Отправлено: 27.11.14 09:53. Заголовок: "Яблоко раздора", средневековый роман
Название: "Яблоко раздора" Персонажи: герои БН, частично с нарушением родственных связей Жанр: средневековый роман, драма Время: 1480-е годы Сюжет: завязка по мотивам ролевой игры и пьесы "Меч и роза", дальше - гато-отсебятина Авторские права: с кукловодами главного треугольника согласовано Состояние: пишется
Отправлено: 27.03.15 09:37. Заголовок: В преддверие рабочей..
В преддверие рабочей субботы автор что-то загрустил и решил развлечь себя очередной стычкой БиО
* * * Увидев фигурку пажа, примостившегося с луком между зубцами крепостной стены, граф сразу заподозрил неладное, но был слишком далеко, чтобы успеть помешать тому сделать его черное дело. – Из этих мальчишек постоянно кто-нибудь стреляет по птичкам, красуются перед дамами, – объяснил сердитому хозяину начальник стражи. – Вы видите здесь где-нибудь дам? – рассвирепел граф, сбегая по ступенькам с дозорной башни на гребень стены. Начальник стражи пожал плечами, понимая, отчего у хозяина с самого утра дурное настроение, но отказываясь понимать, почему бы не улучшить его пальбой из пушек или хотя бы доброй вылазкой, вместо того чтобы срывать на каком-то ливрейном парнишке. На фасон самой ливреи – шахматное лиловое с белым – он внимания не обратил, зато обратил граф, и тучи в его мыслях и душе сгустились до черноты грозовых. В то время как свита Натаниеллы дружно стремилась перещеголять павлинов и попугаев, Ольгитта, не любившая пестроты, запретила своим слугам носить больше двух цветов. – Знаешь ли ты, что бывает с теми, кто вступает в сношения с врагом? – рявкнул граф, схватив лилово-белого пажа за шиворот. – Тебя зашьют в один мешок с дюжиной кошек и бросят в реку, и я еще прикажу, чтобы утопили не сразу, а несколько раз окунули. Мальчишка грациозно трепыхнулся и пнул изумленного сеньора остроносым башмаком под колено: – Отпустите меня! Словно еще сомневаясь, граф сдернул с головы «пажа» шапочку, из-под которой ему на ладонь рухнули две тяжелые шелковистые косы. – Госпожа Ольгитта, – пробормотал он угрюмо. – Вы ловко управляетесь с луком. – Меня научил мой отец. Это преступление? – графиня не выказала ни испуга, ни раскаяния, что ее застигли врасплох – только досаду. – Наряжаться пажом, чтобы меня одурачить, вас тоже научил ваш батюшка? – Дурачить вас! – фыркнула она. – Вы сами в этом много преуспели, где мне с вами тягаться. Сколько бы ни был сердит, граф не смог устоять перед соблазном поцеловать ее косу, подумав, что еще милее было бы, распустив пышные пряди, сладкие, как весенний цвет, окунуться в них лицом, и что он и вправду, наверное, ведет себя очень глупо. – Вы послали этому Гребешку-с-Ясеня* новый платок или новый призыв о помощи, или то и другое вместе? – Что, если так? – изогнула бровь насмешливая красавица. – Вы меня утопите в мешке с кошками? – Запру у вас в палатах, – хмуро пообещал супруг, – до тех пор, пока ваш забиячливый поклонник не уберется восвояси. – А если не уберется? Граф посмотрел на закат, что алыми всполохами отражался в ее глазах, делая их фиолетовыми, и перевел взгляд на темно-серую громаду донжона. – Не питайте пустых надежд, замок Фалль никогда не был взят. – Знаю, – с нарочитой кротостью сказала Ольгитта, – теперь брат Забиус преподает мне немецкий язык по хроникам семейства Бенкендорфов. Он снова удивился, на этот раз приятно, но, себе на беду, решил уточнить: – Это был ваш выбор, или вашего учителя? – Мой учитель, как вам известно, не любит печатных книг, – тут же опустила она его с небес на землю, – а из рукописных хроники были самой толстой. – И самой скучной? – спросил граф, усмехнувшись над собой. Прикажи она ему сесть за прялку, он бы поворчал, но сел. – Семейная летопись Калиньяров еще толще, ведь наш род более древний, – горделиво задрала Ольгитта точеный носик, – зато ваши предки – более кровожадны. – Калиньяры за древностью лет могли кое-что о себе подзабыть. – Мои прапрадеды не поджаривали своих врагов на медленном огне, как ваши! – Так вот чего вы боитесь, – угрюмо хмыкнул граф, перехватив взгляд жены, украдкой брошенный за крепостную стену, где далеко внизу трепетал платок с васильками на знамени юного упрямца. – Будьте покойны за вашего рыцаря, я не детоубийца. – Неужели вы дадите ему убить вас? – Я перекуплю шайку его ландскнехтов, без них он может пыжиться, сколько ему будет угодно. – Вы всех мужчин вокруг меня стараетесь выставить жалкими глупцами, – вспылила графиня, – только вам это не придаст ни ума, ни благородства! Муж схватил ее за локти, она охнуть не успела, и привлек к себе. – Довольно смотреть вокруг, Ольгитта, посмотрите, наконец, на меня! – Вы мните себя таким красавцем, чтобы любоваться вами, не отрываясь? – заерзала она в людоедских объятьях супруга, пытаясь из них вырваться, хоть это и было делом безнадежным. – Оставьте же меня! Вы хотите, чтобы мы упали со стены? – Я хочу, чтобы мы упали несравнимо мягче – в мою постель, – прохрипел он, с той же необузданной страстью опрокинув ее на стену, на шершавый камень, обветренный столетьями, не знавшими столь пьянящей и мучительной красоты. – Вы чудовище! – Сначала – ваш муж. – Могли бы не напоминать, об этом несчастье я и так помню слишком хорошо! Ее алые губы дрожали от гнева, заставив всесильного сеньора Фалля, который снисходительно оказывал почтение герцогам и принцам, ощутить, сколь желанна может быть кабала. Графиня мужественно оборонялась от натиска поцелуев, вертела головой и норовила боднуть мужа в грудь или в подбородок, но силы были слишком не равны. Одержать полную победу над строптивым ротиком и сдаться ему на милость графу помешала стрела, вонзившаяся в носок его высокого пулена, царапнув ногу. – Что это? – испуганно спросила Ольгитта, забыв рассердиться на супруга за сорванные против ее воли поцелуи. – Это для вас, – буркнул он, когда отцепил и прочел привязанную к стреле записку. Буквы были красные – видно, отправитель не нашел других чернил, кроме собственной крови, до последней капли которой поклялся защищать «ослепительную госпожу Ольгитту», и освободить его от этого обета не могла даже она сама. – Пресвятая Дева, спаси и помилуй! – прошептала графиня, сильно побледнев. – Мужчины слышат только себя. – Поздно сокрушаться, сударыня, – сурово отрезал супруг. – Вы сделали уже всё, что могли. – Увы, я могу меньше, чем даже эта стрела, которую любой волен вложить в свой лук и послать во все четыре стороны. – Вы наносите раны куда более глубокие и неизлечимые – в сердце. – Сердце? – нервно рассмеялась она. – У вас его нет! – Пощадите хотя бы тех бедняг, у кого оно, по вашему мнению, есть. – Послушать вас, так я кругом виновата, – всплеснула руками Ольгитта. – Но я не просила вас брать меня в жены и не желаю терпеть ваши упреки из-за того, что вы теперь об этом пожалели! – Ни мгновения не жалел и не пожалею впредь, хотя бы меня стали поджаривать на медленном огне, – горячо заверил он ее. – Я был груб с вами, Ольгитта – простите меня. За всю жизнь граф Александр фон Бенкендорф ни у кого не просил прощения, кроме как у Всевышнего во время исповеди, но не желал соглашаться со своим духовником, что безнадежно закоснел во грехе гордыни. «Разве я затеял войну, ввергшую в разорение пол-Европы, или притеснениями довел мои города до бунта?» – ворчал он, когда святой отец слишком уж принимался его допекать. Духовник кивал – что верно, то верно, его сиятельство не разрушал, а защищал и преумножал, не скупясь на дорогие дары для церкви, за всем за тем надлежало смиренно помнить, что непогрешим один лишь Господь Бог, и не предаваться губительному для души самолюбованию. Хоть чувство вины было ему внове, граф не стал малодушно от него прятаться, однако готовностью надеть власяницу снискал у госпожи Ольгитты милости не больше, чем ревнивой жаждой обладать. – Если вы не раскаиваетесь в том, что разбили всю мою жизнь, стоит ли беспокоиться о нескольких неприятных минутах, – сказала она, привычно надув губы. – В вашей воле было сделать их приятными. – Лучше скажите – в неволе. Из-под крепостной стены донеслось эхо гневного, охрипшего за день голоса: – Вы – грабитель и трус, граф фон Бенкендорф! Ольгитта горько усмехнулась. – Ступайте к себе, сударыня, уже темнеет, – хмуро проронил супруг. – Я сама собиралась уйти. И, пожалуй, завтра я воспользуюсь вашим разрешением не покидать моих покоев. Оставшись наедине с собой и сумраком близкой ночи, граф со всей силы бухнул кулаком по невозмутимому камню, проворчав: «Поделом тебе, болван!» – но и до крови ободрав костяшки пальцев, долго еще не мог успокоиться и мерил тяжелыми шагами гребень стены, пока на крепостных башнях не запылали сторожевые факелы. Их яркий огонь, отвоевав у непроглядной темноты часть ее царства, высветил, что Рыцаря Платка с Васильками у ворот замка больше нет.
----------------------------------- Петух, персонаж средневекового «Романа о Лисе»
Отправлено: 27.03.15 11:35. Заголовок: Жажда обладания и не..
Жажда обладания и необузданная ревность не являются добродетелями, но не кину камень в графа, и более того, не стану давать советов, типа отпустить жену на все четыре стороны. Со стороны проще рассуждать, когда ты не вовлечен. Значит, нас ожидает вооруженное столкновение. Я почти доволен.
Отправлено: 29.03.15 12:46. Заголовок: Когда граф и графиня..
Когда граф и графиня остаются наедине между ними происходят сильнейшие процессы, равнодушному глазу не заметные, а в науке физике известные. Роза , я тоже под сильнейшим впечатлением. Происходящее наводит меня на размышления о таинственной силе любви. Есть не просто любовь или страсть, а именно-любовь-страсть. Я так понимаю чувства графа. И сила такой любви увеличивается с приближением к объекту вожделения, но не становится меньше, когда объект вне поля зрения. И еще я подумала, что только женщина может полюбить не сразу, а под воздействием разных факторов и обстоятельств. У женщин есть двойное зрение. Мужчина же привлекается сразу или никогда. Если женщина не заинтересовала мужчину, как женщина, сразу, никакой добрый характер, ум, таланты и котлетки под соусом в постель не возбудят мужчину на то, чтобы гореть и желать совместной жизни.
Отправлено: 29.03.15 14:42. Заголовок: А я считаю, что Беня..
А я считаю, что Беня во всем прав! И всякие нежные вздохи о возможных полимерах в топку Надо было только довести дело до конца прямо на башне, вот тут Беня слабину дал. Не одобряю
Gata пишет:
цитата:
За всю жизнь граф Александр фон Бенкендорф ни у кого не просил прощения, кроме как у Всевышнего во время исповеди, но не желал соглашаться со своим духовником, что безнадежно закоснел во грехе гордыни.
А-ха-ха. Представляю. Беня красный от скуки, а духовник от возмущения
Отправлено: 29.03.15 17:04. Заголовок: Светлячок пишет: А ..
Светлячок пишет:
цитата:
А я считаю, что Беня во всем прав! И всякие нежные вздохи о возможных полимерах в топку
Ты же знаешь, что я почти всегда держу сторону графа, но тут с тобой в корне не согласна. Олик правильно отстаивает свои рубежи. Чувство собственного достоинства - это не равно гордыне или пустой вздорности. Только дай слабину, только позволь нарушить мужу эти границы, и он вообще перестанет с тобой считаться. Графиня не ставит нашего душку на место, она ему дает шанс задуматься и обратить взор внутрь себя и кое-чему ужаснуться.
Отправлено: 05.04.15 13:02. Заголовок: Gata пишет: – Вы чу..
Gata пишет:
цитата:
– Вы чудовище! – Сначала – ваш муж.
Логично. В первом и во втором случае.
Роза пишет:
цитата:
Графиня не ставит нашего душку на место, она ему дает шанс задуматься и обратить взор внутрь себя и кое-чему ужаснуться.
Первые зерна дали всходы, но мне бы не хотелось читать про Корф № 2. Раскаялся, упал на колени и пополз по жизни, глядя снизу вверх, в ожидании новой команды.
Отправлено: 06.04.15 10:54. Заголовок: Отход ко сну госпожи..
Отход ко сну госпожи Натаниеллы был обставлен не менее торжественно, чем иные из церковных ритуалов, и столь же суровые исправительные цензуры ждали кощунниц за их вины, будь то опоздание на полминуты, или более серьезная промашка – перепутать черепаховый гребень с золотым, которыми надлежало услаждать волосы хозяйки в разной очередности. Но чаще всего прислужницы были виновны в том, что у молодой хозяйки плохое настроение, и тогда епитимьи в холодном чулане и покаянные стояния голыми коленями на горохе доставались всем подряд. – Почему ты не сказала, что у госпожи Ольгитты новый эскофьон с жемчугом, в сравнении с которым мой – мелкие слезы? – напустилась Натаниелла на бедняжку, первой угодившей ей под руку. – Жемчужный эскофьон не новый, госпожа, – стала оправдываться девушка, – ваша мачеха привезла его с собой, но еще не надевала. – Как, вы до сих пор не составили полный перечень ее приданого, лентяйки?! Я должна знать всё, что есть у этой кичливой гусыни, до последнего колечка, чтобы заказать себе лучше и богаче! Нерасторопная прислужница привычно рухнула на колени, а две других, на которых обратился жгучий, как крапива, взор Натаниеллы, вперебивку бросились рассказывать про новую ссору графа с женой, зная, чем вернее всего можно утешить молодую хозяйку. Та и вправду успокоилась и даже повеселела, выспрашивая у девушек, пока они ее переодевали и причесывали, подробности упомянутой ссоры. Поскольку никто из прислужниц не присутствовал на крепостной стене во время разыгравшейся сцены, и пользовались они только рассказом стражника, ухажера их подруги-белошвейки, то не грех было и приукрасить, сгустив краски для удовольствия госпожи Натаниеллы. Когда с вечерним туалетом было покончено, девушки уложили хозяйку в шелковую постель, разбросали на полу пучки душистой травы и лепестки роз, притушили свечи и удалились за плотные гобеленовые занавеси, где до утра по очереди должны были тихо перебирать струны лютни или арфы, навевая госпоже приятные сны. Возле роскошной кровати с парчовым балдахином осталась только кормилица, без чьих страшных сказок госпожа Натаниелла с детства не засыпала. – …и в этот момент стая волков набросилась на вдову и на ее осла. Буртумье хотел защитить ее, но благородный рыцарь остановил его: «Оставь волкам их добычу. Тебе не придется об этом жалеть!» Когда насытившиеся волки скрылись в лесу, рыцарь сказал: «Буртумье, ступай, посмотри, что там осталось от вдовы и ее осла». Слуга подошел к останкам, осмотрел их и сказал: «От старухи остались золотые украшения, а от осла – золотые подковы». Рыцарь обрадовался: «Бери всё себе, Буртумье, и скорее поедем в наш замок!» И они возвратились в замок вдовы и зажили там припеваючи. – Ах, если бы и мою мачеху съели волки, оставив только золотые украшения! – мечтательно пробормотала Натаниелла, уютно подложив ладошку под щеку. – Мне бы к лицу был ее жемчужный эскофьон, Агнеса? – К лицу, моя ягодка, еще как к лицу! – Всё ты врешь, Агнеса, жемчуг делает меня слишком бледной, – Натаниелла сердито перевернулась на другой бок и полчаса делала вид, что спит, а потом заявила, зная, что кормилица так и сидит на скамеечке в изножье кровати: – Пусть не волки, но этот рыцарь с васильками мог бы ее похитить, вместо того чтобы впустую петушиться! – Стены замка слишком высоки, моя ягодка, – вздохнула кормилица, сожалея с ней об одном и том же. – Но ведь есть подземный ход! Он был вырыт во времена Дитриха Храброго *, об этом написано в наших семейных хрониках. – Есть-то есть, только никто не знает, где он начинается и где заканчивается, – снова вздохнула кормилица, заботливо прикрывая атласным одеялом голую розовую пяточку, которой графская дочка семнадцать лет назад пинала ее в живот, с аппетитом припав к груди. Но Натаниелла вовсе отбросила одеяло, резко сев на постели. – Знают mein Vater и его глухонемой чурбан Петер. Знают, но никогда не скажут, – всхлипнула она, – и мне никогда не избавиться от этой крокодилицы… – Не печалься, моя ягодка! Отец скоро найдет тебе мужа, а уж для мужа ты станешь самой красивой и самой любимой, он будет тебя ласкать-баловать и поможет забыть все огорчения, снесенные от мачехи. – А до тех пор терпеть, что она краше меня?! – разрыдалась Натаниелла, рухнув назад в подушки и замолотив по ним кулачками. Кормилица бросилась ее утешать, причитая: – Как же ты страдаешь, бедная моя ягодка, несчастная сиротка! Когда б я не боялась погубить мою бессмертную душу, столкнула бы твою мачеху в ров с самой высокой стены, или отыскала бы в лесу старую колдунью Ойле** и взяла бы у нее зелье-отраву, от которой кожа становится, как у жабы, пальцы скрючиваются, волосы выпадают клочьями, а на спине вырастает горб… Под эти успокоительные картины Натаниелла, вдоволь наплакавшись, заснула, и не было ей и дела до сержанта, начальника ночного караула, что все темные часы сторожил ее покой и покой остальных обитателей замка, пренебрегая своим.
------------------------------------------ * Дитрих II Храбрый, герцог Лотарингии в 1070-1115 гг. ** Eule (нем.) – сова
Услышав неясный шум со стороны донжона, сержант послал двух караульных проверить, не померещилось ли ему. В донжоне за стенами в пять локтей толщиной, кроме главного колодца, складов провизии и множества других полезных вещей, находился запас пороха, которого бы хватило, чтобы оборонять замок в течение нескольких лет, или в несколько минут взнести все его стены и башни на воздух, а когда дело касается такого арсенала, бдительность никогда не бывает чрезмерной. Стоял глухой предрассветный час, с чадящих факелов устало падали капли горячей смолы, и столь же неудержимо клонило в сон немолодого сержанта, но посланные им на разведку стражники всё не возвращались, хотя от кордегардии до донжона было меньше ста шагов. – Для вас же будет лучше, если обоих черти забрали, – проворчал он, сам отправляясь выяснить причину подозрительного шума, а заодно на поиски запропавшей двоицы, обещая устроить им такую нахлобучку, что пекло покажется раем. Округлая громада донжона, соединенная с крепостными стенами целой галереей разновысоких сооружений, делила внутреннее пространство замка пополам, глядя узкими бойницами в одну сторону на графский дворец, в другую – на многочисленные службы. Часовые, несшие караул наверху этого исполина, казались ближе к звездам, чем к тому, кто смотрел на них снизу. Впрочем, ни звезд, ни часовых в эту ночь не было видно, лишь мутные пятна огней со сторожевых эркеров светлели во мраке. Вход в донжон, из тех же военных предосторожностей, которым спокон веку подчинена была жизнь замка, имелся только один, и на втором этаже. Когда было нужно, к нему приставляли лестницу, или поднимали туда груз с помощью блоков. Чтобы лестница оказалась там среди ночи – неслыханное дело, и сержант скорее предпочел бы поверить, что она ему померещилась, как давеча шум, но на лестнице промелькнули какие-то фигуры. – Эй, Мартин, Карл, это вы, побери вас чума? – крикнул он, поднимая фонарь повыше. Заметив в расплесканной фонарем луже света тень взметнувшейся над его головой алебарды, бдительный страж еще успел крикнуть: «Тревога!» – и рухнул от тяжелого удара, расколовшего его шлем, как скорлупу ореха. Через несколько минут сонная тишина в замке была растоптана грохотом шагов, яростными криками и звоном мечей, на крепостных стенах и во дворе заметались огни факелов, рявкнула одна из пушек, будя тех, кто еще не успел проснуться. Защитники Фалля, вымуштрованные для обороны от внешнего врага, встретив его проникшим изнутри, растерялись, но, к чести их, ненадолго. В военное время гарнизон замка достигал четырехсот человек, теперь же насчитывал едва восемьдесят – рыцарей и рядовых доспешников, готовых умереть за своего сеньора не по ленной повинности и не ради щедрого жалованья, но будучи душой и телом ему преданными, что утраивало их силы в рубке с тремя сотнями отборных головорезов, выплеснувшихся из чрева донжона, точно саранча египетская. «Измена» – носилось на всех устах, охваченных гневом и болью. Хозяин замка, прежде чем ринуться в гущу схватки, пожелал взглядом с высокой галереи оценить силы своих людей и силы противника. Старый Петер, черней тучи, хромал вслед за графом, бурно жестикулируя бровями, губами и длинными жилистыми руками. От волнения он забылся настолько, что даже стал хватать хозяина за рукав. – Отстань, старик, – сердито отмахнулся граф, на ходу втискиваясь в кирасу, и так же отмахиваясь от слуг, умоляющих надеть полный доспех. «Вы же знаете, кто открыл им тайный ход!» - не унимался Петер. – Знаю, но сейчас не время искать виноватых, – буркнул граф. – Большой меч! – приказал он. Меч тотчас принесли. Это был не огромный цвайхандер, прославленный через два десятка лет фризским пиратом Пьером Дониа, но не менее грозный полуторный меч с широким обоюдоострым клинком, одинаково сподручный и в конном, и в пешем бою, если им владеет твердая и опытная рука. Хозяин привычно подбросил меч на ладонях – огни факелов кроваво сверкнули на глади смертоносной стали – и крепко сжал рукоять. – Позаботься о моих жене и дочери, – бросил он старому оруженосцу, а кастеляну велел собрать всех мужчин, способных держать оружие, и отсечь нападавших от внутренних помещений дворца, тех же, кто успел прорваться – безжалостно выбивать. То там, то тут огрызались аркебузы. Деревянная лестница, ведущая со двора на галерею, затрещала под напором карабкавшихся на нее ландскнехтов. Граф одним взмахом меча смел с верхних ступеней четырех головорезов, которые, падая, сбили с ног еще шестерых. По их телам хозяин замка и несколько рыцарей, прикрывавших ему спину, сбежали вниз и обрушились на фланг незваных ночных гостей, уже начинавших теснить защитников Фалля. Во дворце между тем поднялась паника. Перепуганные фрейлины, забыв о чванстве, и служанки, забыв о своих хозяйках, растрепанные, полуодетые, с криками и плачем бестолково метались из зала в зал, то неровной волной приникая к окнам, в которых ничего нельзя было рассмотреть, то собираясь бежать, сами не зная, куда. Мальчишки-пажи, настроенные более смело, всерьез строили планы, чтобы взобраться на крышу и оттуда поливать врагов кипятком, пока их пыл не охладил кастелян и не прогнал от греха подальше сторожить серебряную посуду. Брат Забиус путался у всех под ногами со своими драгоценными рукописными фолиантами в обнимку. – Горе нам, горе!.. Огнь небесный обрушился на Фалль, а виной тому печатные книги! Всё зло от этого адского изобретения! – причитал он громогласно и призывал всех благочестивых католиков к походу на замковую библиотеку – сжечь тома, оскверненные печатным станком, дабы умилостивить Небеса и не дать им сжечь замок. – Идите-ка лучше помолитесь, святой брат, – посоветовал ему кастелян. – Да, да, молиться! Мы все должны молиться! – ухватился брат Забиус за новую идею, которую дружно поддержали обезумевшие от паники женщины, и, облепив монаха со всех сторон, точно нового святого, чуть не на руках донесли его до часовни, куда можно было попасть, к несчастью, не только минуя двор, где кипело сражение, но так же и обходным путем вдоль крепостной стены. Маневр этот был замечен нашими старыми знакомыми, трубачом и барабанщиком, которые вперед своих товарищей решили поживиться обещанными им золотыми горами и тайком штурмовали окно высокого первого этажа дворца, взобравшись один другому на плечи. – Сколько хорошеньких бабенок, и все в одном месте! – облизнулся трубач. – Не придется ловить их по углам, – радостно согласился барабанщик и предложил подпереть дверь в часовню снаружи, чтобы добыча не ускользнула.
Отправлено: 07.04.15 11:42. Заголовок: Натаниелла та еще шт..
Натаниелла та еще штучка. Достанется же кому-то женушка с язвительным язычком. Серж нас, полагаю, не только меня, поэтому и пишу - нас, обидел. Кому как не ему знать все входы и выходы из замка.
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 24
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Gata , когда нам ждать продолжение? 
Надо было только довести дело до конца прямо на башне, вот тут Беня слабину дал. Не одобряю 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
