Отправлено: 27.11.14 09:53. Заголовок: "Яблоко раздора", средневековый роман
Название: "Яблоко раздора" Персонажи: герои БН, частично с нарушением родственных связей Жанр: средневековый роман, драма Время: 1480-е годы Сюжет: завязка по мотивам ролевой игры и пьесы "Меч и роза", дальше - гато-отсебятина Авторские права: с кукловодами главного треугольника согласовано Состояние: пишется
Отправлено: 27.11.14 09:58. Заголовок: Рассказывают, что ис..
Рассказывают, что история эта случилась во времена, когда Лотарингией правил герцог Никола I из Анжуйской династии*, который ничем особо не прославился, кроме того, что был внуком Рене Доброго, последнего короля-трубадура. Нам неизвестно доподлинно, правдива ли эта история, или чистый вымысел от начала и до конца, однако же летописец утверждает, что всё так оно и происходило на самом деле. А случилось всё из-за замка Бюр. Замок был не Бог весть что такое, к тому же пострадал во время последнего нашествия Карла Смелого, но вместе с прилегавшими к нему угодьями являл для окрестных сеньоров лакомый кусок, которым они поочередно пытались завладеть. Последним на Бюрский замок наложил длань граф фон Бенкендорф, и длань эта была настолько тяжела – все еще помнили, как она громила бургундцев в битве при Нанси, – что, соседи, поворчав, отступились. И лишь самый воинственный из них, маркиз де Калиньяр, не уступавший графу ни в доблести, ни в славе, бок о бок с ним сражавшийся под лотарингско-швейцарскими знаменами, поднял меч против недавнего союзника. Граф фон Бенкендорф не на шутку рассердился и дважды разбил маркиза под стенами Бюра, больше того – вынудил Калиньяра подписать отказ, окончательный и бесповоротный, от любых притязаний на замок и земли. Известно, что написанное пером не вырубить топором, но жаждавший поквитаться за унижение маркиз решил, что сия пословица не для меча, и, едва собрался с силами после второго разгрома, пошел на Бюр третьим приступом. Время для нового набега он выбрал самое удобное – граф в ту пору отбыл в свой родовой замок Фалль, что почти на границе с Эльзасом, оставив в Бюре племянника, молодого рыцаря по имени Серж-Этьенн де Пишар. Сей рыцарь, хоть и был отчаянным рубакой, частенько мечу предпочитал кубок, что тоже не было секретом для Калиньяра. Маркиз выждал два дня и, когда, по его расчетам, гарнизон замка должен был окончательно утопить бдительность в мозельском, выкатил под стены Бюра четыре пушки. Часовому на воротах спьяну померещилось, что пушек было двенадцать, и он поднял тревогу, пальнув по наступающим из единственной своей. Шальное ядро убило под Калиньяром лошадь, вслед за чем из ворот замка вырвался растрепанный хмельной гарнизон во главе с полуголым Сержем-Этьенном, успевшим надеть только шлем и один сапог. Сражение было яростным, но коротким. О том, чем оно закончилось, граф фон Бенкендорф прочитал в письме, догнавшем его на пороге Фалля, и поспешил назад – поздравить племянника с триумфом и решить судьбу докучливого соседа, которого Серж-Этьенн собирался повесить, но решил приберечь это удовольствие для дяди. У графа же, пока он скакал обратной дорогой, созрело другое решение. Похлопав трезвого и гордого племянника по плечу и сосчитав на стенах замка трофейные пушки, Бенкендорф велел привести к нему маркиза. Калиньяр, убежденный, что его ведут на виселицу, очень удивился, когда граф предложил разделить с ним обед. Гордость заставила небритого и голодного маркиза (в темницу ему подавали только хлеб с кислым пивом, да и то забывали через день) отвернуться от стола с яствами. Хозяин Бюра пожал плечами и не стал повторять приглашение, сам с аппетитом принявшись за жареного козленка. – Повесить вас не принесет мне никакой выгоды, мессир де Калиньяр, – стал он рассуждать вслух, запивая жаркое бургундским, которое предпочитал мозельскому, в отличие от племянника. – А взять с вас выкуп – значит, отпустить с миром и ждать нового нападения на Бюр, что, надо признаться, мне порядком надоело. Пленник надменно молчал, сглатывая слюну. – Какой я молодец, что не вздернул его, дядя, – сказал Серж-Этьенн, бросая кость вертевшемуся под столом псу. – Я сам бы тебя тогда вздернул, – буркнул граф. – Хорошенькое дело – повесить будущего тестя! – Кого?! – в один голос вскричали Серж-Этьенн и маркиз. Граф фон Бенкендорф невозмутимо допил бургундское и растолковал собеседникам свою мысль, которая, как самые сообразительные читатели, верно, уже догадались, заключалась в том, чтобы женить племянника на единственной дочери и наследнице Калиньяра. Ольгитта де Калиньяр слыла необыкновенной красавицей, и мысль дяди пришлась Сержу-Этьенну по душе, чего нельзя было сказать об их будущем родственнике. – Нет! – хрипло выкрикнул маркиз. – Я не отдам вам мою дочь! – Тогда я поеду в замок де Калиньяр и сам ее возьму, а вас брошу в подвал на съедение крысам. - Вы не посмеете! – побледнел пленник. - Кто мне помешает? – усмехнулся граф. И маркиз поник некогда гордой головой. Vae victis!.. **
Утром следующего дня из ворот замка, над которым отныне и вовек суждено было реять штандарту фон Бенкендорфа, выехала кавалькада, состоявшая из самого графа, его племянника, понурого маркиза де Калиньяра и внушительной вооруженной свиты. Граф приказал захватить даже пару пушек – на тот случай, если дочка маркиза унаследовала воинственный нрав отца и вздумает оборонять замок от сватов. Но Ольгитте де Калиньяр было не до военных приготовлений. Облокотившись о подоконник узкого стрельчатого окна, она задумчиво созерцала зелено-голубые дали, делая вид, что не замечает юного менестреля, каждое утро являвшегося с лютней под стены замка. Молодой певец был хорош собой, а его репертуар – изыскан и достоин ушей хоть легендарной королевы Гвиневры, но гордая красавица в окне, вдоволь налюбовавшись живописными окрестностями, зевнула и отвернулась. При этом движении из просторного рукава ее платья выскользнул шелковый платок с богатой вышивкой и спорхнул прямо в руки менестрелю, приунывшему было, что владычица его грез скрылась из виду. Он подхватил нежданный подарок и покрыл его жаркими поцелуями. – Ах! – воскликнула молодая маркиза без особой, впрочем, досады. ¬– Я обронила платок. – Я и то дивлюсь, что вы раньше этого не сделали, – ответила ей широкой улыбкой румяная добродушная толстуха средних лет, сидевшая за пяльцами в нише другого окна. – Бедный юноша давно заслужил не только платок, но и поцелуй. – Барбара! – красавица строго сдвинула брови. – Что бы сказал мой отец, услышав твои речи! – Господин маркиз не чает, когда отдаст вас, наконец, замуж. Ольгитта отошла от окна и села в кресло, открыв томик французских лэ в бархатном с золотым тиснением переплете. – Простой менестрель, – пожала она плечами. – Всем знатным-то вы дали от ворот поворот, – проворчала Барбара, ловко орудуя иголкой. – Один, видите ли, глуп, другой груб, у третьего на лице черти горох молотили. – Я не могу отдать руку тому, кто ее не достоин, – надменно проронила Ольгитта. – Вам, верно, милее остаться старой девой и нянчить мартышек в аду. Губы мадемуазель де Калиньяр дрогнули для нового упрека, но, видимо, решив, что пререкаться с дуэньей все равно что пенять на дождь – так и будет шуметь, пока сам не угомонится, – Ольгитта погрузилась в чтение «Лэ о жимолости». – А вдруг это переодетый принц, – размечталась словоохотливая толстуха. – Вольно же тебе сочинять сказки, Барбара, – проронила хозяйка, переворачивая страницу с великолепной гравюрой, изображавшей скитания Тристрама. – Это вы начитались сказок и грезите о мужчине, какого на белом свете нет. Звуки лютни долго еще доносились из-под окна, сладкоголосым журчанием точа камень гордости в сердце самолюбивой красавицы, но вдруг были прерваны резким нетерпеливым звуком рога со стороны замковых ворот. – Господин маркиз вернулся! – всплеснула Барбара пухлыми руками. Ольгитта отложила книгу и заторопилась навстречу отцу, но странно – чем ближе она подходила к подъемному мосту, тем сильнее одолевала ее неясная тревога. Мост уже успели опустить, и копыта коней въезжающей кавалькады коснулись брусчатки двора одновременно с туфельками юной маркизы. Владелец замка спешился первым и без особой радости приветствовал дочь. – Счастлива видеть вас здоровым и невредимым, батюшка, – ответила ему та. В прошлый раз из-под стен Бюра маркиза привезли чуть живого, в иссеченных доспехах и с восемнадцатью ранами, больше половины из которых нанес лично граф фон Бенкендорф. – Лучше бы я погиб, – мрачно проронил Калиньяр, отстраняясь и не давая дочери его поцеловать, – чем принес тебе несчастье, дитя мое. – Что вы такое говорите, батюшка, – с испугом и недоумением воскликнула Ольгитта, уже не в силах бороться с овладевшей ею тревогой. – Какое несчастье может быть для меня хуже вашей смерти? – Она еще краше, чем о ней идет молва, – восторженно выдохнул Серж-Этьенн, не сводя горящих глаз с невесты, которая пока не ведала о том, что просватана. – Дядя, я ваш должник до гробовой доски! – Ты сам одержал победу, – напомнил граф племяннику о недавнем подвиге, – тебе и пожинать ее приятные плоды. – Без вас я бы не догадался, как ими воспользоваться, – не пожелал быть несправедливым Серж-Этьенн, но тут прекрасные волшебно-синие глаза Ольгитты вдруг обратились в его сторону, и молодой рыцарь забыл обо всем на свете, в том числе и о долге признательности жизненному опыту дяди. Смутившись и зарозовев под этим пылким взглядом, девушка быстро опустила ресницы и спросила у маркиза, до сих пор мучительно искавшего слова, как поведать дочери об уготованной ей участи: – У нас гости, батюшка? – Увы, дитя мое, не гости, – ответил злосчастный отец, мысленно осыпая себя проклятьями. – Я – пленник этих господ, и твоя и моя судьба отныне находится в руках графа фон Бенкендорфа. – Графа фон Бенкендорфа? – эхом повторила Ольгитта, невольно взглядывая и на второго спутника отца. Насколько лицо племянника было открытым и жизнерадостным, настолько лицо дяди сурово и неприветливо, а старый неровный шрам на виске, полускрытый теперь кольчужным подшлемником, придавал ему вид и вовсе устрашающий, но Ольгитта не была бы дочерью храброго маркиза де Калиньяра, если бы не сумела совладать с робостью. – Коль скоро теперь всему хозяин монсеньор граф, – громко произнесла она, трепеща сердцем, но дерзко держа подбородок, – я жду его приказаний, – и присела перед обоими рыцарями в низком поклоне. Темные косы выскользнули из-под вуальных складок высокого, по бургундской моде, атура, упав ей на грудь. Граф шагнул к девушке, опередив Сержа-Этьенна и опешившего маркиза, и поднял. – Этот замок по-прежнему принадлежит вашему отцу, мадемуазель де Калиньяр, – сказал он, даже сквозь толстые перчатки из буйволовой кожи ощутив, как сильно она вздрогнула от его прикосновения, но отчего-то не сразу убрал руки, – и под его крышей я и мой племянник – ваши гости. – Долг гостеприимства бывает тяжелее неволи, – повела плечами Ольгитта, будто отряхивая с них непрошеную грубоватую учтивость. Маркиз, успев опомниться и боясь, что дерзкие речи дочери разозлят и без того недобро настроенного графа, поспешил вмешаться: – Прошу пожаловать в замок Калиньяр, мессиры! И сам пошел впереди. – Какие глаза, дядя, какой стан! – словно в горячке лепетал Серж-Этьенн, торопясь по лестнице за прелестной маркизой, при каждой попытке наступить на длинный шлейф ее платья удерживаемый твердой рукой графа, и тут же обиженно ворчал: – Она ведь моя, дядя! Почему я не могу поцеловать ее прямо сейчас? – Потому что я могу обещать тебе только ее «да» у алтаря, – хмуро буркнул граф. – И если ты не хочешь в первую брачную ночь получить вместо поцелуев надутые губы, или, того хуже – яд в бокал, тебе придется приложить усилия, чтобы ей понравиться. – Женщин не спрашивают, чего они хотят, – легкомысленно отмахнулся от этих поучений племянник. – Мадемуазель де Калиньяр не похожа на других женщин. – Вы тоже это заметили, дядя? – еще пуще возликовал Серж-Этьенн, гордясь выпавшим на его долю счастьем. – О, скоро мне будут завидовать все рыцари Лотарингии и Эльзаса, да что там – и Франции с Бургундией! Дядя ничего ему не ответил, молча проследовав в отведенные ему покои, где и оставался до позднего вечера, спросив только шахматную доску, в то время как племянник потребовал принести ему нарядное платье, благовония, щипцы для завивки и прочие средства, столь востребованные влюбленными, желающими быть неотразимыми в глазах предмета их страсти.
______________________________________________
* Герцог Николя I действительно правил Лотарингией, но несколько раньше ** Горе побежденным! (лат.)
Дорогие читатели, благодарю за внимание Писать, увы, получается не так скоро, как читается, но я надеюсь на вашу поддержку - если будете меня подпинывать, может быть, дело пойдет живее :)
Отправлено: 28.11.14 08:50. Заголовок: Эльзас и Лотарингия ..
Эльзас и Лотарингия для меня родные места, поэтому особенная благодарность за выбранное место действия, исторические детали, которыми меня пичкали с детства, и дорогих сердцу персонажей
Отправлено: 29.11.14 08:54. Заголовок: Кать, ты издеваешься..
Кать, ты издеваешься? Дать многообещающее вступление и замолчать! Жыстокая. Хоть бы на пару страничек выложила. Сама же говорила, что давно пишешь, значит, есть, есть заначка! Ушла в печали.
Эльзас и Лотарингия для меня родные места, поэтому особенная благодарность за выбранное место действия, исторические детали, которыми меня пичкали с детства, и дорогих сердцу персонажей
По историческим деталям я пройдусь лишь слегка, чтобы обозначить фон, главное место уделив отношениям героев
Отправлено: 01.12.14 06:24. Заголовок: На ужин были паштет ..
На ужин были паштет из свиной грудинки с петрушкой, чабрецом и белым вином, запеченный в слоеном тесте, телячья голова под соусом из горчицы и каперсов, и восхитительный пирог с мирабелью из Меца, которая, как известно, слаще мирабели из Нанси, хоть и не так крупна. Помимо упомянутых роскошных блюд, к столу подали еще десятка три горячих и холодных закусок, источавших ароматы, способные поднять от одра смертельно недужного, а вдоволь сытого – заставить снова ощутить голод, но в этот вечер ни у кого из собравшихся в огромной, ярко освещенной столовой зале замка Калиньяр не было аппетита. Серж-Этьенн, по теперь уже объявленному праву жениха восседая подле бледной и прекрасной Ольгитты, смотрел только на нее и ни на что более. Его дядя, в начале ужина осушив огромный кубок рейнского, исподлобья взглядывал на молодую пару, и то и дело жестом велел слугам снова наполнить кубок, пил, но странно не пьянел. Угрюмый маркиз размыкал губы лишь для того, чтобы, следуя долгу гостеприимства, попотчевать молчаливых гостей тем или иным блюдом, и страдал больше дочери, переживая те же боль и горечь унижения, что и она, но усугубленные многократно чувством вины. Несколько часов назад Ольгитта горько плакала у себя в спальне, уткнувшись в пышную грудь дуэньи, а отец рвал на себе волосы, то проклиная злые превратности войны, то прося прощения у покойной маркизы, что в погоне за наживой не смог уберечь от беды их любимую дочь. Барбара, из доброты и жалости к подопечной пытаясь ее утешить, заикнулась было, что жених пригож собой, молод и отважен, не говоря о том, что богат и принадлежит к одной из лучших семей Лотарингии, но Ольгитта разрыдалась еще горше, а хозяин так свирепо прицыкнул на болтунью, что та почла за благо до поры до времени прикусить язык. – Нет! – воскликнул вдруг маркиз, громыхнув кулаком по столику с рукодельем, от чего мотки шелка и канители разлетелись по всей комнате, а две женщины, в обнимку сидевшие на кровати, испуганно вздрогнули. – Нет, Ольгитта, этот хвастливый мальчишка тебя не получит, клянусь ранами Христовыми! – Граф не простит вам, если вы нарушите слово, батюшка, – всхлипнула дочь, поднимая к нему заплаканное лицо. – Я дал слово, испугавшись за тебя, дитя мое – я был в кандалах, всецело в его власти, а ты здесь одна и беззащитна перед его свирепостью, но теперь я знаю, как тебя спасти, и больше ничего не боюсь. – Он убьет вас, батюшка! – Пусть убьет, зато ты будешь спасена, – и, не давая дочери возразить, поведал ей, какой у него созрел план: этой же ночью Ольгитта тайно покинет замок, а завтра утром на свадьбу, назначенную так скоро по требованию их тирана, явится переодетой похожая на молодую госпожу служанка. Когда же обман будет разоблачен, мадемуазель де Калиньяр окажется вне досягаемости одураченного жениха и его дяди, под защитою стен святой обители, где настоятельница – старшая сестра маркиза, тетушка Ольгитты. – Вы хотите заточить меня в монастырь? – ужаснулась дочь. – Лишь до тех пор, пока гнев графа утихнет. – Иначе говоря – пока он жив? – Рассказывают, что граф может ударом кулака свалить быка-трехлетку, – вмешалась Барбара, которой невмочь было дольше молчать. – Эдакий здоровяк, чего доброго, проживет лет сто, и что же, моей красавице томиться до тех пор среди монашек? – она смахнула с пухлой румяной щеки слезинку. Ольгитта тоскливо вздохнула. – Надеюсь, что графский племянник со временем сам от тебя отступится, дабы не превратиться в посмешище для всего герцогства, – успокоил расстроенную дочь маркиз. – Надо только немного потерпеть. Эти слова отца Ольгитта вспоминала, сидя за столом рядом с молодым рыцарем, будто проглотившим язык. Наверное, он беспробудно глуп, а глупый муж – несчастье совсем иного рода, чем умный и властный, или старая желчная тетка с постами и молитвами. В самолюбивой юной маркизе всё противилось унизительному для ее гордости выбору, но умом девушка понимала, что прежней беззаботной жизни в отчем замке пришел конец, только не могла решить, какую предпочесть неволю. – Если бы я был поэтом, я бы сочинил балладу в вашу честь и распевал ее с самого высокого донжона, чтобы вся Лотарингия знала, как прекрасна королева сердца Сержа-Этьенна де Пишара! – устав безмолвно созерцать, восторженный жених призвал на помощь красноречие, или то, что мнил таковым. Едва заметно поморщившись, Ольгитта обратилась мысленным взором в такое милое и такое далекое теперь сегодняшнее утро. Она не знала даже имени светловолосого статного юноши, что смущал ее покой пленительным голосом и задушевными переборами лютни. В его балладах рыцари служили своим дамам беззаветно и возвышенно, до последнего вздоха, не помышляя требовать награды за преданность. Скитались, терпели жестокие лишения, сражались с драконами и кровожадными великанами… Ах, если бы этот сладкоголосый менестрель умел управляться с мечом и копьем так же ловко, как со струнами, и сразил на поединке мессира де Пишара, набивающегося ей в мужья, а еще лучше – его дядю-графа, чья злая воля питала охоту племянника! Замечтавшись, Ольгитта рассеянно подняла голову и вдруг встретила тяжелый и неумолимый, как черное грозовое небо, взгляд графа фон Бенкендорфа. От испуга, что граф умеет читать мысли, и нипочем не желая выдать этот испуг, она попыталась ответить надменной улыбкой, но губы почему-то отказались ей повиноваться и предательски задрожали, а в следующее мгновение Бенкендорф отвернулся и залпом допил остатки вина из своего кубка, после чего встал и, ни с кем не попрощавшись, покинул залу. – Дядя перебрал, но хочет завтра на нашей свадьбе быть молодцом, – рассмеялся Серж-Этьенн и пылко поцеловал руку невесты, которую та, в полном смятении мыслей и чувств, не подумала отнять. Воодушевленный, наш бравый рыцарь сжал нежные белые пальчики сильнее и вознамерился поведать их хозяйке, какое счастье ждет ее завтра, и его вместе с ней, но тут Ольгитта очнулась, отдернула руку и, пробормотав, что устала, сбежала от предсвадебного ужина еще стремительнее, чем незадолго до нее дядя жениха. – Что с вами случилось, голубка моя? – всполошилась Барбара, напуганная бледностью девушки и лихорадочным блеском глаз. – Надеюсь, что самое худшее уже позади, – все еще с дрожащими губами, ответила Ольгитта, чувствуя, как сильно колотится сердце, ужаленное холодом не то страха, не то негодования. – Этот граф… он настоящий людоед! – Да ведь не ему быть вашим мужем, – резонно заметила дуэнья. – И слава Богу! – Хоть вздумай он требовать вашей руки для себя, а не для племянника, вы бы стали первой дамой в Лотарингии после ее светлости, супруги нашего доброго герцога, и смогли бы носить эннен на несколько дюймов выше, а шлейф – на несколько локтей длиннее, чем теперь. – Не хочу тебя слушать, Барбара! – рассердилась Ольгитта. – Неужели счастье – это несколько локтей шелка? – И то правда, – неожиданно покладисто согласилась толстушка. – От добра добра не ищут, а уж ваш жених, племянник мессира графа, такой молодец и раскрасавец, что никто с ним не сравнится. Даже тот бедный юноша, менестрель, которому вы нынче утром подарили платок. К величайшему удивлению Барбары, ее строптивица-подопечная не стала хмуриться и топать ножками, как часто бывало раньше, когда дуэнья высказывала слишком неправдоподобные догадки, или напротив – оказывалась слишком проницательной, а присела на край кровати и глубоко задумалась. – Если у меня не остается выбора, я выберу того, кто более меня достоин, – промолвила она, наконец. – Уж не собрались ли вы обмануть и вашего батюшку, как он надоумил вас обмануть графа? – с подозрением покосилась на нее дуэнья. Ольгитта сняла с головы громоздкое сооружение из китового уса, крахмального полотна, тафты и полупрозрачной вуали, высотою которого измерялась знатность дам того времени. – В дороге мне это не пригодится. А сейчас принеси бумагу и чернила, Барбара, и не задавай, пожалуйста, вопросов.
Отправлено: 01.12.14 06:24. Заголовок: Ночь выдалась ясная...
Ночь выдалась ясная. Неуклюжая темная громада замка Калиньяр высилась на фоне посеребренного лунным светом неба, подмигивая звездному пастуху редкими горящими окнами. За одним из них немолодой мужчина в простом черном бархатном дуплете, подперев кулаком подбородок, склонился над шахматной доской, где оставалось совсем немного фигур. Могло показаться, что ум его целиком был сосредоточен на судьбе двух поредевших армий, но угрюмо насупленные плечи и отсутствующий взгляд выдавали в нем человека, которого что-то гнетет скорее наяву, чем на шахматном поле брани. Наконец, он смёл широкой ладонью остатки фигур с доски, процедив раздраженно: «Старый болван!» – и стал расставлять фигуры заново. В эту минуту в распахнутое окно со свистом влетела чьей-то меткою рукою направленная стрела и вонзилась в дверь за его спиной. – Принеси, – бросил шахматист спокойным голосом, не поворачивая головы, будто прилетающие из ночи стрелы были для него делом привычным и заурядным. Оруженосец, который прикорнул было на скамье в другом конце комнаты, тотчас вскочил и, не без труда вытащив глубоко застрявшую в массивной дубовой доске стрелу, подал ее хозяину. Тот развернул привязанный к наконечнику клочок бумаги, прочитал и, еще сильнее нахмурившись, велел оруженосцу немедленно позвать мессира де Пишар. – И что вам не спится, дядя? – проворчал Серж-Этьенн, через минуту вырастая на пороге. – Можно подумать, это у вас завтра свадьба, а не у меня. – Прочитай! – протянул ему дядя вместо ответа записку. Это было донесение от начальника дозора, оставленного графом, знающим, что на войне не бывает мелочей, в лесочке напротив замка его будущего родственника: «Спешу сообщить вашему сиятельству, что мы остановили группу всадников, выехавших из замка, и досмотрели носилки, которые они сопровождали. Поскольку ничего подозрительного обнаружить не удалось, мы позволили даме Барбаре Бертрамбуа, дальней родственнице маркиза, продолжить путь в монастырь св. Глодезинды». – Ну и что нам за дело до какой-то дамы Бертрамбуа, – широко зевнул Серж-Этьенн, – пускай ее едет хоть к Глодезинде, хоть к сарацинам. – А ты уверен, что в носилках сидела именно та дама, чьим именем назвалась? Племяннику сразу расхотелось спать. – Тогда почему мы еще здесь, дядя? Немедленно в погоню! Если этот трижды нами битый мессир маркиз посмел отослать из замка мою невесту, я придушу его собственными руками! Граф был уже в кольчуге и опоясался мечом. – Прежде неплохо было бы убедиться, что нас не направляют по ложному следу. – Вы думаете, дядя, что он хочет выманить нас с вами наружу, а потом запереться в замке и оставить нас с носом? Не слишком ли это умно для моего тестя? – Что замышляет твой тесть, я пока не знаю, – проворчал граф, – но знаю много славных рыцарей, которые лишились головы, потому что недооценили противника. – Тогда я сейчас же навещу мою ненаглядную Ольгитту, – ринулся Серж-Этьенн к выходу. – Только пойду туда один, – предупредил он хмурого графа, – вы – мой дядя, а не ее! Переполненный самыми разными чувствами, среди которых главенствовала нескромная мечта увидеть в спальне невесты чуть больше, чем полагается будущему мужу, молодой рыцарь резвее оленя пронесся по темным переходам замка, но возле двери, ведущей в покои мадемуазель де Калиньяр, нос к носу столкнулся с ее отцом и пятью вооруженными слугами. – Надеюсь, вы просто заблудились, мессир де Пишар? – осведомился маркиз, с трудом принуждая себя быть учтивым. – Мне приснилось, что у меня похитили невесту, – не растерялся Серж-Этьенн, который, надо отдать ему должное, вообще редко лез за словом в карман, лишь коварный Амур сумел его на время лишить дара речи. – Умоляю сжалиться над бедным влюбленным и развеять его страхи. – А я умоляю вас пощадить стыдливость моей дочери, она и без того унижена навязанным ей браком! – отрезал Калиньяр, пытаясь оттеснить будущего зятя вглубь коридора. – Я не напугаю мою застенчивую красавицу, – продолжал напирать Серж-Этьенн, – только поцелую краешек балдахина над ее кроватью. Маркиз побагровел от прилива не напускного гнева, да ведь он и в самом деле защищал сейчас нечто большее, чем просто пустую спальню. – Нет, мессир, к моей дочери вы войдете не раньше, чем станете ее мужем! – Так или уж важна последовательность, если я все равно туда войду? – наш рыцарь попытался растолкать со своей дороги слуг, но те сдвинулись плечом к плечу и по знаку хозяина обнажили мечи. – Я начинаю подозревать, что вы от меня что-то скрываете. Дяде это не понравится! Маркиз де Калиньяр не был трусом, но с некоторых пор имя графа фон Бенкендорфа отзывалось в нем противным нытьем под ложечкой и в двух десятках едва заживших ран. – Ни вам, ни вашему дяде не о чем беспокоиться, – вновь сделался он любезным, все еще надеясь оттянуть момент разоблачения до утра. – Даю вам слово… – Нас не было бы в вашем замке, если бы вы умели его держать, – проронил граф, выступая из темноты коридора. Калиньяр, хоть и дрожа от бешенства, заставил себя выдержать пристальный взгляд бывшего соратника. Он не мог рисковать, затевая бой, исход которого был непредсказуем, учитывая, что людей его и графа в замке сейчас находилось с перевесом в пользу последнего, а Ольгитта еще не успела отъехать на безопасное расстояние. – Идем отсюда, Серж-Этьенн, – велел граф племяннику. – Мы узнали всё, что хотели. – Неужели вы испугались, дядя? – недовольно фыркнул молодой рыцарь, когда они вернулись назад. – Их всего-то было шестеро, мы бы шутя с ними справились! – Зачем тратить время на потасовку, твоей невесты в ее покоях нет. – Как вы узнали, дядя, если даже не дали мне туда войти? – Если бы мадемуазель де Калиньяр была там, она бы уже сама прогнала тебя от своей двери, – усмехнулся граф. Серж-Этьенн хлопнул себя по лбу. – И как же я не догадался! – Боюсь, нелегко тебе придется в семейной жизни, – граф искоса посмотрел на племянника, занятого своими доспехами. – Но вы же всегда мне поможете советом, дядя! Ничего ему не ответив, граф велел оруженосцу седлать лошадей. Когда маркизу доложили, что его гости спешно покинули замок, а снаружи на ворота нацелены две пушки, отрезая путь возможной погоне, несчастному оставалось только метать перуны от горя и бессилия.
Отправлено: 01.12.14 09:19. Заголовок: Gata пишет: – Этот ..
Gata пишет:
цитата:
– Этот граф… он настоящий людоед! – Да ведь не ему быть вашим мужем, – резонно заметила дуэнья. – И слава Богу!
Охохо
Кряхтя, лезу в гугл. Все эти эннены. Будем просвещаться. Катя, имена персов на пять с плюсом Спасибочки за продолжительный отрывок. Теперь осталось опознать певуна под окном. Светловолосы и стройный? Эээ, я теряюсь, уважаемые. Санек бы вписался в тему, но он у нас коренастый вроде.
Лишь бы не Вольдемаром или Мишелем. Прынц и не меньше. Впрочем, прынцу все равно не обломится. Когда Беня хмурится, а потом начинает двигать в одиночестве шахматные фигуры, шансы есть только у него, сколь бы красотуля не вздрагивала и не воротила нос. За что и люблю обоих. Интересно, как на этот раз случится слияние луны и солнца? Катя, не щади - делай мне нервы, я жажду острых ощущений.
Отправлено: 01.12.14 19:13. Заголовок: Gata пишет: – Нас н..
Gata пишет:
цитата:
– Нас не было бы в вашем замке, если бы вы умели его держать, – проронил граф, выступая из темноты коридора.
Граф в своем праве, на самом деле. Нравится мне его властный напор и желание решить раз и навсегда вопрос поползновений на его собственность. Но случилось внезапное, чего сам Бенкендорф не мог ожидать. Полагаю, об этом лучше меня сказал А.С.Пушкин "любви все возрасты покорны".
Светлячок пишет:
цитата:
Катя, не щади - делай мне нервы, я жажду острых ощущений.
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Отправлено: 27.11.14 09:53. Заголовок: "Яблоко раздора", средневековый роман
Gata пишет: 
Писать, увы, получается не так скоро, как читается, но я надеюсь на вашу поддержку - если будете меня подпинывать, может быть, дело пойдет живее :)
и продолжаю.
Спасибочки за продолжительный отрывок. Теперь осталось опознать певуна под окном. Светловолосы и стройный? Эээ, я теряюсь, уважаемые. Санек бы вписался в тему, но он у нас коренастый вроде. 
(см. шапку темы)
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
