Светлячок , спасибо за отзыв Не собираюсь оправдывать героя, потому что понятно, что я как автор к нему по-любас не объективна. Но мне кажется, ситуация непростая. Так просто однозначно не решишь, что хорошо и что плохо. Моя мама, например, говорит, что любить - значит беречь...
Любимый жанр Оленьки - драма. Интересная идея сделать Мари гидом в Эрмитаже. Любовь с большой разницей в возрасте случается не так редко, как принято думать. Грустно, что Николай так поступил, но это его выбор. Я не знаю - оправдана ли ложь во спасение. Не буду морализировать.
Этот рассказ почему вызвал в памяти фильм "Осень в Нью-Йорке
Заинтересовалась, нашла в википедии краткое описание. Что-то есть. Гир в роли неутешного страдальца, как я такое пропустила посмотрю на досуге. Роза пишет:
цитата:
Любовь с большой разницей в возрасте случается не так редко, как принято думать.
Я в этом как раз не сомневаюсь - для любви года не помеха. Про девушку из того фильма кстати написано: 22-юю. И я подумала, что нигде не указала возраст Мари (специально не хотела акцентировать на разнице) - ей конечно, не 18 как вы понимаете - все-таки если человек уже работает, то должен был закончить институт как минимум. Я ориентировалась на 24 года (почему-то именно четкая цифра), а Николаю - скорее абстрактно - от 46-48. Вот так примерно. А пейринг мне впал в душу, еще когда клип про них делала.
ак просто однозначно не решишь, что хорошо и что плохо. Моя мама, например, говорит, что любить - значит беречь...
Конечно, каждый решает сам что хорошо, что плохо. По мне так я предпочитаю правду. Какая бы она не была. И дать девушке самой решить - быть рядом или нет. Это было бы их время. ИМХО, разумеется.
Отправлено: 19.06.10 19:31. Заголовок: Всплакнула над истор..
Всплакнула над историей Никса и Маши, обоих жалко безумно, но счастливый конец здесь был бы неуместен, это уже попахивает дешевой мыльной мелодрамой. Согласна со Светой - приговоренные врачами люди, бывают, доживают до глубокой старости. И не исключено, что если бы герой пошел навстречу любви, он бы остался жив. Но драма именно в том, что он поступил иначе. Прав он был, не прав, трудно судить, каждый человек делает свой выбор. Возможно, Мария узнает, что он был неизлечимо болен, и поймет, почему он ей солгал, возможно - нет, ничего уже не изменить, назад не отмотать.
Оля, спасибо за этот рассказ! Люблю твои истории, потому что какими бы они ни были печальными, все равно - светлые А драмы нужны, обязательно. Кажется, Плутарх говорил, что полезно упражнять душу горем, а желудок - голодом. Не всё же смеяться и радоваться, иногда полезно и погрустить, это делает героев еще ближе
Отправлено: 23.06.10 18:17. Заголовок: Алекса пишет: я вся..
Алекса пишет:
цитата:
я вся уревелась
Может прозвучит неубедительно, но мне самой героев жалко до слез... Алекса пишет:
цитата:
Зачем ты их разлучила? Мари потом всё узнает и не сможет простить себя и его. Это ужасно.
Мари кстати не обязательно что-то узнает - по мне, такая вероятность как раз небольшая. Но даже если так, имхо, ей нечего прощать ни себе, ни Николаю. Никто не виноват. Такая судьба... Один солнечный луч. Который оставил после себя и тепло, и горечь, и мягкий прощальный свет.
Отправлено: 25.06.10 05:21. Заголовок: Olya пишет: Может ..
Olya пишет:
цитата:
Может прозвучит неубедительно, но мне самой героев жалко до слез...
Звучит убедительно. Как можно им не сочувствовать
Olya пишет:
цитата:
Но даже если так, имхо, ей не нечего прощать ни себе, ни Николаю. Никто не виноват
Не могу согласиться. Если Мари узнает, у нее будет горечь от обмана Николая. Винить она будет только себя, что не почувствовала и не распознала неправду. Это самое ужасное - терзаться, когда ничего не можешь изменить. Поэтому я не желаю ей узнать.
Отправлено: 15.01.12 01:52. Заголовок: Из закромов.
Из закромов
Иллюзия
Герои: не в рамках канона Драма, 21 век Повествование ведется от лица Владимира Корфа.
Сегодня на море пасмурно. Штормит. Огромные волны накатывают на берег и оставляют на гальке пенные брызги. Полоса горизонта расплылась так, что небо и море кажутся единым целым, как будто и вовсе нет границы между ними - как будто строка одной книги. Строка книги, где все расписано на много лет вперед, хоть людям и удобней считать, что жизнь только в их руках. Я в это не верю. Я верю в провидение, и в то, что все, что происходит с нами не случайно. Все имеет свою причину. Даже любовь… Все яростнее волны набрасываются на берег, все ближе и ближе они подступают к моим ногам. Обжигая холодом, которого я не чувствую. Я смотрю на чаек, с гортанными криками играющих на гребнях волн, и вижу, как отделившись от общей стаи, одна из них летит прямо ко мне. Она смотрит мне в глаза. И не знаю, может быть, я схожу с ума, но мне отчего-то кажется, что это знак. Знак от той, которая ушла навсегда. Возможность передать послание туда, куда не долететь письмам. Мы долго смотрим друг на друга в молчании. И мне все более кажется, что где-то рядом слышится нежный девичий голос. Он заполняет собой безлюдный берег, перекрывает рокот волн и шум прибоя. Эти фантазии, как, верно, назовут их циники, все, что у меня осталось от любимой женщины. Последняя нить. Нить, которая не обрывается уже восемь лет. Нить, которая не оборвется никогда. Я хорошо помню день, когда увидел ее впервые. Хотя в моем подчинении были сотни людей и новая сотрудница, казалось бы, не должна была вызвать интереса у главы концерна. Анна. В то лето она заступила на должность прежней стенографистки Миши, ушедшей в декретный отпуск. Миши, Михаила Репнина. Моего всегда суетившегося, замотанного делами заместителя. Моей правой руки и лучшего друга. Нашу дружбу не отменяло даже то обстоятельство, что у меня были основания подозревать его в связи со своей женой. Вернее, на тот момент слово "основания", наверное, следует признать слишком громким. А сейчас... сейчас я просто знаю то, что знаю. Так или иначе, Лизу я не ревновал. Мы никогда не любили друг друга. В детстве были друзьями. А потом трагически погибли ее родители, и груз этот придавил всегда гордо расправленные Лизины плечи. Мне было жаль ее. Хотя я никогда не признался бы кому-нибудь и даже себе, что женился на подруге детства отчасти из жалости, отчасти из желания согреть, утешить, развеять ее горе. Мне она казалась идеальной женой, и со временем между нами даже установился своеобразный "пакт о ненападении" - не было ревности, не было докучных вопросов, не было чувств. Лицо Лизы обладало редкой выразительностью, а живость натуры добавляла ей какого-то особо шарма, не оставляющего мужчин равнодушными. Я сознавал, что у меня красивая жена. Я сознавал, что у нее могут быть романы. Наверное, странно, но меня это не трогало. Закатывать допросы с пристрастием только ради того, чтобы отметиться в роли супруга у меня не было ни желания, ни времени. Такова реальность двадцать первого века, где брак часто походит на сделку со строго или не слишком оговоренными условиями. У каждого из нас была своя жизнь, и я не считал нужным вмешиваться. Я помнил о том, что у меня есть жена, что могу обсудить с ней любой вопрос и если имел возможность поужинать дома, несмотря на всю свою занятость, бесчисленные разъезды и перелеты, никогда этой возможностью не пренебрегал. Лиза вкусно готовила, всегда готова была дать дельный совет. И я действительно всегда делился с ней своими планами и начинаниями, идеями и проектами. Эти разговоры были чем-то вроде привычного ритуала, они отличались той же обстоятельностью, с которой аккуратные люди развешивают одежду в шкафу. Не то, что я довольствовался малым - нет, просто не желал большего. И мне искренне казалось, или же нет, снова не так - я не допускал и тени сомнения, что мы оба довольны жизнью... И только встретив Анну, впервые поймав ее взгляд, я понял, как был далек от истины. Эта девушка с пепельными волосами и нежно-голубыми глазами перевернула верх дном мое сознание. Оскар Уайльд сказал: «Все мы погрязли в болоте, но некоторые из нас смотрят на звезды». Верно, до чего же это верно! И у каждого человека в жизни есть такая звезда, что может, мимолетно мелькнув на его пути, согреть и снова дать почувствовать себя живым - не затертая до дыр банальная фраза, а дар, который не имеет цены. Такой звездой стала для меня эта девушка. Я никогда не поверил бы, что ей уже за двадцать, если бы не знал наверняка - лицо ее было таким юным, таким, казалось бы, вовсе не тронутым жизнью, что она больше смахивала на школьницу. И мне, мужчине с уже вполне сложившимися жизненными взглядами, оставившему за плечами без малого тридцать два года долго приходилось спорить с собой, даже не спорить, - ведь спорить с сердцем бесполезно, и никому еще не удавалось! - а скорее пытаться понять, как я мог влюбиться вот так, с первого взгляда - как какой-то зеленый юнец, как глупый мальчишка из сентиментального романа... Не знаю… Знаю только, что никогда не лгал самому себе. Ноги сами несли меня к кабинету Миши, хотя прежде пользуясь положением босса, я никогда не утруждал себя подобными визитами. Но с появлением Анны готов был проделывать это по несколько раз на дню, лишь бы увидеть склоненную над бумагами светловолосую головку и обращенные на себя глаза... Ее глаза... Я помню, что всегда отчаянно хотел рассмотреть их ближе - они казались мне далекими горизонтами, всю полноту и прелесть которых невозможно понять коротким взглядом. Как невозможно вычерпать море. Хотелось смотреть в них целыми часами и днями. Хотелось смотреть в них всю жизнь... О, если бы я только знал, сколь мало отмерено времени этим чудным голубым глазам... Если бы только знал, что скоро они закроются навсегда... Сколь много бы я сделал не так. Сделал бы не так все. Если взглянуть на себя со стороны, мы увидим то, что не отметит ни один самый решительно настроенный критик. Потому что ни один сторонний порицатель не заглянет нам в душу, он будет критиковать внешние, видные глазу проступки, а люди... они грызут себя изнутри. День за днем, мгновение за мгновением, без перерыва и паузы. Поворачиваешь время вспять снова и снова, и снова и снова все так же не можешь постичь, отчего же какие-то мелкие, незначительные препятствия могут встать между влюбленными взглядами, вырастая в сухие официальные слова, совсем не те, которыми говорит сердце. Женат, холост, влиятелен... Но разве, разве за это любят? А если нет, то почему мы не в силах поломать барьеры, построенные в наших собственных головах?! Доводы рассудка против доводов сердца. На чьем счету больше побед, а на чьем больше поражений? И что стоит выше этой внутренней борьбы? Сейчас уже ничего. А тогда… Тогда, когда я думал о ней каждую минуту - когда подписывал бумаги, когда видел поднимающееся над крышами солнце, когда порывался поговорить с ней и не знал, какие подобрать слова, чтобы не вызвать отторжения и чтобы она поняла - я не собираюсь делать из нее свою игрушку. Что это не прихоть и не легкое увлечение, а самое настоящее, пусть неожиданно и случайно, но необыкновенно сильно задевшее сердце чувство. И здесь столкнулось все - устоявшаяся нормальная жизнь, известный своей пошлостью сценарий отношений секретарши и босса и вклинивающиеся между этим финансовые затруднения концерна, которые сами собой не могли сойти на «нет». А о чем же думала она, Анна? Теперь, когда уже не получить ответа, так легко и в то же время сложно домысливать самому. Может быть, я льщу себя мыслью, что она вообще обо мне думала? Но нет, я знаю, каждой частичкой своей души она также стремилась ко мне, и этого сознания у меня не отнимешь. Не потому что слишком тяжело и невозможно принять обратное, просто у любящих людей есть свойство примечать все вплоть до малейшей дрожи любимого голоса и не ошибаться в побуждающих ее причинах. Хоть и не понимаю, какой идеал эта прелестная юная девушка могла найти во мне? Какого героя любимых книг узнало в самом что ни на есть примитивном мужчине ее сердце? Анна, любимая, о чем ты думала, когда поспешно опускала ресницы, боясь встретить мой взгляд? В каких весенних долинах витали твои мысли, когда однажды я вошел в Мишину приемную и, увидев твои озаренные счастьем глаза, невольно замер, пораженный удивлением. Тогда впервые в жизни я осознал, что помещение может быть освещено не солнечным и не электрическим светом, а светом радости, идущей из самого сердца. Ты смотрела не на меня. Ты не видела ничего вокруг, ты ничего не замечала - лишь легонько поглаживала пальцами мою фотографию на первой полосе газеты. Она казалась мне ужасной, и я, признаться, готов был оторвать руки незадачливому фотографу, но ты смотрела на нее так, как будто это бессмертное произведение искусство, по меньшей мере - восьмое чудо света. Одна ручка подпирала маленький подбородок его прелестной обладательницы, а вторая, легко касаясь, медленно скользила по кромке фотографии, так словно ты старалась навечно запечатлеть в памяти мои черты. Как же мне хотелось вечно любоваться твоими сияющими глазами, но я тихонько отступил назад. Почему отступил, зачем? Зачем не сделал еще всего лишь пару шагов и не накрыл твои пальцы своими? Зачем, поглощенная своим занятием, ты не услышала легкий скрип двери, и зачем в тот момент я был несказанно тебе за это благодарен? Когда я слышу шекспировское: что жизнь театр, и мы все в нем актеры, мне хочется рассмеяться в голос над простой истиной, прикрытой великим драматургом более изящными и высокопарными словами. Театр без сомнения звучит недурно, но едва ли правдоподобно. Наша жизнь скорее тропинка. Мы идем по ней все время с разными чувствами и с разным настроением. И оттого она всегда кажется нам разной. Иногда – огромной, полной соловьиными трелями рощей. Но стоит заслушаться этими трелями, и незаметно для тебя самого она все сужается и сужается - до тех пор, пока не оборачивается канатом, раскачивающимся над бездной. Один неверный шаг грозит провалом, и оттого мы иногда то сильнее хватаемся за канат, продолжая идти, то отступаем назад, по здравому размышлению решив обождать и набраться сил. И сколько времени займет этот привал, не дано рассчитать ни одному математику в мире. Что-то подталкивает, а что-то отдаляет, и чаша весов склоняется из стороны в сторону. Ведь впереди тоненький канат над ревущей бездной. Нет права на неверный шаг. Но только, если вспыхнут там, на противоположной стороне огоньки, совсем не страшно будет ступить на тонкий трос. Не страшно будет пройти все до конца, потому что мощная сила внутри будет исподволь подвигать тебя к ним, рассеивая все иные чувства, кроме желания приблизиться. Я знаю. Так было со мной. Когда я увидел, как пальцы Анны осторожно касаются моего лица. Пускай не вживую - через поверхность газеты, но глаза ее зажглись самыми искренними, живыми огоньками, какие только возможны. Эти огоньки и стали моим компасом - тем, следуя которому можно перейти любую дорогу. Даже если она раскачивается над краями бездны.
Отправлено: 15.01.12 01:55. Заголовок: Когда первый солнечн..
Когда первый солнечный луч встает над крышами домов, он высвечивает не только приятное и радужное глазу. Он высвечивает все. У всего в мире есть противоположная сторона. Потому-то нам так сложно выбирать. Но сделав выбор, осознав его в своем сердце, мы должны его придерживаться. И как бы мне ни тяжело было думать о Лизе, об откровенном с ней разговоре, я сознавал его неизбежность. Несмотря на то, что наш брак давно превратился в фикцию, несмотря на то, что мы вряд ли когда-нибудь любили друг друга. Тяжело. Просто тяжело. Жена всегда была в моем сознании той юной девушкой, принявшей мое плечо, когда жить ей было невмоготу, милой озорной девчушкой, обожавшей в детстве играть со мной в прятки. Она была удивительной. Женившись на ней, я искренне полагал, что до конца дней буду ее верным другом и опорой, и теперь меня коробила мысль о том, что где-то в душе я уже все решил за нас двоих. Я знал, что даже если и услышу слова протеста из ее уст, они ничего не изменят. Они не изменят того, что я люблю другую и хочу быть с ней честен. А как можно быть честным с женщиной, когда она заранее сочтет все сказанное тобой ложью. Твои чувства предстанут перед ней лишь в свете игры порывов женатого мужчины, красавца, наделенного к тому же деньгами и властью, только укрепляющих в сознании образ охочего до приключений типа. Я понимал, что так не смогу. И не хотел с этого начинать. Приводя про себя неоспоримые доводы для разговора с Лизой, я и представить себе не мог, что моя невозмутимая на вид жена уже тоже все решила. За меня. Тем вечером, когда я наконец решился на этот разговор, она, поджав под себя свои красивые длинные ноги, листала в кресле глянцевые журналы. Я смотрел, как она перелистывает страницы, ненадолго останавливаясь, пробегает, скорее по привычке нежели из желания, глазами текст и снова листает. Трудно было сказать, так ли уж занимает ее эта процедура. Или она чувствует мой взгляд, но хочет его избежать. - Лиза, - тихо позвал я ее, наконец. Она подняла голову и спокойно посмотрела мне в глаза. Я попытался улыбнуться. - Как прошел день? Она вздохнула, по лицу ее было не различить, увенчалась ли успехом моя попытка улыбки: - Хорошо. А у тебя? Этот вопрос, как и тон, каким он был задан, напрашивался на усмешку, которую было трудно сдержать. - Хорошо. Она снова занялась журналами. От странице к странице листая, как мне показалось, все более резко. - Лиза… - Если ты хочешь о чем-то поговорить, я тебя слушаю, - в голосе ее зазвенело непривычное напряжение. - Признаться, да. Но… я не знаю, с чего начать. - Начни с главного. - Верно, - немного помедлив, я тихо спросил, - ты счастлива, Лиза? Если она и была удивлена вопросом, то не подала виду: - Конечно, - этот спокойный твердый ответ и сопровождающий его прямой взгляд привели меня в состояние некоторой растерянности. Я не ожидал такого течения разговора. В голове у меня мелькнуло в тот момент, что Лиза о чем-то догадывается, хоть я и представить не мог откуда. Тот характер отношений, что был между мной и Анной уж точно не предполагал хоть сколько-нибудь обоснованных догадок или домыслов. Прежде чем я успел собраться с мыслями, зазвонил Лизин телефон. Кажется, он вибрировал на журнальном столике. Мы одновременно нагнулись за ним, и прежде чем жена успела взять его в руки, я заметил окончание имени, высветившегося на экране - «ша». Лиза поспешно вышла из комнаты. «Ша» - окончание не одного десятка имен… Но для меня оно почему-то упорно соединялось в сознании только с одним… Значит, я все-таки не ошибаюсь. Лиза и Репнин… Присев на подлокотник кресла, я почувствовал, как губы трогает улыбка. Теперь я был уверен в правильности и своевременности разговора не только для себя. Скоро нам всем будет нечего скрывать. Так думал я, даже не представляя как прав и не прав одновременно. Следующим утром, едва переступив порог своего кабинета, я увидел Репнина. Явно взволнованного и с отчаянной жестикуляцией принявшегося объяснять мне суть свалившейся на наши плечи проблемы. По правде говоря, весть была не из приятных. Одни из ведущих наших поставщиков за границей собирались расторгнуть сделку. Похоже, им показалось, что мы ведем двойную игру, и Миша в столь сильных выражениях доказывал мне необходимость нашего партнерства, (которую я, к слову сказать, понимал и без него) что из всего сказанного проистекала необходимость незамедлительно уладить ситуацию. Разумеется, это было важно. Но для меня куда важнее сейчас было иное. Пока я обдумывал, под каким благовидным предлогом преподнести это Мише, он уже ушел далеко вперед, остановившись на фразе: - Владимир, я уже предупредил твоего пилота и… - Мишель, послушай… - Владимир, не время привередничать, на карту поставлено очень многое. Я думал о том же, с той лишь маленькой разницей, что мы явно вкладывали в эти слова разный смысл. Мне бы хотелось сказать, что именно по этой самой причине лучше поехать ему, но вовремя сдержался. Миша не производил впечатления влюбленного человека или же хорошо маскировался. Я подумал об Анне. В сущности, что такое пара-тройка дней?! Для любящего сердца это не срок, а дела действительно требуют разрешения. Отложив полет, по крайней мере, на несколько часов и делая вид, что всеми силами стараюсь проникнуть в суть услужливо поднесенных мне Мишей бумаг, я, однако, преследовал единственную цель - еще раз увидеть ее. Я знал, что она всегда обедает в кафетерии на первом этаже. У нас установились «свои места», которые мы никогда не меняли. Она всегда садилась с подругой возле окна, а я - за столик ровно по диагонали, откуда мне ничто не мешало наблюдать за ней. Также случилось и тогда. Я почувствовал ее приближение издалека. Хотя шаги ее были настолько легки, словно она шла, вовсе не касаясь земли. На ней было темно-серое шерстяное платье свободного покроя, выразительно оттеняющее светлые волосы. Ее милое, оживленное открытым смехом лицо дышало самой жизнью со всеми ее удивительными проявлениями. При всей своей кротости в нем было столько энергии, столько радости каждому новому часу и дню, что один ее вид был способен, казалось, сгладить все острые углы на свете. Одно только ее присутствие было причиной того, что все нежное еще более находило в душе отзыв, веселое заражало, а скучное раскрашивалось всевозможными красками. Единственное, что омрачало это ощущение - время. Время - мой непримиримый соперник и дуэлянт. К несчастью оно снова утекало так быстро, как и всегда когда я видел ее, работало против меня, будто кто-то нарочно ускорял его бег. И вот уже тонкие пальцы ее приложили к губам салфетку, подруга что-то шепнула ей на ухо и поднялась со стула. Улучив момент, когда Анна обернулась, ища глазами официанта, я осторожно перебрался на стул, который прежде занимала вторая девушка. - Марина, разве ты не?.. Подняв глаза, она увидела меня. И никогда в жизни мне не забыть того ее взгляда. В нем было столько всего… Удивление, смятение, робость и… радость… Да, радость! Такая нечаянная, несмелая, какая иногда видна в глазах детей, когда взрослые угадывают их желание… Подсознательная боязнь расплескать эту радость, предаться ей полностью, словно стоит это сделать, и она тотчас же исчезнет, испарится, растает как напечатленье первого поцелуя. Даже при всей моей склонности к преувеличению, очевидно было, что девушка не может подчинить себе собственные чувства. И оттого столько различных выражений мелькало в ее лице, и с каждым оно преображалось по-новому. Это были удивительные, совершенно особенные и - не побоюсь этого слова - волшебные превращения. Пусть в тот последний раз, когда я видел ее, мы не сказали друг другу ничего такого, что могло бы как-то обозначить наши чувства. Да, это были лишь ничего не значащие фразы, которые было можно принять за простое желание поддержать разговор, время от времени перемежавшийся долгими паузами. Пусть так, неважно. Ведь эти волшебные изменения милого лица говорили куда ярче слов. Говорили за все прошлое и будущее.
Отправлено: 15.01.12 01:56. Заголовок: Я помню ту поездку к..
Я помню ту поездку как в тумане. Я смотрел на номер ее телефона и отчаянно хотел позвонить по нему и услышать ее голос, но каждый раз с трудом останавливал себя. Все казалось, я скажу что-нибудь наобум и невпопад, невольно отпугну ее или обижу. Эти три дня были самые счастливые в моей жизни. Они были полны предвкушения чего-то нового, чего я прежде никогда не испытывал. Они были полны всех терзаний и мук сердца, которые зовутся самыми сладкими муками на свете. Ситуация, грозившая разрушить партнерство, показалась мне, по правде говоря, не столь серьезна, сколь описывал ее Миша, но я предположил, что он по своему обыкновению просто решил перестраховаться. Да и то возвышенное состояние, в котором я находился, не оставляло в душе места на кого-то сердиться. Я думал только о ней. Удивительные красоты окружающей меня сказочной Германии с ее маленькими домиками и старинными замками впервые не трогали сердце. Все, что есть самого прекрасного в мире: моря, небеса, реки - все это казалось мне лишь отражением прелести Анны, без нее, как следствие, не имеющими смысла. Единственное, с чем у меня была заминка - так это с желанием что-то ей привезти. Что-то такое, что могла бы она принять - совсем небольшой сувенир, но в то же время подобранный со вниманием и любовью. Но что это должно было быть, я совершенно не представлял, и готов был уже признать, затею конченной, если бы перед самым отлетом не увидел в одном из маленьких магазинчиков фарфоровую фигурку чайки. Искусно выполненная, белая с очень бледной голубовато-серой мантией, она привлекла мой взгляд почти мгновенно. От нее веяло той же невесомостью, хрупкостью и изяществом, что и от Анны. Удивительная белая птичка, приносящая с собой тепло, мягкость и свет. Да, это была она. Вне всякого сомнения, только и именно она. Легкая, удивительная, не такая как все. Я представлял, как ее тонкие пальчики касаются фарфорового оперения, и улыбка трогала мои губы. Боже, можно ли быть таким счастливым?.. Я задавал себе этот вопрос вплоть до того момента, как наконец справился с сомнениями и набрал номер ее телефона. Был вечер. И сойдя с трапа самолета, я задумчиво обводил глазами облака, затянувшие небо. Каким странным кажется, когда ты счастлив, что кто-то или что-то, пусть даже неподвластная человеческим силам природа, может не делить это счастье вместе с тобой… - Алло, - тихий неторопливый голос. Он рождал в груди столько чувств, что невозможно передать. - Анна… Она не сразу ответила. Или что-то хотела сказать, а я не успел дождаться этого. - Анна, вы не узнаете меня? - Узнаю, но удивлена слышать, Владимир Иванович, - по ее тону мне показалось, что она улыбается, и я отчаянно захотел увидеть эту улыбку немедленно, прямо сейчас. Сознание оттого, что она где-то совсем рядом, затопило счастливой волной. Наконец-то я смогу увидеть ее. Наконец-то смогу поговорить с ней. О том, что навсегда изменит наши жизни. Счастье так близко. Всего в одном шаге. - Правда? - А вы бы на моем месте не удивились? - она тихонько рассмеялась, и в интонации ее смеха угадывалась радость. - Не знаю. Я рад, что вы все еще не положили трубку. - Признаться, подумываю об этом. Боюсь, мне будет неудобно заводить машину, разговаривая по телефону. - Анна, я… - в растерянности я остановился. Я совершенно не знал, как заговорить о встрече. Как не оттолкнуть и не спугнуть ее своей поспешностью. Как выглядит в ее глазах мое поведение? Может быть она считает, его совершенно обыденным и, что казалось мне самым ужасным, относящимся не к ней одной… Все эти вопросы и страхи померкли перед звонкостью ее восклицания. - Кажется, вы собирались что-то сказать! Но теперь извините, я уже не буду дожидаться… - Нет, Анна, я… - вдохновленные слова, которые я уже был готов произнести, неожиданно были перебиты оглушительным треском. Что-то ухнуло, заскрежетало, зазвенело, и… трубка замолчала. Казалось, что сама земля дрогнула под моими ногами, но эта дрожь была ничем по сравнению с повиснувшей вдруг тишиной… Тишиной всего смеха, что тем мгновением навсегда умер в моей груди, тишиной всех недосказанных слов, звуков вальса, которые никогда уже для нас не прозвучат, остановленных самой смертью признаний… Подумать только, последние слова ее в жизни были адресованы мне. Ее жизнь оборвалась последней нотой смеха и рассыпалась фейерверком огненных струй взорвавшейся машины. Анна, Анна… Удивительно прелестная девушка с чистыми голубыми глазами. Ее голос звучал в моих ушах как самая красивая песня. Он и растаял как песня - в один миг. С той оговоркой, что этой песне не повториться никогда. Произошедшее казалось таким бессмысленным и глупым, что не могло быть правдой. И все же было. Глупой реальностью, иллюзией жизни, потому что самой жизни без нее быть не могло. Все было кончено, все навсегда утратило свое значение. Искореженные останки взлетевшей на воздух машины, следственная группа и вопросы, на которых не было ответа. Какая она была, чем жила, были ли у нее враги? Сидящая перед зеркалом Лиза поперхнулась смехом на последние слова. - Враги? Бог мой, наши правовые органы так любят повозить языками на пустом месте, что иногда становятся смехотворными в этом своем стремлении. Враги! Слишком громкое слово для мести отвергнутого любовника или еще чего-нибудь в подобном духе. Нынешние девицы слишком легки в обращении, порой не задумываясь о последствиях. А последствия выходят не из приятных. Лиза, конечно, не могла не знать о произошедшем. Весть о трагедии, произошедшей возле здания крупного концерна облетела город в одно мгновение. Одни называли это предупреждением, другие уверяли, что девушка приняла участь, не предназначенную себе, третьи… не знаю, наверно и они что-то говорили. Благодаря особо тесным отношениям с моим замом, жена, конечно, была осведомлена не хуже других. Это не удивляло меня. Но эти слова… Эти слова об Анне… Больше, чем я мог снести. - Лиза, перестань! - голос мой прозвучал надрывно и даже грубо. - Ты даже не представляешь, о чем говоришь, ты… Она расчесывала волосы и обернулась ко мне с гребнем в руках. Было что-то такое в ее взгляде, отчего дрожь прошла волной по позвоночнику и отозвалась покалыванием в кончиках пальцев. - Какой ты, оказывается, ревнитель чести молоденьких барышень! - орехово-золотые глаза поблескивали чем-то таким, что делало неузнаваемым лицо привычной Лизы. Передо мной была незнакомка. И она смеялась сейчас из зазеркалья. - Ну что ты так смотришь на меня, дорогой? Это мне впору тебя разглядывать. Ты выглядишь очень странно. Сломленным, угасшим. И из-за чего, из-за какой-то молоденькой профурсетки, которую знал без году неделя? Странно обнаруживать столь разительные перемены в собственном муже, не так ли? - Что ты хочешь сказать, Лиза?.. - А ты не понимаешь! Или не хочешь понимать. Может быть, дать подсказку? - неприятное предчувствие теперь уже не покалывало, а жгло, слепило глаза, от слова к слову охватывало все существо. - Глупым ищейкам никогда не докопаться до правды. Этот эксклюзив я оставила только для тебя, милый. Ты разве еще не догадался, и мне назвать вещи своими именами? Лицо ее дышало такой неукротимой злобой, что казалось, это лицо разъяренной львицы. И теперь я не узнавал не только ее лица, но и своего голоса. - Лиза, ты… - О, разумеется, не своими руками, - она брезгливо поморщилась. - Но у нас есть повод отпраздновать твое второе рождение! - шутливо салютуя своему отражению флакончиком духов, она рассмеялась. - Да-да, эта девчонка спасла тебе жизнь. Как это романтично, не правда ли? Спасти жизнь любимого ценой собственной жизни! Шекспировские страсти! - Она даже не удосужилась повернуться ко мне, только изучала в зеркале мое отражение. - Вижу, ты совсем не понимаешь, о чем речь. По-моему, у тебя такое чувство, что я брежу, но спешу тебя успокоить - в голове моей сейчас только ясность и покой. Да, покой! - она размеренно пропускала черепаховый гребень меж шелковистыми нитями волос. - Помнишь этот гребень, Володя? Ты подарил мне его в день свадьбы. И даже никогда не замечал, что он всегда при мне. Ты попросту не мог этого замечать. Ведь я для тебя никогда не была женой. Скорее, чем-то вроде старого изъеденного молью пальто, с которым вроде бы и жалко расстаться, но и неприятно снова носить. Чем-то тем, что терпят по необходимости и какой-то странной жалости, замешанной на многолетней привычке. Ты словно оказывал мне благодеяние, живя со мной. Мне, - голос ее, звеня, устремился куда-то высоко-высоко, словно намереваясь достигнуть пика Эльбруса, с которого мысленно она, верно, никогда и не спускалась, - Долгорукой! Я просто смотрел на нее. Смотрел, не в силах ничего сказать. Волнистые золотые волосы струились по плечам, словно мантия на плечах королевы. Королевы зла. - Как же я ненавидела твое благородство. Ты женился на бедной, потерявшей родителей девочке, с тем чтобы доказать себе, что способен на благородный поступок, так? И чтобы потом никогда не интересоваться ее жизнью. Тебе было все равно. И даже моя связь с Михаилом не занимала тебя хотя бы в той степени, чтобы ты удостоил ее парой слов. Даже если ты настолько легковерен, то не слеп и не глуп - ты не мог не догадываться. И наверно, в душе смеялся над этим. Над глупыми попытками собственной жены привлечь твое царственное внимание. Что ж, - она холодно сощурила глаза, - я тоже довольно натешилась твои неведением. Тот, кого ты считал лучшим другом, считал дни до того, чтобы убрать тебя с дороги. Ему не терпелось стать владельцем концерна. Ты же знаешь, мне принадлежит немалая доля акций, а с теми деньгами, которые он надеялся получить, можно было легко выкупить остальное. Глупец! - она запрокинула голову назад, и плечи ее содрогнулись смехом. - Еще один глупец, почитающий себя неотразимым. Он полагал, что я все это принесу в жертву ради его смазливой мордашки. Слушать его фантазии было конечно забавным, но я никогда не фантазировала вместе с ним. Мне была нужна только одна жертва - ты. Единственная цель - уничтожить тебя. - Почему же ты не сделала это? - полустоном-полувздохом прорвалось отчаянное, невозможное уже желание все переиграть, чтобы ненависть Лизы могла обратиться на меня, даже если ради ее удовольствия мне предстояло умирать не один, а много-много раз - все что угодно, лишь бы эта ненависть могла обойти стороной Анну… Она неопределенно повела плечами: - Не знаю… Когда мы долго к чему-то идем, поневоле начинаем бояться, что задуманное свершится чересчур скоро, лишив нас обещанного смака. Свершится как-то не так, как мы хотели. Начинают точить сомнения. Сомнения не в правильности решения, а в том, как его лучше осуществить. Ведь можно сделать это только раз, а значит без права на ошибку, - она облизнула языком губы, словно эти слова давались ей с трудом. - Подумав, я все более приходила к мысли, что хочу не просто убить тебя, а именно уничтожить. Так чтобы в твоей жизни ничего не осталось. Ни-че-го. Ни плохого, ни хорошего. Пустота. Та, что сжимает своей холодной цепкой рукой, и мы не в силах ничем ослабить эту хватку. И пусть мои слова будут ужасны, но я верю, какими бы целями мы не руководились и какие бы средства не избирали в их достижении, что-то свыше направляет наш путь. Иначе откуда бы такая удача - эта милая голубоглазая девочка, Анна… - голос ее дрогнул на этом имени, и она снова занялась волосами, все сильнее продирая сквозь пушистые волны гребень. - Не знаю, правда, что ты в ней нашел. Если тебя привлекли кротость и смирение… Кажется, в юности я была такой же. Но ручаюсь, за столько лет нашего брака, ты не наградил меня и одним таким взглядом, что походя посылал ей… - она всплеснула руками, как будто искала и не могла найти им иного применения. - Но это не главное, главное, я поняла, что нужно делать. Как заставить тебя страдать так же, как страдала я. От твоего безразличия, от мук фамильной гордости, которая все же не могла помешать мне любить мужчину относившегося ко мне, как к какой-то пустой безделушке, - она закончила тише, - равно как и ненавидеть его. Зеркальная глубина не умела лгать. Она не могла лгать и о выражении Лизиных глаз, подтверждающих ее слова, пусть сердце и объявляло их невозможными и немыслимыми. Пусть ему и казалось, что это игры света или моего воспаленного разума. Лиза, наконец, удостоила меня коротким поворотом головы. Сейчас она была поистине прекрасна. В ореховых глазах поблескивали золотистые искорки, придающее ее лицу какое-то особенное выражение. Я помнил его только однажды. Когда давным-давно, много лет назад, положил ей на колени желтые розы. Желтые розы - предвестники несчастья, кольнуло меня тогда что-то среднее между приметами и суеверием, но полный самодовольства, я отверг эти глупости, приправляя галантный жест комплиментом, от которого лицо Лизы залилось счастливым румянцем. Кажется, это был какой-то праздник, и мое поздравление было скорее данью учтивостью девушке, еще не бывшей тогда мой женой и даже невестой, чем проявлением чувств. Но глаза ее вспыхнули тогда этим огнем. И горели, и струились, и переливались им, ровно до того мгновения пока я неосторожно не перевел этот порыв в шутку. Даже не то, что неосторожно. Для себя я сделал это совершенно естественно, не замечая ничего «такого» в своих словах. Они не несли в себе какой-то двойной смысл. Для того смеющегося мальчишки с вихрастыми черными волосами слова эти, как и сопровождающая их шутка были ничем не примечательны. Но - я понял только сейчас - не для нее. Да, в этот миг, когда переворачивалось все в моем сознании, в миг подобный неожиданному раскату грома, так удивительно четко, до малейших деталей мне вспомнился тот далекий случай не то еще детства, не то уже первой юности… Она отодвинула стул и поднялась, гордо возвышаясь надо мной. Черное бархатное платье как будто очередная насмешка, как выражение солидарности трауру, который она устроила для меня. Подумать только, я медлил и, терзаясь муками не то совести, не то смятения и робости, не знал как заговорить с ней об Анне. А она… она хладнокровно замышляла ее убийство. Я чувствовал, как боль наполняет все тело дразнящей мыслью, что все могло быть иначе. Мыслью, что это иначе не наступит уже никогда. И она угадала это, она все предусмотрела, и сейчас взирала на меня с нескрываемым торжеством - с каким воин смотрит на побежденного врага перед заключительным ударом, от которого тот уже не сможет уклониться. - Ты собирался избавиться от последней помехи на пути к новой жизни. Метнуть в меня последний камень, но… так уж случилось, что я перехватила его и обернула против тебя. Счастье было так близко, правда? - это саркастическое замечание трудно было назвать вопросом. Это была констатация факта. Как и то, что произнося эти слова, она пила их. Жадно и вместе с тем неторопливо - до дна. - Но ведь Анна, она была ни в чем не виновата… - Верно, - глаза ее были устремлены куда-то мимо меня, - так всегда и бывает в жизни. Кто-то ни в чем невиноватый становится разменной картой в чужой игре. Хочешь я открою тебе маленький секрет, - она небрежно смахнула опавший на лиф платья волосок так обыденно, словно говорила о самой непримечательной вещи на свете, - скоро с нашим общим другом Мишелем произойдет несчастный случай. Царь и бог в мирке, созданном его воображением, он все еще не может думать ни о чем ином, кроме того, как занять твое место. Полагаю, от увещеваний он вскоре перейдет к угрозам, считая, что я нахожусь от него в непреодолимой зависимости. Быть может, куда проще было уступить его чаяниям, но нынче это идет вразрез с моими планами, - она не могла, да и не собиралась хоть мало-мальски скрыть ликования в чертах и голосе, плавно опускавшемся до шепота, - я хочу, чтобы ты жил долго. С тем, что знаешь и чувствуешь. Ярость все крепче сжимала горло, единственное, о чем можно было думать - чтобы хоть на мгновение прекратился этот невыносимый свистящий шепот. Чтобы он замолчал, стих и еще лучше - больше не возобновлялся никогда. Полный ярости, не ощущая над собой контроля, я сомкнул руки на плечах Лизы и с силой тряхнул ее. В тот момент я был способен на все. Она говорила, дышала, смеялась, а Анны больше нет, совсем нет… Кровь закипела в голове, потворствуя желанию стереть в порошок эту чужую мне женщину, с такой легкостью рассуждающую о человеческих жизнях. - Убери руки, идиот, - каждая черточка ее лица была исполнена презрения. Ни признака страха или растерянности. Словно каким-то шестым чувством она угадала то единственное, что может ее спасти. А может, все та же фамильная гордость не допускала и мысли о том, что кто-то может загнать ее в угол. - Ты не способен на это. Ты вообще ни на что не способен. Я и хотела запомнить тебя таким. Растоптанным и жалким. Птицей с подбитыми крыльями, которая никогда уже не взлетит. Руки сами опустились от ее плеч. Она медленно вышла. Но это было уже неважным. Я больше не слышал слов. Я думал только о выбираемой с любовью маленькой фарфоровой птичке, которой уже никогда не коснутся пальцы Анны. Белая чайка. Не слепящая глаза своей яркой красотой, но поселившая в душе веру, стремление к свету и счастью. Белая чайка. Та, что живет сразу в трех стихиях природы: она и касается крыльями волн, и снует вдоль береговой линии, и взлетает высоко в небо. Она везде. Как и Анна. Девушка, одна мысль о которой может спасать жизни, как тем вечером она спасла Лизину. Со всеми своими связями мне так и не удалось заставить бывшую жену заплатить за содеянное. Выйдя тогда из комнаты, она навсегда вышла и из моей жизни. Она владела слишком большими средствами, оставленными ей еще родителями, а в наше время можно откупиться от всего, если только правильно назвать цену. Не знаю, прав ли я был, отпустив это, не живя возмездием. Что бы сказала на это Анна? Этот вопрос всегда со мной. И не только этот конкретно, идя по жизни мне всегда интересно, какие мысли родились бы в ее голове в тот или иной момент. Прошли долгие годы, но до сих пор видя разные предметы, читая книги, любуясь закатом или восходом солнца, я всегда чувствую рядом ее душу. Мне всегда хочется понять, какое бы впечатление это произвело на нее - вызвало улыбку или оставило равнодушной. И тогда на меня накатывает ужасная тоска - я ведь совсем не знал ее, ее вкусы и предпочтения я могу строить лишь, основываясь на собственных привязанностях. Прав ли я или не прав в своих выводах - узнать этого уже не дано. Как и то, куда устремится полет белой чайки, смотрящей все время воспоминаний мне в глаза. Вот она уже медленно взлетает, раскрывая крылья, и, быть может, путь ее будет лежать мимо тех самых облаков, из-за которых на меня смотрят любимые глаза Анны. Мысленным взором я вижу ее, живую, настоящую... слышу ее голос. Он звучит в моем сердце так покойно, так нежно, что невозможно поверить в то, что ее больше нет. Хочется верить в другое: вот сейчас я обернусь и увижу пепельные волосы, рассыпанные по плечам и ее необыкновенную улыбку. Ее взгляд будет открыт и прост, и что самое удивительное, не будет избегать моего взгляда - я наконец-то смогу рассмотреть ее глаза… Все то, что скрыто за ними как за далекими-далекими горизонтами… И эти глаза без сомнения ответят каждому моему слову, каждому движению сердца… Такая малость - только повернуть голову… Но тем не менее я не оборачиваюсь. За прошедшие годы я привык к мысли, что это всего лишь иллюзия. Самая прекрасная и несбыточная иллюзия на свете.
Отправлено: 15.01.12 09:40. Заголовок: Olya пишет: В то л..
Olya пишет:
цитата:
В то лето она заступила на должность прежней стенографистки Миши, ушедшей в декретный отпуск
Я задумалась - что за женское имя - "Миша" :-)
Olya пишет:
цитата:
Такова реальность двадцать первого века, где брак часто походит на сделку
В 19 - тоже ;)
В целом - рассказ очень трогательный и душевный. По-настоящему ООС - Миша. Владимир и Анна - в точности как в сериале. Лиза слишком похожа на МА, чтобы говорить о полном ООС. Глупая, жалкая неудачница. Главная цель не достигнута - в жизни Владимира осталась Анна, память о ней, которую он называет иллюзией.
Olya пишет:
цитата:
Девушка, одна мысль о которой может спасать жизни, как тем вечером она спасла Лизину.
А убогая снобка и не догадалась.
Olya пишет:
цитата:
Не знаю, прав ли я был, отпустив это, не живя возмездием.
Вопрос праздный, т.к. попросту не получилось. Интересно, с Мишей что произошло? Попал под раздачу или до него уже никому не было дела?
Рассказ прекрасный в том, что касается Владимира с Анной - огромное спасибо!
НО главная драма - не их судьба, а вот это: Olya пишет:
цитата:
в наше время можно откупиться от всего, если только правильно назвать цену
Всегда существуют убожества, которые ищут вину в других людях, не способны жить своей жизнью, а могут лишь гадить другим. Это, увы, человеческая натура. Но то, что убийца может откупиться - трагедия всего общества, а не отдельных людей.
Кстати, вспомнила твой клип, где Владимир руками Модестыча убил Михаила. Только здесь Лиза показалась много подлее. Их брак с Владимиром уже давно распался, и Анна была ну совсем никак не виновата, и люди здесь действуют зрелые, а не молодёжь.
Отправлено: 07.02.12 22:52. Заголовок: Царапка, спасибо за ..
Царапка, спасибо за отзыв Извини, у меня не было времени раньше ответить.
Царапка пишет:
цитата:
Я задумалась - что за женское имя - "Миша"
Коряво, коряво, признаю
Царапка пишет:
цитата:
Владимир и Анна - в точности как в сериале. Лиза слишком похожа на МА, чтобы говорить о полном ООС. Глупая, жалкая неудачница.
Не знаю насчет первого предложения - мне кажется, у меня тут все герои не в каноне. А насчет Лизы точно не согласна. Как бы я не относилась к сериальной... и хотя мы все в различных обсуждениях прогнозировали Лизе синдром МА, мне трудно представить ее (из БН) такой, какой я здесь ее описала. Как я вижу, Лиза с Мишей - полные ООС, Владимир и Анна - туда, сюда. Царапка пишет:
цитата:
Вопрос праздный, т.к. попросту не получилось.
Я имела ввиду не совсем это. Царапка пишет:
цитата:
Интересно, с Мишей что произошло? Попал под раздачу или до него уже никому не было дела?
Сначала я хотела уточнить - попал под раздачу. Потом... подумала, что это не главное. По сути здесь конфликт троих людей. Миша тут так... для комплекции так скажем. Царапка пишет:
цитата:
НО главная драма - не их судьба, а вот это:
Согласна, да, к сожалению так. Царапка пишет:
цитата:
. Только здесь Лиза показалась много подлее. Их брак с Владимиром уже давно распался, и Анна была ну совсем никак не виновата, и люди здесь действуют зрелые, а не молодёжь.
Мне всегда трудно однозначно судить людей. Не собираюсь оправдывать Лизу, но у нее тоже был повод. Гордость и отчаяние привели ее к тому, к чему привели.
В любом случае я рада, что рассказ тебе понравился, Диан. Подумать только, первая моя ВовАнна. Не ожидала, честно скажу
Положительных персонажей в этой истории нет, понятия любовь, честь, дружба, уважение тут даже мимом не проходили. Ничтожен и глуп Корф, который зачем-то женился на Лизе, не интересуясь ни ее мыслями, ни чувствами, а спустя много лет очень удивился, узнав, что чувства, оказывается, были. Лизавета - вылитая сериальная МА, но дойди дело до суда, тот был бы к ней снисходителен, как всегда снисходителен закон к женам, убивающим соперниц в состоянии аффекта. Нюренция - секретарша-любовница женатого босса, таких дур пруд пруди, некоторым везет попасть в жены, наша не успела :) Мишель - ну, про его моральные качества можно не упоминать, и так всё понятно. Думаю, Набоков не отказался бы от такого сюжета, если бы он ему подвернулся :) Olya, цветочек за неподражаемое мастерство драмы!
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 22
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
посмотрю на досуге. 
Про девушку из того фильма кстати написано: 22-юю. И я подумала, что нигде не указала возраст Мари (специально не хотела акцентировать на разнице) - ей конечно, не 18 как вы понимаете - все-таки если человек уже работает, то должен был закончить институт как минимум. Я ориентировалась на 24 года (почему-то именно четкая цифра), а Николаю - скорее абстрактно - от 46-48. Вот так примерно. А пейринг мне впал в душу, еще когда клип про них делала. 
Мне понравилось. 
Люблю твои истории, потому что какими бы они ни были печальными, все равно - светлые 
А драмы нужны, обязательно. Кажется, Плутарх говорил, что полезно упражнять душу горем, а желудок - голодом. Не всё же смеяться и радоваться, иногда полезно и погрустить, это делает героев еще ближе 
Написано очень проникновенно. Зачем ты их разлучила? Мари потом всё узнает и не сможет простить себя и его. Это ужасно. 
Извини, у меня не было времени раньше ответить. 
Коряво, коряво, признаю 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
