружный вопль ужаса, гости, в одно мгновение протрезвев, побросали кубки и, теряя тоги и сандалии, ринулись вон. Арфы смолкли, египтянка Анната упала, запутавшись в покрывалах, и неминуемо оказалась бы растоптанной, если б ее не подхватил Михий. – Что случилось? – близоруко щурясь, спрашивал Адриан, смытый волной убегающих гостей и не видевший Татиана, в отчаянии простиравшего к нему руки. Забальхион сидел с отвисшей челюстью, чернея беззубым ртом, а Лизотта, плача, обнимала неподвижную статую и повторяла сквозь рыдания: – Корфуций, милый, очнись! Но ни слезы ее, ни мольбы не оживили холодного мрамора. Тогда Лизотта велела рабам отнести статую в спальню и поставить у изголовья кровати. Забальхион пытался возмутиться, что не потерпит чужого мужчину, пусть даже окаменевшего, подле супружеского ложа, но Лизотта без долгих препирательств выставила из спальни его самого. Ночь она провела без сна, в стенаниях и горьких жалобах, моля всех известных ей богов вдохнуть жизнь в мраморное изваяние, но боги, боясь перечить верховному властителю, остались глухи к ее мольбам. Утро, заглянувшее в роскошные покои, осветило безжизненный кусок мрамора, еще вчера называвшийся Корфуцием, и распростертую перед ним на полу жалкую женскую фигурку. Горю Лизотты не было предела. Она обивала пороги римских храмов, приносила богатые жертвы, распродала все свои драгоценности и наряды, а деньги раздала бедным, надеясь смягчить щедростью гнев богов. С тех пор, как любовь вытеснила из ее сердца тщеславие, блеск золота больше не прельщал Лизотту. Со статуей Корфуция она не расставалась ни на минуту – сдувала с нее пылинки, умащивала благовониями, обвивала гирляндами из живых роз, а ночью клала рядом с собою в постель, окончательно изгнав оттуда Забальхиона. Иногда казалось ей, что изваяние взирает на нее с нежностью, и губы его трепещут, силясь что-то сказать, но, целуя их, она ощущала все ту же безответную холодность камня. Родная мать называла Лизотту сумасшедшей, знакомые осуждали, реже – сочувствовали, а кое-кто и понимающе посмеивался, говоря, что молодой любовник, даже мраморный, лучше дряхлого мужа. Забальхион умыслил разбить проклятую статую, но Лизотта, застав супруга с молотком в руках, накинулась на него, как тигрица, крича, что она скорее даст умертвить себя, чем позволит отколоть хоть кончик носа у ненаглядного ее Корфуция. Забальхион трусливо ретировался, а через месяц, не выдержав позора и насмешек, кои преследовали его повсеместно, развелся с женой и выгнал ее из дому. Мать и брат тоже захлопнули перед Лизоттой двери, и в довершение обрушившихся на бедняжку несчастий семейство Корфуция отобрало у нее статую, намереваясь воздвигнуть надгробие, как требовали того законы и обычаи. Отвергнутая всеми, Лизотта впала в нищету, но не голод и нужда приводили ее в отчаяние, а невозможность обнять мраморного возлюбленного, которого родственники стерегли пуще глаза и не подпускали «сумасшедшую» ближе, чем на сто шагов. Однажды брела она по улице, босая, пряча в лохмотьях ржаную лепешку, предназначавшуюся ей сегодня на завтрак, обед и ужин, как вдруг узрела прямо пред собою храм богини Шарлот. Вспомнив, что супруга всесильного громовержца отличается добротой и покровительствует влюбленным, Лизотта вошла в храм и преклонила колени перед огромным изваянием богини. – Прости, что до сих пор я обходила твой храм стороной, и что мне больше нечего принести тебе в жертву, кроме этой черствой лепешки, но я умоляю тебя, о великодушная Шарлот, верни мне счастье! Долго царила тишина, а потом из-под высоких сводов храма прозвучало: – Чего же ты хочешь – богатства, блеска? – Нет, нет! – плача, воскликнула Лизотта. – Мне не нужно богатства, я мечтаю лишь об одном – обнять моего любимого Корфуция… и… чтобы и он мог меня обнять… Преисполнившись жалости к бедной женщине, Шарлот отправилась к своему супругу и стала просить его помиловать Корфуция и Лизотту: – Оба они уже достаточно наказаны: она – за прежнее тщеславие, он – за непочтительность к тебе. – Будь по-твоему, – уступил ее просьбе Николай. – Я вдохну в этого дерзкого юнца жизнь, но если через три дня он не вернет мою статую на законное место в храме (громовержец, наконец-то, спохватился пропажи), то вновь превратится в изваяние, и тогда уж навечно. Едва произнес он эти слова, как оживший Корфуций слез с надгробия, насмерть перепугав оказавшихся поблизости родственников, и, не пообедав, не переменив тоги, сохранившей следы винных пятен, бросился на поиски Лизотты. Нескольких месяцев мраморного существования хватило ему, чтобы постичь до конца свое сердце, зов которого и привел его к храму Шарлот. Влюбленные упали друг другу в объятия и долго стояли, тесно прижавшись, не в силах ни говорить, ни двигаться от переполнявших их чувств, а после взялись за руки и пошли навстречу счастью. Чтобы отблагодарить громовержца, Корфуций не только вернул в храм его старую статую, выкупив ее у Забальхиона за баснословные деньги, но и заказал лучшим римским ваятелям несколько новых скульптур из самых дорогих пород мрамора. Жадный Забальхион на пятый раз пересчитывал сестерции, полученные им от счастливого соперника, когда к нему явился Михий с просьбой продать египетскую танцовщицу Аннату. Старый пройдоха, видя пыл молодого человека, заломил сперва чудовищную цену, но побоявшись остаться вовсе без барыша, снизил сумму до разумных, по его меркам, пределов. Карман Михия выдержал этот удар, и грациозная египтянка перешла во владение к новому хозяину, чтобы услаждать с тех пор дивными танцами его одного, а когда спустя девять месяцев родила ему прелестного мальчика, радостный Михий взял ее в жены, презрев негодование семьи. Забальхион тоже недолго оставался холостяком. Нажившись на двух упомянутых сделках, он посватался к бывшей своей теще Марлексине, и почтенная матрона, которой наскучило вдовство, не сочла возможным пренебречь приятной и выгодной партией. Адриан, следуя совету матери, несколько раз собирался жениться, но хитрый Татиан, который оказался Татианой, притворявшейся юношей для того, чтобы повсюду бывать со своим хозяином, даже в тех местах, куда девицам вход был заказан, умел так ловко отваживать невест, что в конце концов Адриан отказался от матримониальных планов и удовольствовался привязанностью любимого «раба». …А кудрявый озорник Александр все так же катается верхом на облачке, болтая в воздухе ногами и упражняясь в стрельбе из лука. Чу! Слышите звон спускаемой тетивы? Уж не в вас ли нацелена следующая стрела?
Николай-громовержец снова нахмурился, готовый испепелить пустобреха, но Шарлот просила мужа не тратить гнев по пустякам: – Ты так велик, а этот смертный так ничтожен! – Но если он и дальше будет мешать мне наслаждаться твоей музыкой, добрая моя супруга, – ответствовал громовержец, – я разражу его, как он об этом просит!
Как мне понравились божественные супруги Очаровашки. Вообще вся история славная и вкусная. Я ее раньше не читала. Большое упущение. Татиан - просто прелесть.
Отправлено: 24.03.11 14:24. Заголовок: Очень легкий рассказ..
Очень легкий рассказик. С детства люблю сказания греческих аэдов.
Поучительная история. Корфуций доказал, что памятник воздвигнуть себе нерукотворный можно не только стихами, но и грамотными ругательствами. Над Лизоттиной судьбой сначала взгрустнула, вечно ей приходится что-нибудь утирать: то нос мужу, но статую командора. Но все закончилось хорошо, все счастливы, все женаты, ну или почти (верю, Татиан подсуетится).
Гата, Шутки богов, я рыдала и от смеха и от умиления. Николай-громовержец и Шарлотта замечательные. А Лизка-то какая стала тихая и смирная, когда в Вовку в любилась. Я уж думала она после стрелы даст Вовочке кубеком по голове(портфелей тогда же не было) или в волосы вцепится. Ан нет, что любовь с людьми делает . Спасибо Gata пишет:
цитата:
В первоначальной версии он был мальчиком, для более достоверной передачи древнеримских распущенных нравов. У нас в усадьбе решила смягчить
Да ладно, Татиан же и в реале дамой была. Вот если бы... молчу-молчу
Китайская сказочка (по мотивам пьесы К.Гоцци "Турандот") написано в 2007 г.
Предупреждение: с элементами черного юмора
Солнце уже клонилось к закату, когда на дороге, ведущей в Пекин, появился Корфуций – усталый, грязный, в жалких лохмотьях, едва прикрывавших его исхудалое тело. Вздохнув, он присел на большой камень и с тоскою воззрился на позолоченные лучами вечернего солнца стены древнего Пекина. «Вот мое последнее пристанище», – подумал он, и горючие слезы потекли по его впалым щекам, капая в придорожную пыль. – Вы ли это, могущественный царь?! – раздался позади Корфуция чей-то голос. Корфуций живо оглянулся и увидел бедняка, сгибавшегося под тяжестью огромной вязанки хвороста. Несмотря на этот странный вид, Корфуций сразу узнал бывшего своего визиря Ка Мао Шу. – Как ты оказался здесь, визирь? – спросил он. – Тш! – Ка Мао Шу испуганно прижал к губам палец. – Я больше никакой не визирь. Когда ваше царство пало под напором войск пекинского императора Пэ Мао Дэ, я попал в плен, но через три года мне посчастливилось сбежать, и вот теперь я топлю котел на кухне императорского дворца в Пекине. – Мне тоже удалось бежать, – сказал Корфуций, – и три года я скитался по разным местам, едва не умер от зноя и жажды в пустыне, но вот судьба привела меня к воротам Пекина. Бывший визирь заплакал от жалости к своему бывшему царю, но тут из ворот города вышла жена Ка Мао Шу – По Ляо, которая пыталась утешить сотрясавшегося от безудержных рыданий человека. – Что случилось?! – в один голос воскликнули Корфуций и Ка Мао Шу. Вместо ответа бедняга указал на городскую стену, утыканную копьями, на одно из которых палач Ник Тао только что водрузил свежеотрубленную голову. Так как спутник ее ни слова не мог произнести, По Ляо поведала вместо него: – Это воспитатель князя Киш-Миша, очередной жертвы кровожадной принцессы Ли-цзяо. – А кто она такая? – из любопытства поинтересовался Корфуций. – Она дочь нашего императора Пэ Мао Дэ, жестокость ее превосходит всякое воображение. Ли-цзяо ненавидит всех мужчин на свете, считая их дураками, не достойными ее высочайшего ума, и объявила, что выйдет замуж только за человека, чья мудрость окажется равной ее мудрости, и кто сумеет разгадать три загаданные ею загадки, а в противном случае искателей ее руки ждет смерть. – Да, – со вздохом произнес Ка Мао Шу, – князь Киш-Миш оказался девяносто девятой жертвой нашей душегубки. А воспитатель несчастного князя, швырнув на землю и растоптав потрет кровожадной принцессы, медленно побрел прочь. Корфуций подобрал портрет. – Я-то думал, она первостатейная красавица, а у нее большие рот и уши, – презрительно фыркнул он. – Надо проучить эту врагиню мужского рода! – Что вы собираетесь делать?! – в ужасе вскричали Ка Мао Шу и По Ляо. – Пойду отгадывать загадки, – невозмутимо ответствовал Корфуций. – В таких лохмотьях? – Ну, уж одежду-то я где-нибудь сумею раздобыть! Вдруг на дороге показался богато одетый юноша, едущий верхом на навьюченном ослике. – Куда направляешься, любезный? – спросил его Корфуций. – Глупый вопрос, – важно ответил путник, свысока глядя на Корфуция. – Я – царевич Сань Чао из тибетского царства Дзи-Дзи-Дзянь и еду в Пекин свататься к принцессе Ли-цзяо. – А что в твоих мешках – сухари и консервы с тушенкой? – Поди прочь, голодранец, в моих мешках пища для ума – триста тридцать три тома энциклопедии, в которых найдутся ответы на все загадки принцессы Ли-цзяо! – Надо делиться с неимущими, – наставительно изрек Корфуций и с помощью бывшего визиря стащил Сань Чао с ослика, раздел, связал и сунул в мешок, который По Ляо обещала спрятать в погребе, а Корфуций оделся в богатое платье и отправился верхом на ослике во дворец.
Сама же принцесса Ли-цзяо в это время, радостно смеясь, танцевала под звуки барабанов, на которых играли ее невольницы Ань и Тань. Принцесса плясала всякий раз после своей победы, когда очередному незадачливому жениху отрубали голову. Тут танец ее был прерван визитом главного визиря Заб Ло, который пришел доложить о появлении нового претендента, назвавшегося царевичем с Тибета. Ли-цзяо чуть с ума не сошла от восторга. – Превосходно! – воскликнула она. – Какой урожайный день! Сегодня моя коллекция пополнится еще одной головой – юбилейной!!!
В тронном зале императорского дворца горели сотни факелов, при их коптящем свете палач Ник Тао натачивал свой топор, притупившийся о твердую шею Киш-Миша, а добросердечный император Пэ Мао Дэ стал уговаривать Корфуция отказаться от притязаний на руку принцессы и убраться из Пекина подобру-поздорову, коли ему жизнь дорога. «Опять скитаться по пустыням, с пустым же желудком? – подумал Корфуций. – Увольте! Лучше жениться на Ли-цзяо». И он категорически заявил, что будет отгадывать загадки. Пэ Мао Дэ заплакал, но тут заиграли трубы, и явилась разодетая в пух и прах принцесса Ли-цзяо, две ее невольницы Ань и Тань, главный визирь Заб Ло, семьдесят семь мудрецов и семьсот семьдесят семь евнухов. Ли-цзяо посмотрела на Корфуция и нашла его красивым, хоть и худосочным. Корфуций посмотрел на Ли-цзяо и нашел ее еще менее привлекательной, чем на портрете, но ему не хотелось возвращаться в пустыню. – Фи, принцесса, – зашептала Тань своей хозяйке на ухо, – этот царевич так тощ, что можно подумать, он у себя в Тибете питается только дырками от бубликов и молоком от козлов. – Чем тоньше шея, тем легче ее отрубить, – ответила Ли-цзяо, – хотя, должна признаться, то, что находится на этой шее, не лишено привлекательности. Вторая невольница, Ань, хранила молчание, потрясенная сделанным открытием. «Ведь это царь Корфуций, – подумала она, – который сватался ко мне, но мой дядюшка король И И Ко отказал ему и пошел на его царство войной, а когда их столица пала, Корфуций бесследно исчез, и все думали, что он погиб… Как я любила его! И я должна спасти его от этой бессердечной кровожадной жабы Ли-цзяо!» Надо пояснить нашим читателям, что Ань была племянницей короля И И Ко, но стала невольницей после того, как их королевство было разгромлено Пекином.
Принцесса Ли-цзяо прокрутила лотерейный барабан и достала из него бумажку с первой загадкой: «Когда б меня ты не имел, Двух слов связать бы не сумел». Главный мудрец Жук Вао заглянул в свой гроссбух и сказал: – О, эту загадку тридцать три мудреца из Страны Восходящего Солнца не могли решить за тридцать три года. – Наверное, это были не мудрецы, а глупцы, – хохотнул Корфуций, – если не смогли сообразить, что это язык! – Верно, – удивился Жук Вао, заглядывая в гроссбух. – Но как ты догадался? – А на что мне голова? – снова засмеялся Корфуций. – Не для того же одного, чтобы украшать мое туловище! И эту его историческую фразу мудрецы занесли на свои скрижали, а принцесса Ли-цзяо, дрожа от злости, огласила вторую загадку: «Семь одежек, и все без застежек». Император Пэ Мао Дэ испустил горестный вздох, мудрецы горестно затрясли длинными бородами, палач Ник Тао, широко улыбаясь, попробовал на мизинце остроту отточенного топора и, порезав палец, заплакал. Принцесса Ли-цзяо и невольница Тань торжествующе улыбались, а бедняжка Ань, не сводя с Корфуция влюбленного взгляда, держалась за сердце. – Терпеть не могу капусту, – процедил сквозь зубы Корфуций. – Опять правильно, – удивился главный мудрец. Ли-цзяо даже ногами от ярости затопала. – Откуда ты такой умный взялся?! Но подожди, мою последнюю загадку ты ни за что не отгадаешь, она оказалась не по зубам даже восьмидесяти восьми мудрецам из Страны Утренней Свежести. – У меня в отличие от этих мудрецов все зубы на месте, – широко улыбнулся Корфуций. – Я вас внимательно слушаю, принцесса! «Он бесподобен! – подумала Ань. – Как мне вернуть его любовь?» Принцесса достала из банта на своей высокой прическе бумажку с самой трудной загадкой и громко прочитала вслух: «Две ноги на трех ногах, А четвертая в зубах. Вдруг четыре прибежали И с одною убежали». – Вижу, что у вас в Пекине извращенные понятия об умственных способностях, – презрительно поморщился Корфуций. – Ты, умник! – закричала Ли-цзяо. – Не шуми языком и не терзай мои нежные нервы, а говори по существу! Корфуций захохотал, держась за живот. – Видите, он смеется! – указала на него пальцем Ли-цзяо. – Но я-то понимаю, что он не знает отгадки и просто тянет время, боясь расстаться со своей глупой головой! – Ничего я не тяну время, – оскорбился Корфуций. – Это вы, принцесса, задаете дурацкие загадки и требуете, чтобы я перед вами валял дурака. У нас в Тибете любой ребенок знает, что это человек сидит на табуретке и держит в руке куриную ножку, а потом прибегает собака и отбирает эту ножку! – Дракон меня забери! – воскликнул вежливый император Пэ Мао Дэ, который за всю жизнь не произнес ни одного ругательства. – Сынок, ура! Ты победил! Она твоя! Все вслед за императором закричали «Ура!», а принцесса Ли-цзяо грохнулась в обморок. Палач Ник Тао протянул разочарованно: – Что я, зря точил мой топор? Тут Ли-цзяо пришла в себя и закричала: – Я скорее дам самой себе отрубить голову, чем стану женой этого умника! Я не хочу жить с мужем, рядом с которым буду чувствовать себя глупой! – Как же так, дочка? – растерянно спросил император, почесывая лоснящуюся лысину. – Ты же сама хотела, чтобы твой муж был умнее тебя. – Не умнее, а равного со мною ума! – ныла принцесса, размазывая слезы по лицу. Но тут вмешался Корфуций. – Вообще-то, достопочтенное собрание, женитьба не входила в мои планы, я хотел лишь доказать принцессе, что мужчины умнее женщин, но я также и не привык, чтобы меня отвергали, поэтому требую и настаиваю, чтобы свадьба была сыграна сегодня же! Ань закрыла лицо накидкой и тихонько заплакала – то был реквием ее любви. Однако слова Ли-цзяо заставили ее взбодриться. – Быть может, ты и умней меня, – сказала она жениху, – но я упрямей, и раз сказала – не выйду за тебя замуж, значит, и не выйду! Император и мудрецы принялись стыдить принцессу – дескать, неприлично отказываться от собственного слова, но она упрямо хныкала: – Где мне было знать, что среди этих глупых мужчин сыщется хоть один умник? Я бы тогда что-нибудь похитрей придумала, чтобы от него отделаться! Наконец, эти пререкания надоели Корфуцию, и он заявил: – Если принцессе так противна моя личность, то и я себя навязывать не стану, и предлагаю, чтобы нас рассудила судьба: если Ли-цзяо отгадает мою загадку, так и быть, пусть забирает мою голову в свою коллекцию, а если не отгадает – станет моей женой со всеми вытекающими неприятными для нее последствиями. Принцесса сразу вытерла слезы и закричала: – Где твоя загадка? Ань воспрянула духом и стала молить всех богов, чтобы загадка Корфуция оказалась по силам Ли-цзяо. «Пусть он проиграет, а я паду принцессе в ноги, чтобы она отдала его мне в мужья!» Корфуций велел принести бумагу и сургуч, что-то написал и, запечатав, вручил конверт главному визирю Заб Ло. – Отгадайте, что я написал, принцесса, и моя голова в вашем распоряжении! – Это нечестно! – запротестовала Ли-цзяо. – Как мне узнать, что ты там накорябал? – А уж это ваша печаль, принцесса! Я же отгадывал ваши глупые загадки, теперь ваша очередь покорпеть над моей. Император Пэ Мао Дэ, страстно желавший сделать Корфуция своим зятем, поставил точку в споре: – Даю тебе, доченька, одну ночь на размышления, а утром будет свадьба. Ли-цзяо, плача, ушла к себе.
Под покровом ночи Ань пробралась в комнату к Корфуцию и, разбудив его поцелуем в лоб, спросила: – Ты не узнаешь меня, любимый? – Ба! – воскликнул Корфуций. – Моя бывшая невеста принцесса Ань! Вы что же, принцесса, сбежали от вашего дядюшки короля И И Ко, чтобы догнать меня? – Моего дядюшки больше нет, он погиб в битве, – заплакала Ань. – Наше царство разорил император Пекина и сделал меня служанкой его дочери. – И поделом вам! – сказал Корфуций, переворачиваясь на другой бок. – Чтобы неповадно было отказывать порядочным женихам и прогонять их с законных престолов. Ань заплакала еще горше. – Это мой дядюшка не захотел отдавать меня тебе в жены, а я всем сердцем тебя любила! – Теперь это не имеет значения, – безжалостно изрек Корфуций. – Завтра я стану мужем принцессы Ли-цзяо, и ты будешь приносить нам зеленый чай в постель, а сейчас уходи, не мешай мне выспаться перед свадьбой! – Ах, так?! – рассердилась Ань. – Если ты такой коварный негодяй, что не хочешь вернуть мне и каплю прежней любви, то я сейчас объявлю во всеуслышание, что ты – беглый царь покоренного Пекином государства, и вместо супружеского ложа ты будешь спать в змеином рву! А может быть, – добавила она, захлебываясь от гневных и мстительных слез, – тебя оскопят, и когда я снова стану принцессой, ты будешь мои евнухом! – Чего ты добиваешься?! – взбеленился Корфуций. – Но если ты скажешь мне, что написал на той бумаге, которую запечатал сургучом, – ласково проворковала Ань, обнимая его, – я расскажу это принцессе, и она в благодарность за то, что я спасла ее от свадьбы с тобой, подарит тебе жизнь, а мне – свободу, и мы поженимся и будем счастливы! – Так это принцесса тебя подослала?! – возопил Корфуций. – Глупые женщины! Вы решили, что Корфуция можно провести? С этими словами он содрал с Ань халат и накидку, напялил их на себя, а саму Ань связал простыней и засунул в сундук. Потом он отправился в покои принцессы, спрятался там за занавеской и стал ждать. Вскоре пришли Ли-цзяо и Тань. – Ваш отец-император шлет вам подарок, принцесса, – сказала Тань, показывая роскошный свадебный наряд. – Вы только посмотрите, какая красота! Все сплошь расшито серебром и жемчугом! Ли-цзяо в истерике разодрала свадебный наряд на клочки и, надавав Тань подзатыльников, села в угол и заплакала. Корфуций, сгибая колени, чтобы казаться ростом поменьше, вышел из-за шторы и, подражая тоненькому голосу Ань, сладенько пропел: – Не огорчайтесь, моя принцесса, мне удалось узнать, что написал ваш жених на той бумажке. Он написал: «Завтра я женюсь». Ли-цзяо от радости подпрыгнула едва не до потолка и издала ликующий вопль: – Я победила!!! И в благодарность подарила Корфуцию ароматный флакончик от духов, которые использовала полгода назад.
Утром в тронном зале дворца собрались император, принцесса, визирь, мудрецы и евнухи и, конечно же, Корфуций. Ли-цзяо кровожадно потирала ладошки. Палач Ник Тао поглаживал топор. Император Пэ Мао Дэ сочувственно поглядывал на Корфуция, а тот хранил невозмутимое спокойствие. Но вот принцесса встала и сказала: – На запечатанной бумаге написано: «Завтра я женюсь». Рубите ему голову! Палач облизнулся и взялся за топор, а мягкосердечный император Пэ Мао Дэ пустил слезу. Главный визирь взломал печать и прочитал: «Головы девяноста девяти дураков Посадили на столько же колов. А я не дурак, А я не глупец, Не буду сотым – и конец!» – Увы! – провозгласил визирь. – Принцесса, вы ошиблись. Все тут же поменялись ролями: император и Корфуций засмеялись от радости, а принцесса и палач заплакали от досады. Вдруг распахнулись обе двери, и в тронный зал ввалилась пышная процессия во главе с важным седобородым стариком, который, приветствовав императора, заявил: – Мы пришли из тибетского королевства Дзи-Дзи-Дзянь за нашим царевичем, который удрал в Пекин. – Что же это за царевич, которому не сидится в своем дворце? – удивился император Пэ Мао Дэ. – Он влюбился в портрет вашей принцессы, – ответил седобородый, – и всё порывался ехать свататься, а царь-отец его не пускал, зная, что ваша принцесса имеет привычку казнить всех женихов. Но царевич сбежал тайком, и царь послал нас вслед за сыном – догнать и вернуть. – Возрадуйтесь, люди! – торжественно произнес главный визирь Заб Ло. – Ваш царевич отгадал все загадки, и сегодня его свадьба с нашей принцессой! Дзи-дзи-дзяньцы было возликовали, но взглянув на Корфуция, опечалились: – Это не наш царевич, не Сань Чао… Что вы сделали с нашим царевичем?! – Значит, вашего царевича казнили вчера, – вздохнул император Пэ Мао Дэ. – Увы, этих несчастных царевичей и королевичей казнено было столько, что я уже запутался в их именах… – Не пойду замуж за самозванца! – рассерженно вскричала Ли-цзяо. – Подавайте мне настоящего царевича Сань Чао! – Верните нам нашего царевича! – заплакали посланцы Дзи-Дзи-Дзяня. И тут, словно услышав их призыв, прибежал Сань Чао собственной персоной, преследуемый по пятам Ка Мао Шу и По Ляо, которые, держа слово, данное Корфуцию, изо всех сил старались не выпустить пленника, но тот рвался из их рук и орал: – Я хочу отгадывать загадки! Я еще не отгадывал загадки! Я жажду смерти или принцессы Ли-цзяо! Растроганная его воплями, Ли-цзяо смягчилась: – Хорошо, так и быть, я загадаю тебе самую легкую загадку. – Хватит загадок! – стукнул ладонью по подлокотнику трона император Пэ Мао Дэ. – Хватит крови! Ты сама пять минут назад требовала себе в мужья царевича Сань Чао, дочка, вот он перед тобой, и мы сегодня же сыграем свадьбу! – Как?! – возопил бесконечно счастливый Сань Чао. – Принцесса Ли-цзяо моя?! – Твоя, твоя, – ответила принцесса, поломавшись для виду. – Но что же нам делать с этим глубокомудрым самозванцем? – задумался император, глядя на Корфуция. – Пусть его голова украшает мой свадебный стол! – потребовала Ли-цзяо. – Но нам нужно знать хотя бы его имя, чтобы вписать в меню, – сказал счастливый жених. Внезапно прибежало взлохмаченное существо с изодранными в кровь пальцами и деревянными щепками в растрепанных волосах. В существе этом император и его дочка с изумлением признали невольницу Ань. – Не убивайте моего Корфуция! – кричала она. – Корфуций?! – подпрыгнул на своем троне Пэ Мао Дэ. – Тот самый беглый правитель из завоеванного мною три года назад царства? – Да, я Корфуций! – гордо заявил тот, поняв, что ему больше нечего терять, и решив погибнуть красиво. – Казнить его! – заорала Ли-цзяо, но Сань Чао хлопнул ее веером по голове и изрек наставительно: – Не говори вперед мужа, это неэтично! Палач, поплевав на ладони, взялся за топор, но Ань рухнула перед императором на колени: – Не казните его, это мой жених! – Верно, – вспомнил Пэ Мао Дэ. – Ведь ты была принцессой в королевстве, завоевавшим трон Корфуция незадолго перед тем, как мои войска поглотили оба ваших государства. – Пусть убираются из Пекина на все четыре стороны, – сказал Сань Чао, – и не смущают покой моей жены. – Зачем на все четыре? – спросил император. – Я верну Корфуцию и принцессе Ань их царства, все равно мне трудно ими управлять. Корфуций не знал, радоваться ему или огорчаться, а счастливая Ань бросилась ему на шею, обливаясь ликующими слезами: – Наконец-то ты мой! Никому тебя не отдам! – Да кто его у тебя отбира… – начала было задиристая Ли-цзяо, но Сань Чао снова хлопнул ее по голове веером, а Корфуцию с Ань велел отправляться домой, что они и поспешили сделать.
После смерти старенького Пэ Мао Дэ взошедший на его трон Сань Чао объявил Корфуцию войну и долго с ним воевал, но через двадцать лет взрослый сын Корфуция и Ань влюбился в дочь Сань Чао и Ли-цзяо, и родители, повоевав для порядку еще лет десять, помирились, поженили своих детей, отдали им бразды правления огромного соединенного царства, а сами удалились на покой.
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 67
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Выкладываю маленький кусочек того, что успела несколько лет назад нацарапать. Продолжения не будет, но его нетрудно дорисовать в воображении, зная первоисточник, к тому же финал был выложен на стр. 3 этой темы :) Сначала я как раз нарисовала финал, а потом возникла идея замахнуться на пьесу целиком. 
Спасибо, что отрывок короткий. Я бы не одолела НюшкоВовкины страдания в стихах на много страниц.
Очаровашки. Вообще вся история славная и вкусная. Я ее раньше не читала. Большое упущение. Татиан - просто прелесть. 
Я хохотала так, что брат подбежал узнать, что кажут в мониторе. 
Тебя рассмешить - дорогого стоит! 
. Спасибо 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
