...Я не знал, что есть такие, Никогда не думал даже, Что краса, твоей подобна, Может где-то расцвести. Я вчера тебя увидел На ступенях Эрмитажа И стоял, ошеломленный, Глаз не в силах отвести.
Вдоль по Невскому бежал я За твоей фигуркой дивной, Ты два раза оглянулась, Снег стряхнула с каблучка, А потом внезапно скрылась За дверями лавки винной И, спустя недолго, вышла С полным штофом коньяка.
Тут во мне взыграла ревность – Для кого подарок царский? И решил, что, кто бы ни был, Без подарка проживет. Между Мойкой и Гостиным Я в любви тебе признался, От Садовой до Фонтанки Приглашал на Новый год.
Ты смущалась и моргала, Зябко кутаясь в вуали, И когда совсем замерзла, Наконец, сказала: «да». Я поил тебя шампанским, Ты мне пела за роялем, И под вьюги свист я верил – Эта сказка навсегда.
Штоф коньячный раздавили Мы под пологом кровати, Ничего не помню больше, Дальше – только темнота. А наутро я проснулся – Рядом ни тебя, ни платья, И фамильная шкатулка, Как вчерашний штоф, пуста.
А спустя два дня на бале Увидал тебя придворном. «Вас не знаю», - ты сказала, И с другим пустилась в вальс. Пусть он молод и брюнетист, И с оружием проворный, Но должок, моя певунья, Получу еще я с вас!
Название: Рождество в Нью-Йорке Жанр: фик в форме блога Герои: Автор специально не называл имен, дабы каждый мог представить своего любимого героя.
Автор: Ифиль
22 декабря Ровно полгода, как я живу вдали от любимой. И каждый день безумно скучаю, что не могу видеть её постоянно. В новом году решительно положу этому конец! Работа работой, а семья семьей. Очень буду надеется, что она все таки согласиться переехать ко мне. Теперь для этого есть все условия. Сейчас работаю адвокатом в одной престижной фирме, которая заботится о благе своих сотрудников, что не скажешь о наших российских фирмах. Поэтому, когда отец нашел вакантное рабочее место через знакомых, я решил незамедлительно рвануть в Нью-Йорк. Конечно же, сразу позвал свою девушку. Но тогда она наотрез отказалась. «Тебе самому надо освоится, ну как ты вместе со мной поедешь?» Теперь я живу в небольшой квартирке недалеко от центра. Даже скоро смогу купить себе машину. Вот, выглянул в окно, и город в очередной раз напомнил мне о приближающемся празднике – католическое Рождество. Я, конечно, православный, но побывать в Нью-Йорке, Лондоне, или Париже во время празднования конечно же, стоит! Ведь это незабываемая сказка!
23 декабря Побывал в пригороде Нью-Йорка. Сослали по работе. Красота неимоверная! Увидела бы ты все это! Ведь, когда ты приедешь, будет девятое января, и всю новогоднюю мишуру снимут, да и о праздниках давно все позабудут. Это мы до тринадцатого включительно гуляем, а здесь третьего - на работу, как штык! Но я то взял маленький отпуск! Так вот. Об этих сказочных рождественских домиках. У нас бы это назвали – выпендреж. Почти каждый здесь украшает свой дом к Рождеству. С квартирой посложнее, но я повесил гирлянду на окно, и каждый вечер ее включаю. На двери домов вешают увитые красными и золотыми лентами венки из еловых веток на и разноцветные лампочки-огоньки на окнах. Не редкость у домов и фигурки сказочных персонажей в человеческий рост. Кстати, чего-то я ничего не слышал о внучке Санты - Клауса. Не повезло ему. У нашего Мороза хотя бы есть Снегурочка.
24 декабря А сегодня сочельник. Меня пригласили в гости мои нью-йоркские друзья. Когда ты приедешь, я обязательно тебя с ними познакомлю. Они очень милые люди. А их родители, кстати, из России, но уже довольно давно живут в Нью-Йорке. Так что традиционная индейка под клюквенным соусом мне обеспечена. Трапезная молитва, и здравствуй, лишние кило. Впрочем, после полуночи хотел улизнуть, но меня уговорили остаться. И в правду. Такси в Нью-Йорке, все-таки дорогое. Особенно в праздники.
25 декабря У вас – суета сует, подготовка к Новому году, корпоративы. А у нас уже был. Не волнуйся, я много не злоупотреблял. Только чуть-чуть. На брудершафт с шефом!!! Тот, надо сказать, еще был очень трезвым. Звучит многообещающе, правда? Хотя, это только наши могут так надраться на корпоративах, что потом забывают, как маму родную зовут! Кстати, я купил билеты. Завтра буду!
Отправлено: 06.01.11 16:23. Заголовок: Сказ о прекрасной пр..
Сказ о прекрасной принцессе, веселом поручике, штруделе и любви Авторы: Роза, Гата
Поручик Сергей Писарев, засунув руки в карманы шинели, вышагивал по Невскому проспекту, погруженный в скучные размышления. Вчера он проигрался вдрызг штабс-капитану Шубину, и теперь совершенно не знал, что с этим делать. То есть знал, но всячески увиливал от принятия решения, которое ему грозило равно как спасением, так и изрядной взбучкой - дядя-генерал был щедр на то и на другое. Напиться же помогло всего на одну ночь. К утру долг никуда не исчез и продолжал нависать над Сержем, отравляя радость бытия и солнечного декабрьского денька с румяными красотками на Невском. Можно было еще пустить пулю в лоб, оставив штабс-капитана с носом. Вот только дядя, чего доброго, способен вытащить и с того света, чтобы учинить головомойку. Да и жаль, честно говоря, расставаться с этим бренным миром в двадцать пять неполных лет. Хрусткий снежок под ногами поскрипывал всё тише и тише, пока, наконец, не замолчал. Серж остановился, обнаружив себя в тупике. Его рассеянный взгляд, кружа по сторонам, споткнулся о вывеску – «Кондитерский дом Марципановых». Тетушка, дядина жена, обожала сладости, которые чудесным образом не отражались на ее стройной талии. Восхищаться сей талией поручику мешало родственное почтение, но не совсем же он был слеп. «…Сергей Дмитрич, почему вы не хотите быть хоть чуточку благоразумным?» Достойный племянник чихнул и почесал нос. Придется, конечно, выслушать новую порцию нравоучений, но всё лучше, чем попасть под горячую руку дяде. И Серж решительно толкнул дверь под вкусной вывеской.
В известной на весь Петербург кондитерской братьев Марципановых витал ванильно-кремовый аромат. На прилавках в хрустальных вазах возвышались горки шоколадных конфет, фруктово-ягодной пастилы и цукатов, с изящных блюд манили покупателей нежнейшие торты и пирожные. Взгляд девушки еще раз скользнул по восхитительно свежему яблочному штруделю. Какая прекрасная идея - принести в подарок частичку своей маленькой родины! Из сладкой задумчивости её вывел мужской голос: - Мадмуазель, вы будете платить? Девушка моргнула ресницами и перевела взгляд на коробку, перевязанную розовой ленточкой, в руках кондитера. - У меня нет с собой денег, но вам их принесет моя горничная, - прозвенел голосок с иностранным акцентом. Старший Марципанов нахмурился и придирчиво посмотрел на смущенную покупательницу: одета слишком скромно, чтобы иметь штат прислуги. Скорее сама в услужении. Хорошенькая. Даже слишком… - Я не отпускаю в кредит. Платите, или я пошлю за квартальным, – и громко добавил, чтобы слышала публика в кондитерской: – Столько мошенников нынче развелось, так и норовят улизнуть, не заплатив! - Пожалуйста, не надо кварталь… - трудное слово явно не давалось, - никого звать. Я обещаю, что деньги вы получите сегодня. - Знаем-знаем! Слышали-с обещаний, а потом ищи ветра в поле. С пылающими щеками девушка попятилась к выходу, но кондитер кликнул двух приказчиков, и те перегородили дверь. - Никуда не денешься, голубушка, до прихода квартального. Ишь, глазки-васильки опустила, думала провести меня? Видали мы таких недотрог! Звякнул колокольчик, впуская с улицы нового посетителя. - Эй, ребята, посторонитесь! – Серж втиснулся между спинами приказчиков и широко улыбнулся незнакомке. – Этот плут пытается вам строить куры, мадмуазель? - Куры? – растерянно переспросила она. - Nein, яблочный штрудель… - Того не легче! – присвистнул Писарев. - Чего изволит господин поручик? – угодливо осклабился Марципанов, прошипев одному из приказчиков: - Беги за квартальным! - Зачем квартальный, я и без него вникну в подноготную ваших бисквитов, - хмыкнул Серж. Кондитер, подобострастно улыбнувшись, пожаловался, что едва не был ограблен. Поручик покосился на девушку – она ничуть не выглядела воровкой или мошенницей. Чистые голубые глаза и по-детски припухлый ротик. Небось, гувернанточка, впервые ускользнувшая от строгого хозяина и впопыхах забывшая дома кошелек. Серж почувствовал непреодолимую потребность сделать для этой девушки что-нибудь хорошее. Напоследок, перед дядиной расправой, от которой его не всегда спасало даже заступничество тетушки. - Сколько вам должна мадмуазель? – деловито осведомился он у Марципанова, соскребая со дна карманов всё, что там оставалось. Хватило и на любимые тетушкой трюфели. - Прошу вас, не стоит! – в больших глазах девушки мелькнуло удивление, и рука потянулась остановить офицера, но тот уже сыпал серебряные монеты на прилавок. Кондитер привычным жестом смахнул деньги в выдвижной ящик и широко улыбнулся поручику: - Премного благодарны-с, Сергей Дмитрич! Передавайте нижайший поклон их сиятельствам. Серж сгреб обе коробки со сладостями и повернулся к девушке. - Если вы недалеко живете, я вас провожу, - галантно распахнул он перед нею дверь. – А если далеко, доедем на извозчике. На извозчика денег уже не было, но можно расплатиться серебряной запонкой. Гулять, так гулять! Только на улице она поняла, как пылают щёки. - Danke herr Offizier, я вам очень признательна, но провожать меня не надо. Нам не по пути. Auf Wiedersehen! - вежливо улыбнувшись на прощание, девушка свернула в первый попавшийся проулок и ускорила шаг. «Du meine Güte! Как же мне найти Дворцовую площадь!» Серж с коробками бросился следом. - Хорошо, я не буду вас провожать, только донесу штрудели. Ему никогда не нравились недотроги. Если девушка не смеется, не пьет шампанского и не дает себя поцеловать вдали от глаз маменьки, с ней можно умереть от скуки. - Позвольте представиться, - сказал он, забежав вперед и вынуждая незнакомку остановиться. – Поручик Сергей Писарев! Шажок вправо – перед ней его улыбающееся лицо, влево – снова он загородил узкую тропинку между сугробами. - Мне право неловко, что вам пришлось стать участником unschön сцены в кондитерской. Оставьте штрудели себе, герр поручик. Я бы прислала вам деньги за них, только вы же не согласитесь. Auf Wiedersehen! - У меня есть предложение лучше, - и не подумал отстать Серж, - давайте угостим штруделями голубей на набережной! Они в благодарность испортят мне фуражку, и вы, наконец-то, улыбнетесь и скажете мне ваше имя. - В гости к голубям? - наморщила девушка покрасневший на морозе носик, пытаясь понять фразу. Но слова молодого человека вселили надежду, что так она быстрее окажется там, куда торопилась. – Вы говорите смешные вещи, герр поручик, - она рассмеялась серебристым смехом. - Я скажу, как меня зовут, в обмен на ваше обещание не идти за мной дальше набережной. Серж возликовал, как не ликовал после ни одной амурной победы, а ведь девушка всего только отсрочила опалу. Положительно, с ним сегодня творится что-то странное! Он повел ее в сторону Фонтанки, по пути болтая без умолку обо всем, что попадалось на глаза или на ум – зиме, извозчиках, стихах, - и даже поддержал ее один раз под локоток, когда она чуть оступилась, заслушавшись его. Ее звали Мари, и у нее были необыкновенные глаза, очень серьезные и чуть удивленные, со смешинками на дне. Ему не хотелось с ней расставаться. За оживленным разговором оба не заметили, как добрались до набережной, а оттуда было два шага до дядиного дома. «Наверняка откажется, если приглашу выпить чаю», - с грустью подумал поручик, и тут его озарило: - Хотите увидеть говорящего пингвина, Мари? Ей давно не было так легко. Она не все понимала в быстрой русской речи, и стала считывать с его губ, на которых таяли снежинки. Поручик ничего не знал о ней, кроме имени, и не стремился заискивать и лебезить. Он хотел ей нравиться, как юноша девушке. - Говорящего пингвина? – от неожиданности Мари остановилась и мысленно попыталась найти в словах Сержа подвох. – Это шутка, Streich? (розыгрыш) Я о таких никогда не слышала. - Я вам охотно его покажу, если… - Серж лукаво улыбнулся, - если вы мне пообещаете выпить со мной чашечку чая. Девушка не успела ничего ответить, поручик уже дергал дверной колокольчик. Через несколько секунд дверь приоткрылась. Мари могла поклясться – приоткрылась с таким достоинством, как будто это были двери замка Сан-Суси. В дверях возник застегнутый на все пуговицы, хрустящий и накрахмаленный, человек в черном сюртуке с белой манишкой. - Good afternoon, sir! – дворецкий приветствовал Сержа намёком на кивок и перевел взгляд на спутницу поручика. - Good afternoon, lady! – и распахнул дверь. Сходство было таким поразительным, что девушка с трудом проглотила рвавшийся наружу смешок. - Только одну чашку чая. - Дядя дома, Хадсон? – спросил Серж, ловко выуживая Мари из шубки. Дворецкий бесстрастно сообщил, что их сиятельства отбыли с визитом. - Скажи подать чай в малую гостиную, - поручик кинул на одно его плечо шубку, на другое - свою шинель, а на голову – фуражку, и со смехом пояснил в ухо девушке: - Дядя выписал его из Англии для украшения прихожей. Дворецкий нравился гостье, как нравился запах дома, тепло и уют, окутавшие её с порога. Немного смущаясь, она чувствовала, несмотря на поджатые губы Хадсона – им рады. Расцветая розочками на щеках, Мари вежливо поздоровалась и, увлекаемая Сержем вглубь дома, не отняла пальцы из его ладони. - It occurred! – просветлел лицом им вслед Хадсон, потом развесил одежду и направился выполнять распоряжение племянника хозяина. Гостиная была такая изящная и приветливая, что девушке захотелось остаться в ней навсегда. Особенно по душе пришлась Мари нарядная елочка, благоухающая зимним лесом, апельсинами и еще чем-то волшебно-радостным. - Ведь в России Рождество будет только через две недели? – вопросительно повернулась она к Сержу. - Дядя устраивает для тетушки Рождество по-польски. Девушка погладила бархатную, совсем не колючую, хвойную ветку и подумала, что хозяева этого дома, наверное, очень счастливые люди. - Your tea, sir! – провозгласил с порога дворецкий, держа в руках поднос с дымящимися пузатыми чашками. - Вы понравились Хадсону, Мари! – широко улыбнулся гостье Серж. – Для меня он посылает рассол… то есть чай с лакеем.
* * * Экипаж обогнул Дворцовую площадь и неспешно выехал на Невский проспект. Граф покосился на жену, отвернувшуюся от него к окошку кареты – она не произнесла ни слова с тех пор, как они вышли от чаепития у государя, и даже не улыбнулась, когда муж, помогая ей в вестибюле дворца надеть шубку, незаметно поцеловал в висок. Он придвинулся к ней ближе и приобнял за талию. - Его величество только и говорил, что о предстоящем рождественском бале. Я боялся, что ты заскучаешь. Губки графини слегка дрогнули в усмешке: - А вот вы вовсе не скучали, пан генерал. Ее супруг все еще не понимал. - Я не мог дождаться, когда мы останемся одни, - он потянулся губами к бархатной щечке, на мгновение повернувшейся к нему. Изящная рука выскользнула из муфты и упёрлась в грудь мужчины. - Неужели? Когда вы с улыбкой подкладывали четвертый кусок сахара в чашку её величества, я была уверена, что вы хотите остаться наедине с ней и кормить вареньем с ложечки. Граф мимолетно нахмурился, чтобы тут же просиять счастливой улыбкой. Начальник грозного Третьего отделения радовался, как мальчишка, когда жена его ревновала. Он поймал ее сердитую ручку, упиравшуюся ему в грудь, и, поднеся к губам, пересчитал поцелуями холодные пальчики. - Ее величество терпеть не может сладкий чай, а я делаю вид, будто не имею об этом понятия. Обладая горячим нравом, графиня пылко любила и ревновала мужа, но была совершенно не способна долго дуться. Ее пальцы в ответ на поцелуи затрепетали и примирительно коснулись генеральских усов. - Не подозревала в тебе придворного интригана! Ты не перестаешь меня удивлять, Саша, - не отнимая ручку, она стряхнула муфту с другой и пробралась под шинель, совершив более дерзкое путешествие под жандармский мундир. - Пришлось освоить эту неприятную науку, лишь бы светские церемонии не крали время у нас с тобой, - не мешая шаловливой ручке бродить под его мундиром, граф привлек Ольгу к себе и добрался, наконец, до ее губ. Оба тотчас забыли о недавнем чаепитии, предстоящем бале и прочих малоприятных и докучных вещах, наслаждаясь лишь близостью друг друга. Несколько минут, пока экипаж чинно катился по Невскому в сторону Фонтанки, пролетели, как один миг. Когда граф помогал разрумянившейся супруге спуститься с подножки кареты, во двор дома влетел на взмыленном коне невысокий полный человек, в котором оба узнали полковника Заморенова, доверенного офицера его величества. Полковник вручил пакет от государя, на словах присовокупив, что дело срочное. Бенкендорф взломал печать и бегло просмотрел депешу. - Поиски уже ведутся? – спросил он Заморенова. Тот подтвердил, что поиски в самом разгаре, но ввиду деликатности дела им нельзя придать широкий размах. - Я отдам распоряжения моим людям и прибуду во дворец, - бросил шеф жандармов, кивком отпустив полковника, и взял под локоть жену. – Не уеду, пока не поцелую сына, - сказал он, наклонившись близко к ней. На пороге их встретил Хадсон, поразив хозяев счастливой улыбкой. На памяти Ольги молчаливый, чопорный англичанин улыбался всего два раза: когда граф показывал молодой жене дом, и когда родился Николенька. - Мистер Писарев прибыл с молодой леди, - доложил дворецкий, сияя. Удивление супругов достигло апогея, но граф не мог долго задерживаться, и вместе с женой поспешил в детскую. Николай Александрович Бенкендорф, императорский крестник, сладко посапывал в резной колыбельке, посасывая во рту розовый пальчик. Отослав няньку, Ольга ласково сдунула кудрявый локон с личика малыша, отняла пальчик и нежно его поцеловала. Граф, стоя рядом, с любовью и гордостью смотрел на будущего фельдмаршала – никак не меньше! – а фельдмаршал, с истинно солдатским упрямством презиравший комфорт, дрыгнул ножкой, пытаясь стряхнуть с себя атласное одеяльце. Заметив это, граф беззвучно рассмеялся, наклонился, чмокнул маленькую румяную пяточку и заботливо подоткнул одеяльце. - Он так похож на тебя, родная! – прошептал он жене, приобняв ее и потершись усами об ушко. Графиня перевела взгляд с будущего канцлера – никак не меньше! - на его отца и улыбнулась: - Николенька - вылитый ты, дорогой! – и пресекла возможные возражения поцелуем. Ее супруг готов был привести свои аргументы после затянувшегося поцелуя, но тут Николай Александрович громко засопел и заворочался, и пристыженные родители, тихонько отойдя от колыбельки, на цыпочках покинули комнату. - Мне пора, дорогая, - тяжело вздохнул граф, предвкушавший остаток дня провести с семьей. Ольга озабоченно взглянула на мужа: - Саша, что произошло? Отчего такая спешка? - Невеста наследника престола пропала, - ответил тот хмуро. – Все обстоятельства мне пока не ясны, но боюсь, что твоему супругу придется в скором времени заниматься еще и дворцовой охраной, потому что тот, кто ведает ею теперь, ни на что не годен! - Империя ни дня не может обойтись без моего любимого генерала, - грустно улыбнулась Ольга, отпуская его, но в последний момент задержала: - Постой! Мы должны поздороваться с нашей гостьей. Ты видел, как сиял Хадсон? - любопытство было свойственно графине не меньше, чем другим женщинам.
Морозко
Зимний волшебник
Сообщение: 81
Репутация:
8
Отправлено: 06.01.11 16:25. Заголовок: * * * Чай давно был ..
* * * Чай давно был выпит, о нежнейших штруделях от Марципанова напоминали только крошки на блюдцах, а Мари в растерянности смотрела на лакированную, дорогого наборного дерева, шахматную доску, где в шашечном порядке были расставлены атакующие шоколадные трюфели и не осталось ни одной белой пастилки, которыми оборонялась она. В далеком Дармштадте она неплохо играла в шашки, но никогда – на интерес. В первой партии ей удалось разбить шоколадное войско, и поручик по ее желанию спел «Ah, du lieber Augustin». У него был очень приятный голос, и девушка теперь переживала, если он захочет, чтобы спела она, понравится ли ему ее пение. Но поручик потребовал другое. - Простите, как вы сказали – ку-ка-ре-кить? – попыталась Мари повторить по слогам. Он никогда не пел сентиментальных песенок, вот еще! В нестройном хоре голосов на офицерских попойках, бывало, орал громче всех – это был единственный вокал, признаваемый Сержем. До тех пор, пока он не попробовал на вкус «Августина». - Кукарекать! – повторил он и похлопал себя руками по бокам, изображая петуха. Девушка радостно закивала, понимая. - Под столом, - добавил Серж, с озорным огоньком в глазах. Если веселый поручик ждёт, что она начнет жеманиться и откажется - напрасно. Мари, придерживая широкие юбки, забралась под стол и звонко начала: - Ку-ке-ре-ки! Серж удивился, когда его новая знакомая опустилась на четвереньки и полезла под стол. И… не удивился. Только эта девушка и могла, не глядя на глупые светские условности, так просто и мило изобразить смешного петуха, оставаясь сама собой, в то время как другие девицы вечно изображают из себя невесть что, и поди разбери, кто они есть на самом деле! Он засмеялся и нырнул под стол рядом с гостьей, наступив коленом ей на юбку – ни он, ни она этого не заметили. - Нет, Мари, не так… - ее душистый темный локон щекотал ему щеку. Любую другую девушку он бы без церемоний сгреб в охапку и поцеловал, та бы наградила его парой пощечин, а потом сама повисла на шее – все они были такие скучные! - А как? – в азарте девушка облизнула пухлую губку и попыталась принять более удобную позу. Колено Сержа плотно прижимало юбку к полу и, завозившись, Мари уткнулась лбом в лоб своего визави. Оба расхохотались. - Ку-ку… - от смеха он сам сбился, и вдруг почувствовал, что за спиной выросли крылья – не петушиные, а те, что возносят на седьмое небо. - Ку-ка-ре-ку! А теперь давайте вместе и громко! Ку-ка… Вдруг краем глаза он заметил в трех шагах от себя чьи-то сапоги, а рядом с ними носки кокетливых варшавских туфелек из-под подола шелкового платья, и осекся на полувдохе.
Еще на лестнице услышав доносившееся из малой гостиной звонкое разноголосое кукареканье, граф с графиней приготовились встретить там если и не целый курятник, то нечто далекое от чинного светского чаепития, но вид племянника и принцессы, нос к носу стоявших на четвереньках под столом, упоенно кукарекая на все лады, лишил хозяев дома дара речи. - Счастлив приветствовать ваше высочество, - почтительно кашлянув, произнес Бенкендорф, когда к нему вернулась способность говорить. Ольга, по светской привычке, чуть было не присела в реверансе перед принцессой Гессенской, но, оценив комичность ситуации, с вежливой улыбкой поздоровалась с высочайшей гостьей и перевела ироничный взгляд на Сержа: «Вы превзошли сами себя, Сергей Дмитриевич!» - Мой дядя любит называть меня в шутку его высочеством, - подмигнул поручик девушке, помогая ей выбраться из-под стола, - не бойтесь его, хоть это сам граф Бенкендорф! Ольга Адамовна, дядя, - повернулся он к ним, - позвольте вам представить – Мари… - тут он спохватился, что не знает ее фамилии. Принцесса мучительно покраснела и опустила ресницы. - Мы знакомы с графом и графиней Бенкендорф… Прошу меня извинить за вторжение в ваш дом без приглашения и этот Unordnung (беспорядок). Всесильный начальник жандармского корпуса и его очаровательная супруга были представлены принцессе Максимилиане Вильгельмине Марии Гессен-Дармштадской на приёме в честь прибытия невесты наследника престола в столицу Российской империи. – Сергей Дмитриевич, я должна вернуться во дворец. Спасибо за чай. Тонкие пальчики медленно выскальзывали из ладони Сержа, а вместе с ними ускользали сказочная лёгкость и радость последних часов. Всё возвращалось на круги своя: светский тон и обязанности реального мира. - Мы с вами еще не покормили голубей, - напомнил Серж, пытаясь задержать ее руку. Граф переглянулся с Ольгой и покачал головой, мысленно выпоров племянника. Счастье, что слуги в доме не болтливы. Бенкендорф заметил сваленные горкой в конфетнице яшмовые шахматные фигуры, достал слона, повертел в руке и, хмыкнув, бросил обратно. Пороть Сержа бессмысленно. - Счастлив буду сопроводить ваше высочество, - поклонился он принцессе.
* * * Дворцовая жизнь текла своим чередом церемоний, визитов и приёмов. Благодаря графу Бенкендорфу, сумевшему преподнести исчезновение принцессы Гессенской в нужном свете, история не получила широкой огласки и быстро забылась. Цесаревич Александр был вежлив и внимателен к Мари, всё шло к официальному объявлению о помолвке на предстоящем Рождественском бале. Девушка приложила ладошку к холодному стеклу. В образовавшемся маленьком оконце была видна скамейка-сугроб, вокруг которой, потряхивая озябшими лапками, вышагивали голуби. Вместе со снежной метелью мысли Мари устремились туда, на набережную, где снежинки таяли на губах, читающих ей строки какого-то русского поэта. Кажется, Пушкина. И её сердце вторило воображению радостным стуком. Серж уже успел узнать, в каком крыле дворца находятся ее покои, и обрадоваться, что окна выходят не во внутренний двор. После того, как он напрасно прождал несколько дней, не выйдет ли она снова на прогулку, бродить под ее окнами стало его единственным развлечением. Карты, офицерские попойки и прежние подружки были забыты. Поручик Сергей Писарев хотел вспоминать только свою Мари и знать, вспоминает ли она его. Хоть один раз в день. Может быть, ей запретили выходить? Часов у Сержа не было, давно сгинули в ломбарде, но пушка в Петропавловской крепости только что прогремела полдень. В это время у ее высочества должен быть урок русского, как поручику тоже удалось выведать, не зря он был племянником своего дяди. А что, если… Серж зачерпнул пригоршню снега и скатал крепкий снежок. В окно принцессе Гессенской он бы не осмелился постучать столь дерзким образом, но как не послать привет Мари, с которой они весело кукарекали под столом! «В такой мороз нести караульную службу очень тяжко», - подумалось принцессе, когда под окном мелькнула офицерская шинель. Показалось? – на мгновение сердце замерло, и ладошка сильнее прижалась к стеклу. Снежок рассыпался белыми брызгами рядом с маленькой ручкой. В ту же секунду дерзкого поручика окружили гвардейцы дворцовой охраны. За спиной девушки раздалось вежливое покашливание господина Жуковского. Несмотря на свою упитанную комплекцию, поэт умудрялся входить неслышно, словно кот на мягких лапах. - Добрый день, ваше высочество! О чем вы бы хотели поговорить сегодня? - Расскажите мне о Пуш-ки-не, Василий Андреевич.
Сержа приволокли в караульное помещение, грубо подгоняя по дороге тумаками, но это ничуть не отразилось на его радостном настроении. Он видел ее! Она смотрела на него сквозь заиндевевшее стекло и, казалось, поймала ладошкой его снежок! Дежурный офицер, удостоверившись, что возмутитель спокойствия не пьян, заподозрил в нем сначала опасного заговорщика, а недолго спустя – сумасшедшего, потому что на все вопросы Серж отвечал глупой счастливой улыбкой, видя перед собою не унылые стены кордегардии, а райские кущи, и среди них – свою принцессу. Она срывала с цветущих деревьев снежки и бросала их ему, как воздушные поцелуи. - Господин Писарев! Вот так встреча! – вырвал его из плена сладких грез чей-то голос. Серж недовольно повернул голову и узрел перед собой короткую плотную фигуру полковника Заморенова, бывшего у императора на посылках. Полковник прошептал дежурному офицеру на ухо несколько слов, и тот сразу стал любезен, что-то быстро нацарапал на клочке бумаги, отправив с нею младшего чина – «графу Бенкендорфу, срочно!», а Писареву предложил горячего чаю. - У его высокопревосходительства нет причин сомневаться в надежности дворцовой охраны. Они, похоже, решили, что дядя прислал его с тайной проверкой. Вот болваны! Прибывший вскоре граф Бенкендорф поблагодарил гвардейцев за бдительность, не став их разубеждать насчет полномочий племянника, но наедине тому пришлось испытать всю силу дядиного гнева. Однако сердитые слова генерала разбивались о него, как волны о прибрежный утес – Серж ничего не слышал, снова отправившись бродить по райским кущам.
Спустя пару дней записка Заморенова оторвала графа от утреннего кофе. - Это уж слишком! – вознегодовал он, скомкав листок. - Серж снова что-то натворил, дорогой? – спросила графиня, по тону и движению бровей мужа догадавшись, на кого тот сердится. - Бездельника сняли с окна в будуаре ее высочества – спустился туда с крыши! Ольга нежно коснулась ладони мужа, в которой тот мял очередное донесение о проделках неугомонного племянника. - Саша, будь с ним помягче – он влюблён. Любовь не выбирает равных. - Хочу верить, что дело не зашло так далеко, - буркнул граф, подозревая, что дело обстоит еще хуже. Пустого озорства ради не бросаются на штурм стен, под которыми погребено немало осколков разбитых сердец и судеб. – Разве мне его не жаль? – спросил он, пожимая и ласково целуя пальчики жены. – Но ничего не поделаешь, придется быть строгим. Ольга понимала озабоченность мужа и понимала, что любые другие меры бесполезны. Она вздохнула и сделала глоток обжигающего чёрного кофе, не обратив внимания на то, что, вопреки обыкновению, не добавила в чашечку сливки.
* * * Сочельник в канун Рождества 1840 года выдался особенно холодным. Графиня Бенкендорф, кутаясь в отороченную соболями накидку, шла к будуару императрицы, стараясь как можно скорее миновать продуваемый сквозняками коридор. Несмотря на предпраздничную суету, царившую в Зимнем дворце, её величество не стала отменять традиционный чай по четвергам в кругу придворных статс-дам. Дверь музыкального салона была распахнута. Ольга остановилась и заглянула внутрь - у рояля одиноко стояла принцесса Гессен-Дармтштадская, перелистывая ноты. - Ольга Адамовна! - Добрый день, ваше высочество, - графиня обратила внимание на сборник Рождественских песен в руках Мари. – Это сюрприз к предстоящему балу? - Да… - грусть в словах девушки была едва уловима, но Ольга её почувствовала раньше, чем услышала. - Я сохраню эту маленькую тайну, ваше высочество, - улыбнулась графиня. Принцесса опустила пушистые ресницы и помолчала, а затем, решившись, произнесла: - Скажите, поручик Писарев… Я слышала, он арестован. Их взгляды встретились. - У Сергея Дмитриевичем всё хорошо. Он получил новое назначение в Псков.
Мари сосредоточенно водила пальчиком по огромной карте Российской империи, когда за дубовыми резными дверями кабинета раздался голос его хозяина и веселый смех фрейлины Репниной. Еще пару недель назад сердце Мари болезненно сжималось от вежливого равнодушия Александра. В попытке привлечь внимание наследника, большого сладкоежки, она выскользнула незаметно из дворца и поспешила в знаменитую кондитерскую, о которой ей рассказала Натали. А сейчас её сердце радостно забилось, когда чуть ниже - чуть левее от большого флажка «Санкт-Петербург» - пальчик остановился на маленькой точке «Псков». Дверь распахнулась, и на пороге возник Александр, держа за руку Натали. Заметив принцессу, оба разжали сплетенные пальцы. Не обращая внимания на их попытки за преувеличенным оживлением скрыть неловкость, Мари произнесла ровным голосом: - Александр, мне необходимо с вами поговорить…
* * * Проверив посты на городской заставе, Серж не пошел в караулку, где было холодно, казенно и грустно, а отправился бродить под колким снежком. Где-то вдали, за военным штабом, сверкал огнями и гремел музыкой губернаторский дом, собравший на рождественский бал охочих до праздников гостей. В былые времена поручик бы не преминул к ним присоединиться, хотя бы и угодил потом на гауптвахту за отлучку со службы, но сегодня он сам вызвался в караул, к радости новых приятелей-офицеров. Псков Серж возненавидел еще до того, как успел увидеть, и чтобы не попасть туда, пытался спрятаться даже за карточный долг – тщетно. Генерал отрезал, что лично заплатит по всем счетам, впервые не обрадовав этим племянника. Хуже того – приставил к нему старого своего денщика Ивана, который спал в один глаз и поймал Сержа за фалды, когда тот под Лугой примерялся улизнуть из возка. Нельзя по дороге, так можно из Пскова, не стал унывать поручик, однако там его пыл укоротил полковой командир, получивший от начальника Третьего отделения самые строгие инструкции: - Как хотите, голубчик, а удрать я вам не позволю! – и вздохнул, потерев больную поясницу: - Если я вас упущу, мне Сибирь покажется раем. Серж пробовал по прежней привычке искать забвение на дне бутылки – не помогало. Иван ворчал, чтобы он не дурил, только в сказках Емелюшки женятся на царевнах. Об этом бедняга знал и без наставлений старого денщика, относившегося к нему по-отечески, только из уст Ивана несладкая истина казалась еще горше. - Дядя не побоялся рискнуть карьерой ради женитьбы на тетушке, - просопел он обиженно. - Дослужитесь сперва до дядиных чинов, - денщик отобрал у него полупустую бутылку, - а покуда позвольте ему позаботиться о вашей голове. Ну и пусть! Пусть! Раз весь мир вступил в заговор против него, чтобы разлучить с единственной девушкой, с которой ему не было скучно, он назло всему миру будет о ней мечтать – уж этого ему не смогут запретить ни дядя, ни наследник престола, который и вполовину так сильно не любит Мари, как любит ее поручик Сергей Писарев! - Я люблю ее! – крикнул он снежинкам, затеявшим вокруг него праздничный хоровод, будто хотели развеселить. – Люблю - слышите вы, глупые?! - Сергей Дмитриевич! – раздался позади него голосок с милым немецким акцентом. Он сначала не поверил и хотел погрозить снежинкам кулаком, чтобы перестали с ним шутить, а потом вдруг резко повернулся. Его сказочная принцесса, закутанная в несколько толстых пуховых платков поверх шубки, с покрасневшим от мороза носиком, неуклюжая и самая прекрасная на свете, протягивала ему перевязанную нарядной ленточкой коробку: - Я привезла вам штрудели, - и с извиняющейся улыбкой: - Боюсь, что они немножко замерзли auf der Reise (по дороге)… - Не беда, мы их отогреем, - сказал Серж, сжав ее руки, державшие коробку, и счастливо рассмеялся – она была живая, не мираж, не видение! Мари тоже рассмеялась, и взмахнула заиндевевшими ресницами, и чихнула. Серж наклонился к ней и поцеловал, разогнав дыханием дерзкие снежинки, норовившие его опередить, а из-за угла смотрел на обнявшуюся парочку старый денщик, утирая влажные от радости глаза.
Название: Рождество в Петербурге (продложение Рождества в Нью-Йорке) Жанр: фик в форме блога Герои: Автор специально не называл имен, дабы каждый мог представить своего любимого героя.
Автор: Ифиль
3 января Наступил Новый год. Страна постепенно очухивается от новогоднего пьянства. Или я ошибаюсь, и все только начинается? Глянула на календарь, еще семь дней гулянок. Мама дорогая! Помню, как в прошлом году мне кто-то из друзей в сок водку подлил. В этом году все было иначе. Новый год встречала со своим любимым человеком, мы послушали президента, поели салатиков, и отправились гулять по заснеженному Питеру. Вокруг, практически над головой палили фейверками. Было очень здорово!
4 января Традиционный поход к родственникам. Мама напекла вкуснющих пирожков! Она уже знала, что после праздников я уезжаю в Нью-Йорк. Конечно же, ей было грустно. Но она знает, что отдает меня в самые надежные руки. Я за своим любимым, как за каменной стеной. Вечером позвонили подружки, и пригласили завтра на девичник. Ведь свадьба будет уже там, и мало кто из них сможет приехать ко мне. Даже не представляю, как я буду без своих любимых и дорогих подружек! Надеюсь, что и в Нью-Йорке я встречу кого-нибудь, с кем мне было бы интересно пообщаться.
5 января Сегодня была чудесная ночь. И не менее чудесное утро. Ведь он был рядом. А еще с утра он принес мне кофе в постель. Наверное, об этом мечтает каждая девушка. Ведь каждой хочется, чтобы ее любили, и уделяли внимание. Провожу последние дни в любимом городе детства. Столько всего с ним связано! Конечно же, я сюда еще буду приезжать, и не раз. Но, к сожалению, скорей всего не так часто, и не надолго. Ибо, наверняка скоро будут детишки, и я уже просто физически не смогу без конца путешествовать, и посещать новые места, или же просто в молчании прогуливаться по родным улочкам.
6 января Сочельник. Навещаю своих любимых крестных родителей. Хоть они и очень расстроены, что я уезжаю в такую далекую страну, но все же за меня очень рады. А я им всегда была благодарна за поддержку, которую они оказывали мне и моей семье. Удивительные и прекрасные люди, какими и должны быть настоящие крестные родители! Сегодняшнюю ночь, скорей всего, проведем на богослужении в храме. По давнишней традиции. Соберемся вечером у собора Спас – на – крови, наденем платки и юбки до полу, возьмем большие свечи, а после полуночи совершим крестный ход. Утром, по традиции обнаружим небольшие подарочки под елочки, и сядем за рождественский завтрак.
7 января Последнее Рождество в родном Питере. С билетами, как он рассказал, было сложно. Если бы не его друзья, работающие в авиакомпании, загодя не забронировали билеты, улетели бы мы числа двадцатого. Точнее я. Он бы даже не смог прилететь ко мне. Спасибо друзьям. Мы до утра после крестного хода вдвоем гуляли по городу, рассматривали питерские дома и крыши, и постоянно думали, как же мы любим этот город, и как же он будет без нас. На что он нам как бы отвечал: «У меня еще четыре с половиной миллиона жителей. Езжайте смело. Буду скучать, и ждать в гости». Вечером устроились с девчонками погадать на суженного. Естественно, только для тех, кто его еще не встретил.
8 января Последняя питерская запись в блоге. Чемоданы уже собраны, каждые полчаса к нам забегают наши друзья/коллеги/соседи, чтобы попрощаться, и пожелать счастливого пути. С каждым очень тяжело прощаться. Я уже сменила девять носовых платков. И даже некуда бросить монетку для возвращения. Оставлю ее маме. Она сбросит за меня, когда потеплеет. Верю, что сбудется. А потом приеду весной, а она мне расскажет: «Представляешь, только вчера твою монетку сбросила!» Аэропорт. Трап. Самолет. Спать. Здравствуй, Нью-Йорк!
«Свадьба - это великий праздник в жизни каждого человека. Создание семьи начинается именно в день бракосочетания. Любовь, счастье, поцелуи, звон хрусталя - пожалуй, без этого не обходится ни один семейный праздник, пусть даже и первый. Свадьба должна запомниться на долгие годы, как гостям, так и молодоженам. Организация свадеб - дело непростое и довольно хлопотное, но московская компания KST имеет непосредственной целью облегчить вам…» Мария Дармт медленно отстукивала пальцами по столу в такт словам, которые бесцельно пробегала глазами. Она знала этот текст наизусть. Закончившая экономический факультет великого и ужасного РГГУ, она пусть это и смешно… «Подумать только - корпеть пять лет над дипломом, в котором только по одной дисциплине числится «хорошо», и пойти работать каким-то смешным оформителем!» - как кричала тогда мама. Пусть это даже очень смешно, но по совету и содействию одной еще школьной знакомой Мари все же прошла дизайнерские курсы и устроилась работать сначала в рекламном агентстве, а потом и еще несколько видоизменила профессию. Ей хотелось приносить людям радость, видеть улыбки на их лицах и с радостью предупреждать любые пожелания, на которые они имели право в самый счастливый день своей жизни. Все решилось как-то само собой и не имело обратного хода. Она стала свадебным дизайнером-оформителем. Это ей вполне импонировало, и по ехидным замечаниям младшей сестры «она устраивала всем праздник, которой в ее двадцать шесть еще и близко не маячил на ее горизонте». Мари снова подняла голову на часы. Судя по словам звонившей ей девушки, та собиралась приехать еще пятнадцать минут назад. Она, конечно, простит ей эту слабость, поскольку в глазах влюбленных людей (а по голосу этой девушки можно было заключить, что она просто обожает своего избранника) все смотрится несколько иначе, и это едва ли возможно вменить им в вину. Мари знала это. Знала слишком хорошо, несмотря на то, что испытала подобное только однажды. Да, только однажды, только раз в жизни ее сердце отзывалось лишь на один голос, глаза стремились найти взглядом одни лишь глаза, а милые черты отвечали улыбкой только одной улыбке на свете. Ни прошедшие годы, ни увещевания подруг на предмет спутника жизни, которому давно пора бы уже появиться, были не властны изгладить из памяти ласковые мужские руки и легкий поцелуй, скользнувший в лунном свете по ее несмело приоткрывшимся губам. Есть люди, которые с легкостью меняют сердечные привязанности, не обременяя себя при этом воспоминаниями о былом, но есть и те, что проносят сквозь всю жизнь верность одному лишь чувству. Мари не задумывалась о своей принадлежности к тому или иному типу, она просто жила дальше. Жила без истерик, жалоб или слез, не пытаясь растравлять раны нарочно, но все же не забывая прошедшего ни на миг. Где бы она ни была, что бы ни делала, прошлое было внутри нее, бежало кровью по жилам и время от времени с новой силой приливало к сердцу, покалывая его знакомой болью. Болью, которую было невозможно преодолеть или побороть, только научиться с ней жить… Зазвонил телефон, и Мари с первых цифр узнала номер сестры. Снимать трубку можно было не торопиться, потому что она с точностью до одной десятой могла определить тематику намечающегося разговора. Неразрешимые проблемы Ани в отдании предпочтений тому или иному кавалеру преследовали Марию еще со школы. Оценивать, взвешивать и сопоставлять было любимым занятием Анны, немало обескураживающим ее сестру. Мария решительно не понимала, как можно было руководствоваться сравнениями в подобных случаях. По ее мнению, решать надлежало исключительно сердцем, в соответствии с понятиями Анны - исключительно разумом. Договориться при столь сильных расхождениях на данную тему было, разумеется, невозможно, зато возможно было поговорить. Что они с подачи Анны и проделывали, по несколько раз на дню. Возможно, все же следует сократить количество этих разговоров хотя бы с тем, чтобы вытащить, наконец, сестру из Питера. Когда Анна объявила ей, что собирается учиться в другом городе, Мари была просто потрясена и сочла это шуткой. Но заявив, что ей нужна самостоятельность, сестра на ее глазах собрала чемодан и уехала на вступительные экзамены. Тогда Мари не слишком опечалилась: Анна никогда не блистала успехами в учебе, и едва ли можно было представить, что она поступит в какой-нибудь нормальный институт с первого раза. Какого же было ее удивление, когда Анна ликующим от счастья голосом объявила ей по телефону, что зачислена. Не слишком легковерная, однако, Мари не успокоилась, пока не удостоверилась лично, что Анна Платонова действительно является студенткой СПбГУ. Что и по сию пору было ей странно, поскольку Санкт-Петербургский государственный университет котировался едва ли меньше, чем их МГУ. Но как бы она ни удивлялась, пришлось принять по факту. И хотя Мари еще пыталась отговорить сестру, но эту битву она проиграла. «Мари, у нас в Петербурге стоит закрытая квартира едва ли не в самом центре города, а мы с тобой ютимся в малогабаритной «двушке» с бабушкой! Это просто смешно!» «Ну, во-первых, не в центре. А, во-вторых, если желаешь, можно найти обмен…» «Не вижу смысла. Все устроится очень даже хорошо…» «Вот что, Анна, ты просто сумасшедшая, если считаешь, что я отпущу тебя жить одну в Петербурге!» «Я знала, что ты так скажешь. И все уже предусмотрела. Мы переезжаем вместе с бабушкой». Так как Анна опередила ее и успела настроить на свой лад бабулю, Мари уже ничего не могла существенно сделать. Одному Богу только известно, чем она вот уже третий год там занимается вместо лекций своего юридического факультета. Обвести вокруг пальца бабушку ей, разумеется, больших усилий не стоит. Нет-нет, конечно, Мари ничего такого не думала. Анна была правильно воспитанной и никогда не позволила бы себе ничего лишнего, но ей также было хорошо известно умение сестры еще со школьной скамьи выбирать себе именно «не тех» друзей и «не тех» подруг. И ей было бы гораздо спокойней, если бы Анна осталась под ее присмотром в Москве. Кроме того с ее переездом Мари пришлось остаться совсем одной. Ведь мама еще до поступления Анны, вышла замуж в третий раз и уехала за новоиспеченным мужем-врачом в Штаты. Дочкам Шарлотта поясняла: оттуда не наездишься. Исправно посылая им открытки на дни рождения, она, казалось, всегда готова была помочь, но в тоже время ее никогда не было рядом. Редкие моменты, когда семья собиралась на пару деньков вместе, были омрачены тенью предстоящей разлуки. Мама торопилась в Штаты, Анна - к зачетам и экзаменам. Не раз предлагая сестре переехать к ним, она всегда слышала одно и то же: «Мари, дорогая, но как же твоя работа?!» И все было понятно без слов. - Мари, Мари, это катастрофа! - прозвучало вместо приветствия. - Что случилось? - Что?! О Боже, это невыносимо! Ты, конечно, ничего не знаешь, да и откуда тебе знать! - голос сестры был полон чем-то средним между раздражением и обидой. - Я настолько потрясена, что не могу говорить. - Помолчав немного, и не дождавшись поддержки, она заговорила быстрее, словно опасаясь придать сообщению слишком большое значение. - Ты представляешь, Соня Долгорукая (ну, ты помнишь, эту невзрачную мышку!) вознамерилась увести у меня Михаила! Да, я не шучу! Она заявила Репниной, - прекрасно понимая, что та передаст это мне, - что ее брат заслуживает большего, нежели может обещать ему мое общество, и по ощущениям Натали этими словами столь ясно намекнула на себя, что… Подумать только, и это моя лучшая подруга! Та, с которой я делилась всем, а она в то время строила коварные планы, как украсть у меня жениха из-под носа! - Дорогая, насколько мне известно, ты дважды отказала Михаилу, и… - Отказала! - фыркнула Анна. - Да будет тебе известно, с первого раза не соглашается ни одна приличная девушка! - Возможно, такая игра была уместна во времена незабвенной Скарлетт О'Хара, но нынче… - О, Господи, Мари! Ты говоришь так, словно можешь что-то в этом понимать! В свои двадцать шесть ты по нынешним меркам уже старая дева! Просто неприлично дожив до такого возраста, ни разу еще не влюбиться по-настоящему! Ну, или хотя бы понарошку! Анна не имела обыкновения щадить чувства сестры, но если бы могла представить, какую боль она причиняет Марии этими словами, наверное, все же перестала бы повторять их, как заученную считалочку. Анна была единственная кроме матери, кому Мари однажды поверила свою сердечную тайну, но, очевидно, это относилось в понимании сестры к делам давно минувших дней, а возможно и вовсе было забыто. Дальнейший разговор свелся сплошь к обсуждению недостатков Сонечки. Анна не стеснялась затронуть ни одно слабое место подруги, более того, опустила даже то, что в понимании Мари слабым вовсе не было. Изредка вставляя самые общие фразы, она только качала головой: какой же Анна еще ребенок! Наслушается всяких глупостей, а потом выдает за свои мысли. И кто внушил ей, что двадцать один год - самый что ни на есть возраст на выданье? Можно подумать, они живут в девятнадцатом веке! Вовсе нет! Но и не скажешь в то же время, что сестра мечтала о прекрасном принце. Ведь если бы она верила в подобное, разве потеряла бы Владимира?! Владимир… Как он обожал ее сестру! Обожал с первых месяцев ее жизни. Владимир с Мари ходили в одну группу детского сада и были там главными заводилами. Воспитатели частенько то ставили их по разным углам, то приманивали сладостями, но ничто не могло заставить их выдать друг друга. Прошедшая сквозь тяжелый развод родителей, Мари была не по годам серьезна и мудра. Ей было чуть более пяти лет, когда родилась крошка Анна. И как в то первое мгновение, когда мама взяла младшую дочку на руки, так и по сей день у Мари не оставалось сомнения, что мать любит сестренку гораздо больше ее самой. Она была желанным и ожидаемым ребенком. Отец Анны, правда, как узнала потом Мари, так и не узаконил отношений с ее матерью. Малышка была для Шарлотты Дармт средством привязать непостоянного любовника, но она просчиталась - сие радостное для нее событие лишь оттолкнуло новоиспеченного отца. Пытаясь удержать любимого, Шарлотта кидалась за ним в любую точку земного шара, без раздумий оставляя малышку на попечение собственной матери и старшей дочери. Владимир же развлечениям во дворе с соседскими ребятишками предпочитал наблюдения за удивительно прелестной крошкой с серыми глазами и льняными волосами. На его глазах она делала первые шаги и отплевывалась яблочным пюре, учась есть с ложечки, на его руках проделывала воздушные пируэты перед зеркалом и смеялась как взрослая - во весь рот и голос. - Знаешь, Мари, наступит день, когда я женюсь на твоей сестренке. Мари в ответ только смеялась. Тогда она еще не знала, насколько пророческими станут эти детские выдумки. Не знала, и то, как сильно сестра будет обижать человека, готового сравнять для нее весь мир с землей. Анна была из тех людей, которых невозможно было любить. С детства порой не просто капризная, а даже жестокая в своих шутках, неосторожная в словах и выражениях, она и становясь старше, не научилась понимать одну простую истину: с любовью не шутят. Мари не винила Владимира, что он не смог это выносить. Она помнила в мельчайших деталях, как сестра рассказывала ей со смехом: «Он смеет ставить мне условия! Да он должен сдувать с меня пылинки, он должен благодарить судьбу каждый миг за то, что я с ним!» «Ты не боишься, что он и в самом деле уйдет?» - только спросила ее тогда Мари. «Дорогая, просто поразительно, ты старше меня, а совсем не разбираешься в людях! Никуда не денется!» - фыркнула Анна в ответ. А он действительно ушел. Вот так просто. Больше не ждал ее возле подъезда, больше не срывал телефон в надежде услышать ее голос, больше не украшал цветами входную дверь их квартиры. Трудно было сказать, заметила ли сестра его отсутствие за всегдашними кавалерами и их напевами под ее окном до рассвета. Может быть, просто не показывала чувств, а может и вовсе ничего не чувствовала по этому поводу. Они никогда более не говорили о нем. Если Анне и было больно, она не хотела напоминать. А если не было - Мари не хотела принимать, что любимая сестра может столь легко относиться к людям, играющим немалую роль в ее жизни.
Разговор с Анной был закончен еще несколько минут назад, а Мари все еще задумчиво вертела в руках трубку. Девушка так углубилась в свои мысли, что не сразу заметила шум приближающихся шагов. Они достигли ее слуха лишь, когда раздались в самой непосредственной близости. Невысокая девичья фигурка поравнялась с ее столом, и из-за рыжеватого меха лисьей шапки выглянули пшеничные волосы. - О, простите, что заставила вас ждать! - воскликнула девушка, попутно стряхивая с рукава снежные хлопья. - Александра, - она дружелюбно протянула руку. Что-то смутно знакомое показалось Марии в ее чертах. Александра. Она не припоминала кого-либо из своего окружения с таким именем. Александра. Нет, однозначно не припоминала. - Мари, - в свою очередь представилась она. - Ничего страшного. Присаживайтесь, пожалуйста. - Да-да, спасибо. Мне все же так неловко, что пришлось томить вас ожиданием. Откуда ни возьмись поднялась такая метель, что было совершенно невозможно проехать. И хотя отец прекрасно водит машину, все же, - она беспомощно развела руками. - Пустяки, Александра. Значит, вы приехали с отцом… - Да, одна я бы ни за что не рискнула, - освободившись от верхней одежды, Александра осталась в светло-бежевом платье, подчеркивающим прелесть ее юного лица. И Мари снова кольнуло ощущение, что она где-то видела это лицо уже раньше. - Я понимаю, - улыбнулась она вслух. - Не просто решиться. Когда вы планируете это радостное событие? - О, как хорошо, что вы спросили именно это! Потому что, пожалуй, это единственное, на что я смогу дать внятный ответ, - рассмеялась девушка. - В последних числах декабря. Я считаю, что свадьба в преддверии Нового года, как ознаменование новой жизни, новой судьбы - это так романтично и прекрасно! - В этом есть свой резон, - согласилась с улыбкой Мари. - И это значит, что нам осталось чуть более двух недель. Вы хотите пышную свадьбу или… - По правде говоря, этого хочет мой отец. Единственная дочь выходит замуж. Он считает своим долгом сделать этот день самым ярким в моей жизни, и я не нахожу в себе сил ему в этом отказать, хотя сама предпочла бы самую тихую регистрацию. Кивнув, Мари потянулась к краю стола, собираясь предложить девушке взглянуть на последнюю серию свадебных буклетов, но не успела. Первое ее чувство было, что она падает куда-то в бездонную пропасть, увлекая за собой и стул, и стол, и всю эту комнату. Да что там комната - казалось, весь мир сейчас переживает то же потрясение, в которое повергли ее встретившиеся с ее глазами глаза вошедшего мужчины. В горло как будто вонзились шипы, ей хотелось рвануться с места и бежать прочь, но даже если бы она и смогла подчинить свой разум этому невероятному побуждению, едва ли бы ей удалось подчинить себе ноги, которых она почти не ощущала и руки, которыми не могла пошевелить. Нет, нет, нет! Она вспомнила, откуда помнит лицо этой девушки… Она сказала: «Мой отец…» Отец, отец!.. Невозможно, немыслимо! Господи, дай мне силы это пережить! Александра Романова в изумлении наблюдала за двумя людьми, которые сейчас скорее напоминали ледяные скульптуры. Только они бывают так неподвижны и носят на лицах такие застывшие выражения. - Кажется, вы знакомы? - неловко нарушила она тишину. Каким-то шестым чувством Александра уловила, что с губ девушки был готов сорваться протест. Но отец опередил ее. Ее всегда такой вежливый отец, верх благородства и обходительности почти перебил женщину! Это показалось Александре невероятным. И она бы ни за что не поверила подобному, если бы не видела собственными глазами. - Нет, - твердо ответил он. И отвесив поклон, назвал свое имя. - Николай Павлович Романов.
Морозко
Зимний волшебник
Сообщение: 85
Репутация:
8
Отправлено: 07.01.11 17:01. Заголовок: Забившись под одеял..
Забившись под одеяло, Мари надеялась унять дрожь, пробирающую тело, но это не помогало. Она видела его! Сегодня, сейчас! Пусть не сейчас, но всего лишь какие-то пару часов назад. Что значат пару часов по сравнению с теми долгими ночами, которыми она не могла заснуть, вспоминая его голос и смех. Подумать только, четыре года! Он совсем не изменился. Нет. Разве что красивому лицу чуть добавилось строгости, а глаза смотрели теперь сквозь нее, не видя, не желая видеть ее и знать. Она заслужила это. Господи, почему тогда она позволила глупым сомнениям взять над собой верх, сбежала, уверенная - он обманывает ее. Крепче завернувшись в одеяло, она отчаянно сжимала виски руками. Ей как будто чувствовалось сейчас все пережитое тем вечером, когда она спешно сбегала со ступенек его бунгало. Она вспомнила дрогнувшую в руках фотографию в золоченой рамочке. На ней была изображена девушка с пшеничными волосами и светло-коричневыми смеющимися глазами. Сохраняя трезвый рассудок, она могла выбрать сотни разных предположений на тему, кто это. Но всю ее уже трясло, и весь мир двоился у нее перед глазами. Она выбрала только одно: прежняя или настоящая пассия. Мама права, она совсем его не знает, а он намного ее старше, умнее, ему на язык легко попадаются все те слова, что способны открыть дверцу в женское сердце. Почему-то она поверила в это. Так сильно, что не дала ему право на последнее слово, сквозь слезы отчаяния не замечала, что и как бросала в разложенный на кровати чемодан. Мелькающие как безумные разделительные полосы на дороге весь путь до аэропорта. Она так стремилась скорее сбежать с этого острова, из его жизни. Сердце кричало ей: остановись! Но она не слушала, она не могла даже думать связано. Просто поверила в свои страхи, во внушения мамы и сестры. Тогда ей казалось, она благодарна им за то, что они отвратили ее от ошибки и открыли глаза. Рана заживет. Кто не переживал первой влюбленности сердца? Кому не казалось, что жизнь на этом кончается? Но чем больше проходило с тех пор времени, тем больше в душу закрадывались мучительные мысли о возможной ошибке. Она старалась отвергать их, но они были слишком настойчивы. Невыносимо терзаться, когда уже ничего не можешь изменить. Она словно подсознательно ощущала, что была неправа, и сегодня получила этому подтверждение. Дочь, его дочь… Об это слово разрушились нелепые воздушные замки, возведенные ею всего лишь на фотографии, клочке бумаги… Как больно было сегодня, глядя в его непроницаемые глаза понимать, что она все разрушила сама, что мгновениям самым счастливым в ее жизни не суждено повториться никогда. И только, только по ее вине…
Глядя на голубую, переливающуюся солнечными бликами гладь моря, она раздраженно дожидалась официанта. Интересно, все греки такие рассеянные? Право, в назидание им ей следовало бы уйти без уплаты. Поправив на головке округлую белую шляпку, Мари поймала свое отражение в прозрачном стекле и решительно тряхнула черными кудряшками. Но нет, она никому не позволит себе испортить настроение в первый день отдыха. Две недели. Наконец-то, волшебные две недели после защиты диплома. Она дипломированный специалист. Весьма гордо звучит. А как горда была мама тем, что ее дочь окончила институт с красным дипломом. Мари всегда была послушной. И хотя ее совсем не привлекали бездушные цифры и бухгалтерские отчеты, она пошла туда, где мама хотела ее видеть. Правда, практика в банке на четвертом курсе своей рутинностью и скукой повергла Мари в настоящий ужас, но сейчас она не хотела об этом думать. Сейчас она будет только отдыхать и наслаждаться жизнью. Крит… Из предложенных ею туристических туров она выбрала именно это место. Может быть, потому что всегда мечтала побывать на острове. Как это романтично, если представить себе, что на острове при желании нигде нельзя скрыться друг от друга. Конечно, Крит не какой-то там маленький клочок земли, но все же здесь, среди величественных гор, скалистых обрывистых берегов и развалин Кносского лабиринта, где некогда обитал чудовищный Минотавр, есть что-то совершенно особенное, непередаваемое словами. Наверное, атмосфера. - Пожалуйста, официант, - снова повторила она по-английски, и снова не дождалась хоть сколько-нибудь различимого отклика. - Черт возьми! Она заметила мужчину в светлом летнем костюме, сидевшего за двумя столиками от нее. Глаза его скрывали темные очки. Похоже, он давно наблюдал за ней. И, кажется, различил вырвавшееся у нее последнее выражение. Во всяком случае, губы его изогнула улыбка. В замешательстве она опустила голову: ну хватит, сейчас она подойдет к стойке и выскажет все, что думает. Намерение было самым естественным, исполнение - довольно резким. При этом Мария даже подумать не могла, что мужчина уже успеет подойти к ее столику и, мало того, склониться над ее головой. От неожиданности она резко подняла руки, и остывшее кофе плеснулось в лицо незнакомца, на рукава и ворот его светлого пиджака. - Ну знаете, мадмуазель, это уже слишком! - рука его потянулась к очкам, и в следующую минуту она увидела его глаза. Они оказались так близко друг к другу, что она могла до малейшего оттенка различить их цвет, настроение, каждую искрящуюся смешинку. Прижав руки к лицу, Мария тоже рассмеялась. - Хоть вы и не похожи на сердитого человека, мне ужасно неловко. - В самом деле? И чем вы, интересно, можете загладить свою вину? - его голос был приятный и глубокий. Если верить художникам, порой сравнивающих оттенки цветовой гаммы с голосами людей, пожалуй, его голос ассоциировался бы с теплым коричневым цветом. - Я не считаю себя виноватой. - Вы очень любезны, мадмуазель. Но, кажется, мы хотя бы привлекли внимание, - он кивнул на рассыпающегося извинениями, спешащего к ним официанта. Оплачивая счет, девушка косила глазами на мужчину, вытирающего наугад салфеткой лицо. Теперь он выглядел еще более забавно. Покончив со своим занятием, Мари повернулась к нему полностью. - Прошу вас, позвольте мне. Полагаю, мне лучше видно, - промокая салфеткой его лоб, щеки и подбородок, она неожиданно почувствовала себя очень странно. Ткань салфетки была довольно тонкой, и у нее было такое чувство, будто она водит пальцами прямо по его лицу. При этом она чувствовала его пристальный взгляд. На щеках вспыхнул румянец. Руки сами остановили свое движение. Непонятная странная неловкость опутывала девушку. Сама не зная почему, она не решалась поднять глаза и встретить его взгляд. Как будто тогда что-то случится. Она не знала что. Как будто она видела далекую чернеющую точку на горизонте, которая приближалась к ней ближе, но не решалась рассмотреть ее очертания. А точка все увеличивалась в размерах и росла, как и то странное ощущение, что если сейчас она взглянет ему в глаза, по меньшей мере, разразится молния. Неуверенно и медленно она поднимала голову. Взгляд ее шел по его шее, подбородку, щекам. И наконец, достиг глаз. И молния не разразилась, нет, напротив день стал еще прекраснее, светлее. День стал таким, каким не был еще никогда! Казалось, все, от солнечных зайчиков, играющих на потолке до самого последнего предмета интерьера изменилось и стало совсем другим. Она не сразу поняла, что изменилась в первую очередь она сама, а с нею - и весь мир. Весь мир смеялся теперь, когда она смеялась вместе с Николаем, и трепетал в смущении от легких прикосновений его руки к ее руке. Счастье незримо присутствовало в каждом слове и взгляде, в каждом их разговоре. Оно витало над их головами подобно птице. - Чем же вы занимаетесь, вы так и не обмолвились об этом ни слова? - в наплывающих сумерках они брели по набережной. Мари сняла туфли, и морская вода омывала ее ступни. - Наверно, оттого что мне не хочется об этом говорить. - Я напрасно спросила? - Нет, просто... Еще недавно я гордо именовался командиром экипажа, а сейчас просто безработный бывший летчик. - Мы можем с вами посоревноваться, - рассмеялась девушка. - Еще недавно я гордо именовалась отличницей, обожаемая без исключения всеми преподавателями и однокурсниками, а теперь вот… теперь вот не знаю, куда себя деть. - Ваши чувства естественны, Мари. Еще одна перемена в жизни. И вам кажется, вы стоите на перепутье. Все проходят через это. - Только что-то не пролетает сказочной стрелы, которая подсказала бы мне налево идти или направо, - отшутилась она. - Если не верить в волшебство в молодости, когда же в него еще верить? Хотя знаете, я верю в него и сейчас. Что если мне удастся выиграть в лотерею и открыть, скажем, летную школу. - Богатая идея. Но почему же не хотите снова летать? Вы тоже не любили это? - Напротив, это было дело всей моей жизни, и оттого сейчас очень тяжело. А причина не во мне. - Он покачал головой, и на лбу его вырезалась глубокая морщина. - Слишком долгая и неприятная история, Мари, и мне, правда, бы не хотелось ее вспоминать. Какое-то время они шли в молчании, а потом Мари тихо сказала. - Я завидую вам. У вас было дело вашей жизни. А мне не было дано исполнить свою детскую мечту. Я мечтала стать пианисткой, и все мое детство прошло за гаммами и нотными грамотами. А потом… - она помедлила. - Что же было потом, Мария? - она видела, что он не отрывает взгляда от ее лица. - Каталась на коньках в зимние праздники и упала. Ничего серьезного. Только сломала два пальца руки. - Больше совсем не можете играть? - Не знаю, - улыбнулась Мари, но в лице ее была видна грусть. - С той поры не пробовала. - Они оба остановились, глядя в морскую даль. - Кажется, нам пора возвращаться, - поспешила переменить она разговор. - Мари, - он шагнул к ней ближе и чуть коснулся ее плеч, не давая тем самым избежать своего взгляда. Над их головами было усыпанное звездами небо, а под ногами - волны Эгейского моря. За спинами виднелись огоньки прибрежных отелей и домиков местных жителей. Но Мари казалось, что даже если она сейчас отведет глаза в сторону, взглянет в ночное небо или ласкающие теплые волны, всюду она наткнется на его взгляд, всюду почувствует прикосновение его рук. И в любом шуме сумеет узнать интонации его голоса. - Милая Мари, никогда не говорите никогда, вы снова подарили мне веру в волшебство. Веру в то, что ломаются любые стены, и каждый человек может взлететь. Взлететь не только за штурвалом самолета. И сознание этого - вот самое большое счастье. И только тихо плещущиеся волны были свидетелями двух рядом вспыхнувших на небе звезд, которые скоро слились в одну. Самую большую и яркую - которая называлась Любовь. Он собирался попрощаться с ней у своего бунгало (Мари жила в отеле того же комплекса), но она, не говоря ни слова, потянула его за руку за собой. Голубое летнее платье облегало ее красивую фигуру, мелькающую среди пальм. Они дошли до гостиницы, и она легко взбежала по ступенькам. Взглядом позвала его за собой. Холл гостиницы встретил их легкой прохладой. Изумленный, он шел за стремительно подвигающейся вперед женской фигуркой. Они прошли в зал с распахнутыми балконными дверями. Он был освещен только проникающим сквозь развевающиеся занавески лунным светом. Когда глаза Николая привыкли к темноте, он понял, зачем они здесь. Недалеко от балконных дверей чернел роскошный большой рояль. Поколебавшись несколько секунд, Мария откинула крышку. Он видел то первое выражение, которое отразилось в ее лице, едва она взглянула на ноты. Затем медленно села, вдохнула в грудь воздуха и, не отводя от него глаз, заиграла. Серебристые высокие звуки уходили высоко-высоко, выше потолка и любой стены в мире - туда, где горела на небе их звезда. Руки ее легко касались клавиш, словно перелетая с одной на другую. Льющиеся звуки словно говорили, кричали: да-да, волшебство бывает! Волшебство встречи двух сердец, волшебство истинной любви. Эти звуки, казалось, рассказывали историю, очень знакомую им двоим. От первого произнесенного между ними слова до сегодняшнего вечера. Голубые глаза Марии сияли ему. Как будто повторяли то, что он сказал до этого ей: нет ничего невозможного, и каждый человек может взлететь, взлететь не только потому что его кружат серебристые звуки вальса. Они оба теперь знали это. Тихонько смолкал напев мелодии, и они еще несколько мгновений смотрели друг другу в глаза. А потом она оказалась в его сильных объятьях, и он нежно поцеловал ее губы. Слова были не нужны. Она уткнулась лицом ему в грудь, и случайно заглянувшая в зал женщина увидела картину, достойную кисти живописца. Две обнявшиеся фигуры в серебристом свете луны. Они ничего не говорили. И она даже не видела их лиц. Но поняла: они были счастливы. Да, они были самыми счастливыми на свете, пока Мари не допустила одну единственную ошибку: написала обо всем своей сестре. По электронным письмам Анны она поняла, что та в шоке и растерянности. И девушка смутно понимала почему: впервые в жизни Мари говорила с ней о своих чувствах. О своих, а не ее, Анниных. Она приписывала столь яркую эмоциональную окраску ответов сестры именно этому факту. Впервые в жизни Анна оказалась на вторых ролях, и ее самолюбие едва ли могло это снести. Разумеется, Анна прикрывала это выражениями беспокойства о сестре, но Мари, на глазах которой она росла, легко угадывала каждую мысль в ее голове с детства. И попросила ее только об одном: не говорить ничего пока маме. Уже через четыре дня они с Николаем возвращаются в Москву. Они не говорили с ним о будущем, но Мари точно знала: оно у них только одно на двоих. И даже если сначала их встретит некое непонимание, она обязательно сможет растолковать это родным. Анна обещала. Какого же было удивление Мари, когда стоя под козырьком гостиницы и ожидая Николая, она увидела… маму! Да, это было именно она. Шарлотта Дармт собственной персоной. Что там началось! Кажется, до последнего часа ей не забыть этой ужасной сцены! То ругая на чем свет их двоих, то только Николая, мама бросала ему в лицо такие выражения, от которых волосы на голове Марии вставали дыбом. - Безработный летчик - прекрасно! Да еще и вдвое старше тебя! Мне знаком этот тип мужчин. Они готовы с легкостью покорить, а затем разбить любое женское сердце! И я никогда не думала, Мари, что ты безответственная до такой степени, что едва оторвавшись от дома… - Мама… - Нет-нет, ты мне ответь, есть ли голова у тебя на плечах? Счастье, что Анна, моя девочка, не смогла томиться тем, что знает и все мне рассказала… Не закатывай глаза! Позволь мне спросить, какое будущее ты видишь с этим типом?! «Рассказала»! Впервые в жизни Мари, кажется, была готова убить сестру. Как она могла так с ней поступить. Но было не время думать об этом. Сердце ее разрывалось от несправедливых обвинений, которыми мама поливала человека, которого она любила. Впервые в жизни она позволила себе повысить на нее голос. - Хватит, мама! Ты немедленно уезжаешь отсюда! Так будет между прочим лучше для тебя же самой. Греческие законы несравнимо более суровы, чем наши. И за подобные скандалы в общественных местах тебя вряд ли ожидает что-то хорошее. Шарлотта была не столько умной, сколько проницательной женщиной, умеющей чувствовать других людей. И тем более она могла чувствовать родную дочь. Видя, что Мари преисполнена решимости не отступать - она сменила тактику. В тот же вечер она покинула остров, понимая, что это самый верный психологический ход. Марии было очень тяжело. Тяжело из-за всей этой ситуации, из-за некоторого чувства вины перед матерью и особенно перед Николаем. К тому же слова Шарлотты все же не могли не заронить в ее душу зерно сомнения. Теперь она стала замечать взгляды других женщин на Николая. Он был очень красив, мужествен, обходителен. А она знает его всего неделю с небольшим. Говоря проще, почти не знает. Не знает его прошлое. Оно известно ей только с его собственных слов. Что если она… просто принимает желаемое за действительное? Мари боялась прислушиваться к подобным подозрениям и еще более боялась обнаружить их перед Николаем. Былую легкость сменила некоторая натянутость. Она не могла сказать, что что-то изменилось в ней или между ними, но все же… Наступил последний день их пребывания на Крите. Завтра днем - перелет с двумя пересадками, а потом… что потом? Она отгоняла от себя эти вопросы, как могла. - Мари, дорогая, - словно угадав ее переживания, Николай опустился тогда на колени перед ее стулом и сжал нежную руку меж своими ладонями. - Ни о чем не думай. Спокойно собирайся, попрощайся с морем, кинув монетки. А я кое-зачем съезжу в город. Она подняла на него глаза. - Может, нам поехать вместе? - Нет, Мари, я… - он не сразу закончил, - я вернусь вечером, потерпи немного мое отсутствие. - Прижавшись щекой к ее руке, он улыбнулся. - Я надеюсь на твою выдержку. Ведь впереди нас ждет целая жизнь. Ты ведь еще хочешь этого? - Конечно, почему ты… - Мари, - перебил он ее, - я знаю, возможно, твоя… мама в чем-то права, и я действительно… - Нет-нет, что ты! Я ничего не хочу слышать! - Тогда улыбнись мне, - попросил он ее. - Мне кажется, от твоей улыбки способен снова зацвести любой, пусть даже самый поникший головкой цветок. И она улыбнулась. Она готова была улыбаться ему всегда. Только ему. В ее голове в тот день были только счастливые мысли. А вечером, все еще не дождавшись Николая, она направилась к его бунгало. Дверь оказалась не заперта, и Мари вошла. Очевидно, хозяин еще не возвращался. Пожалуй, ничего страшного не будет, если она позволит себе войти. Каждая вещь казалась ей здесь особенной тем, что напоминала о нем. Вот эта шляпа… Он был в ней, когда они ездили в древние пещеры. А вот эту зажигалку она частенько видела крутившейся между его длинных пальцев. А в этой рубашке, оставленной на спинке стуле, он был, когда она тогда играла для него. Играла, впервые за столько лет пересилив себя, и подойдя к инструменту. Она знала, что он поймет ее признание вернее любых слов. Иначе и быть не могло. Они были связаны одной нитью, и их мысли и побуждения - тоже. Задумавшись, Мари опрокинула графин с водой. Не заметив, что на дне стекло треснуло, Мари собиралась водворить его на место, как острые края поцарапали ее ладонь. Красное пятно показалось на рукаве бежевой блузы. Ну что такое! Не руки, а крюки. Поискав на столе, чем бы остановить кровь, Мари перешла к тумбочке, стоящей возле кровати. Чувствуя неловкость, и не зная, что подумает Николай, если застанет ее за таким занятием, Мари, тем не менее, открыла дверцу. Различив глазами платок, она обрадовалась, что так быстро нашла, что искала, и уже собиралась было встать, как заметила лежащую там же фотографию в золоченой рамочке. Потянув ее на себя, Мари с изумлением смотрела в юное лицо смеющейся молодой девушки. Несколько мгновений сидя в оцепенении, Мария разглядывала ее. Потом у нее задрожали руки. Фотография запрыгала у нее перед глазами. Она всегда хорошо видела, но сейчас глаза различили только одно слово из подписи в углу: «дорогому». Но больше ее воображению было ничего и не нужно. Скоропалительные выводы и текущие по щекам слезы. Она даже ничего потом не помнила из своих действий в те минуты. Как будто это была не она, как будто все было в каком-то страшном сне. «Проснулась» она только, сидя в салоне самолета. Глядя сквозь ватные облака на оставляемое позади море, она думала о том, что еще час назад была так счастлива. Всего час с небольшим. Странно было сознавать, что этот час никогда уже не вернется. Как не вернется и часть ее души, навсегда оставшаяся там, на греческой земле.
В приглушенном свете бра Мария смотрела на падающие за окном снежинки. И сейчас, сквозь прошедшие годы она понимала, что для нее ничего не изменилось. Но нужно успокоиться. Что без толку себя изводить. В конце концов, она поняла это не сегодня. Сегодня вообще ничего особенного не случилось. Ведь по сути она всегда чувствовала, что была не права. И вот, это подтвердилось. И все же как нелепо, как смехотворно и глупо! В голове не укладывается, она приняла его дочь за возлюбленную. Такое возможно только с ней. Покачав головой, она бросила в стакан с водой две таблетки снотворного. Вряд ли они помогут ей заснуть, но можно все же попытаться. Как-нибудь все пройдет. Она просто будет выполнять свою работу. А потом, потом будет Новый Год… Мария заснула под утро вся в слезах.
- Мария, потрясающе! Мне очень нравится! - Саша восхищенно оглядывалась на развешанные шары, букеты цветов и прочие свадебные воздушности. - Я рада! - Мари не лукавила. Причем ее радость была двойного свойства. Она искренне радовалась за эту счастливую девушку, подхватившую юбки и кружившуюся по залу на манер старинного вальса. За ее жениха, имя которого не сходило с ее уст. Какого же было удивление Марии, когда она узнала в этом женихе… Владимира Корфа! Столько лет она не слышала ничего о нем, и, увидев, не поверила своим глазам. Еще одна встреча из прошлого. Еще одна, но совсем иная. Мари не только увидела снова друга детства, она увидела его счастливым. Таким, каким он никогда не казался рядом с Анной. Как и положено двум встретившимся вновь закадычным друзьям, они с ним, казалось, перебрали всевозможные темы разговора, только… не прозвучало имя Анны. Сама она не решалась упоминать о сестре, а он не спрашивал. Да было бы и странно с такой замечательной невестой интересоваться кем-то другим. Кто как, а он в этот Новый Год действительно получит самый роскошный подарок, не имеющий цены. По всему было видно, что он любил ее. Что они любили друг друга. Подумав о том, как воспримет эту новость Анна, Мари решила ничего не говорить сестре. Она, разумеется, не поймет. Возможно, даже будет тешить самолюбие мыслью о том, что он все еще ее любит. Она не видела смысла спорить с сестрой на эту тему, зная, что на одно ее слово как обычно придется с десяток слов Анны. Да и что бы они обе ни думали, этим уже ничего не изменишь. Мужчины всегда тянутся к доброму сердцу и теплому слову. И глядя на счастливую молодую пару, Мари сомневалась, что могла бы так же радоваться за них, если бы на месте Саши была ее сестра. Но еще больше радости Мари приносила мысль, что кончится это страшное испытание - видеть Николая. И она не сомневалась, что ему это принесет не меньшее облегчение. Хотя… Николай Павлович, казалось, вовсе не замечал ее, и Марии представлялось странным, что он вообще узнал ее при встрече. Впрочем, возможно ли бы не узнать, если она вперилась в него глазами так, будто грядет конец света, и это последний человек, которого она успеет увидеть. За тот краткий период, что их снова свела судьба, она пережила больше страданий, чем за прошедшие годы разлуки. Он, правда, все так же не был женат. Но Мари не усматривала в этом зацепку. Что ей до его жизни, что ей до того, чем он сейчас занимается. Кроме этого дела, на мгновения связавшего их, между ними больше ничего нет. Ни потом, ни сейчас. Она завидовала каждому человеку, который будет соприкасаться с ним в будущем, и мечтала бы обернуться любым из них, если бы можно было превращаться как в сказках. Но сказок не существовало - это были пустые мечты. Когда Мария думала об этом, ее охватывало такое отчаяние, что хотелось реветь в голос. Ей хотелось сделать любой самый безумный поступок, но беда в том, что ни один из них не заслонил бы прошедшего. Все было кончено. Наконец-то, кончится и эта ужасная пытка. Саша то поднимала лепестки роз, рассеянные по полу и мебели, то снова рассыпала их, оставляя на одежде и волосах. - А почему они искусственные, Мари? - Милая, Саша! Потому что настоящие окрашивают и могут испортить платье. - Ах, какие мелочи! - Но вряд ли это покажется вам такой уж мелочью, когда гости заметят пятно, скажем, на лифе платья. В день свадьбы невеста должна быть совершенна. И не только для жениха. - Ах, Мари, от ваших слов у меня такое ощущение, что это не свадьба, а коронационное шествие. - Сашенька, мы уже говорили об этом, - предупреждающе улыбнулся ей отец. - Знаю, папа. Но я хорошо помню и времена, когда ты говорил, что Владимир Корф не подходящая пара для твой дочери. Да, об этом мы тоже говорили, - передразнила она, и, не дожидаясь ответа, запустила лепестками цветов в Мари. - Просто чудо, что вы снова встретились с Владимиром, не правда ли, Мари? Неожиданная встреча через годы - это прекрасно. - Да, вы правы, - невольно Мари взглянула на Николая. На его лице ничего не отражалось. - Это прекрасно. - Он столько рассказал мне с тех пор о вас. Вы были замечательными друзьями. Я рада. Рада особенно тому, что теперь у меня есть повод пригласить и вас на свою свадьбу. Это не только моя просьба, но и Владимира. Прежде чем Мари успела что-либо ответить, она услышала ясное. - Саша, полагаю, это не очень хорошая идея. - Почему? - девушка удивленно вскинула на отца глаза. Небольшая заминка, а потом снова тот же не терпящий возражений тон. - Слишком эгоистично навязывать Марии Александровне свои планы. Быть может, в новогодние праздники она собралась в теплые страны. - Почему ты так странно говоришь, папа? Я предложила, а не навязывала, а о своих планах Мари вполне может поведать без посторонней помощи. - Я… - Мари захотелось провалиться сквозь землю, хотя даже тогда она не почувствовала бы облегчения. Она противна ему до такой степени, что он считает минуты до того, как больше ее не увидит. Это чувство в нем так сильно, что он даже не может его скрыть. Она отвела глаза. - Саша, я… - Мари, - Александра сжала ее руку, - разговор окончен.
Часы высвечивали 23.00. Мари решила лечь пораньше перед завтрашним непростым днем. По крайней мере, утешало, что он будет последним непростым в этом году. А еще то, что через два дня Новый Год уже вступит в свои права. В квартире уже все было начищено и вымыто до блеска. Новая елочка, за которой она ездила только сегодня, уже наряженная, во всей красе, переливалась разноцветными шарами и различными фигурками зверюшек. Под ней прообразом снега лежала вата. Оставалось только купить огоньки. Вчера она видела в магазине такие интересные - лепестками. Для кого же я все это делаю, кольнула ее мысль. Сестра объявила, что собирается встречать Новый Год с друзьями. Великодушно, однако, разрешив Мари, приехать на Рождество. Мама и вовсе пока оставалась в неведении насчет своих планов. Поправляя гирлянды, украшающие проем двери, то на пару сантиметров ниже, то на пару сантиметров выше, Мари машинально составляла список того, что еще следует успеть купить перед праздниками. Так ее мысли все время были чем-то заняты. Потом подойдя к шкафу, вытащила купленный на свадьбу Саши и Владимира сервиз. Еще раз рассмотрела его, найдя удовлетворительным. Итак, завтра, уже завтра… «Саша, полагаю, это не очень хорошая идея». Усилием она проглотила застрявший в горле ком. Нет, она не будет из-за этого плакать. Грубиян, какой же он грубиян! Почему не сказать ей прямо, глаза в глаза, что не желает ее видеть, почему с самого начала было не перекинуть заказ на другого дизайнера? Во всех его словах и жестах мелькало не просто безразличие, но и, казалось, презрение. Ей бы хотелось заговорить с ним, но это было совершенно невозможно. Она боялась даже представить, каким станет его взгляд, если бы она вздумала… Нет, она не сможет этого вынести. Конечно, она виновата, но… Боже, как глупы романы, в которых героини из гордости не могут высказать, что у них на сердце! Да если бы у нее была хоть одна, хоть одна малейшая надежда, что у него к ней остались какие-то чувства, она, наверно, бросилась бы перед ним на колени, прося о прощении. Но он был таким… Мари загасила светильник. Таким, каким и должен быть человек после четырехлетней разлуки.
Проснувшись от настойчивого телефонного звонка, Мари села на кровати. Даже в темноте она видела, как часы показывают два ночи. Кому понадобилось от нее что-то в такое время? Кроме того, когда что-то срочное, люди всегда звонят по сотовому. Раздумывая вылезать ли ей из теплой кровати, Мари тщетно пошарила ногами тапки и, шлепая босыми ногами, прошла в коридор. Времени эта операция заняла немало, но, к ее удивлению, телефон все еще продолжал звонить. - Да? - Мария… - в приглушенном голосе слышались рыдания. - Бабушка! Что случилось? - Анна… - Что с ней? - руки ее крепче стиснули трубку. - Ее все еще нет! - Ну и что с того? Возможно, она решила заночевать у друзей. - Ты не понимаешь, Мари… Если бы ты видела, в каком состоянии она убегала из дома… Ее трясло, и она была вся в слезах. Она почувствовала легкое беспокойство. Чтобы ее сестра была в слезах. На память приходили только трюки, когда она намеревалась получить что-то от окружающих. Но что она могла надеяться получить от бабушки?! - Может быть, вы до этого поссорились? - Нет, что ты, вовсе нет. Все было тихо и мирно, и вдруг она выскочила в истерике, схватив всего лишь легкую ветровку, а на улице такой мороз… Она была как будто не в себе… - Не в себе… - холодок беспокойства повеял отчетливей. - Но, бабушка, как же ты могла отпустить ее?.. - едва спросив это, Мари тут же прикусила губу. Идиотка, какая же она идиотка. Рыдания на том конце трубки стали горше. Она поспешила поправиться. - Ах, бабушка, успокойся. Ну, конечно, с ней все в порядке. Да-да. Сейчас я попробую до нее дозвониться. Хорошо. Тебе лучше прилечь, да. Целую.
Мари вернулась к кровати и дрожащими руками вытащила мобильник из-за подушки. Господи, а что если Анна не возьмет трубку? Что если с ней что-то… - Анна! - связь была довольно слабой. - Анна! - Мари, - Мария почти не узнала в этом неуверенном, полном слезами голосе, голос сестры. - Что случилось, Анна, где ты? - Дома. - Врушка! Мне только что звонила бабушка, и… - Я не скажу тебе, где я, Мари. В трубке кроме потрескивания, кажется, было слышно завывание ветра. - Ты на улице? В такой мороз и час? С ума сошла, иди домой! - Я не могу. Я боюсь сделать неверный шаг. О, Мари, зачем я забралась сюда! - Куда забралась? - Надеясь отрезвить сестру громким голосом, она добавила с усилием. - Где ты, можешь или нет, сказать внятно? - На крыше нашего дома. - Что?! - ноги Мари подкосились, и она с трудом удержалась, чтобы не упасть. - Что ты там делаешь? - Не знаю… Мне было так плохо. Соня сказала, что уезжает с Репниным. Но ты не думай, дело не только в этом. Она сказала мне еще столько всего ужасного. Что я заносчива, груба и всегда делаю людям только плохо. Она говорила… - Анна всхлипнула. - Знаешь, это трудно… Когда те, кого ты считаешь друзьями, предают тебя. Я сидела здесь, смотрела на холодный равнодушный город сверху. Кое-где гасли фонари и огни. А я все сидела и понимала, что кроме тебя у меня никого нет. Прости меня, Мари, прости за все, я так сожалею… - Анна, ради Бога, оставь это! Тебе не в чем оправдываться ни передо мной, ни перед кем другим! Вот что, оставайся на месте и позвони в службу спасения. - Не могу, Мари… - она снова всхлипнула. - Мне так холодно, я почти не чувствую рук… Мари… Что мне делать? Вцепившись руками в волосы, Мари сидела на полу, слушая голос сестры. Она не знала, что ей посоветовать. Впервые в жизни не знала. Анна ждет от нее каких-то слов, но представив неровные уступы замерзшей крыши, тоненькую фигурку сестры в легкой ветровке и ее озябшие руки, Мари сама готова была впасть в истерику. - Я не знаю, Анна… - только и смогла она выдавить. Даже не представляя, что эти безнадежные слова подействуют куда вернее, чем могли бы десятки, даже сотни других на их месте. - Ничего, Мари, - неожиданно звонко воскликнула Анна. - Не беспокойся. Обещаю, сегодня ты последний раз беспокоишься за меня. Сейчас все будет хорошо. Сейчас, потом, всегда… Мария ничего не успела ответить. Очевидно Анна, не завершая вызова, положила телефон в карман. Удерживая у уха трубку, Мари молча, боясь даже вздохнуть, слушала неровное дыхание Анны, скрип крыши, ее движения. Она была бессильна и беспомощна. Могла только прислушиваться и молиться. Долгие минуты скрипа и шороха, единственно возвещающих ей о том, что Анна продолжает держаться. Сведя руки у губ, Мари опустила голову и ждала. Через несколько мгновений послышался какой-то шум, будто от удара, и связь пропала. Глядя в дисплей мобильного, Мари отчаянно уверяла себя, что просто упал телефон, да-да иначе и быть не могло. Она не решалась позвонить, боясь, что ее встретят долгие гудки или еще хуже - пустота. Кажется, прошло несколько минут, нет - только одна! Она так надеялась, что только одна. Когда завибрировал мобильник, Мари даже не сразу поняла, что происходит. Звонили из петербургской квартиры. - Бабушка? - Нет, Анна! Мари, все хорошо! Когда я спускалась назад, по лестнице, телефон выпал у меня из кармана и раскололся. Очевидно, сюрприз от Деда Мороза! - последовала длинная пауза, а потом две сестры одновременно рассмеялись. - Ничего, я положу тебе под елочку новый. Аня, Господи, ты жива, - теперь вместе со смехом по щекам Мари текли слезы. - Негодяйка, как ты меня напугала! - Не поверишь, Мари! Я хочу, чтобы ты лично отхлестала меня по щекам! Сегодня же мы с бабушкой едем к тебе, в Москву. - О, нет-нет! Не обижайся, Анна, но я не хочу, чтобы вы вместо Москвы угодили куда-нибудь в другое место. В теплую ванну и постель, и не вылезать оттуда. Я вылетаю первым рейсом, как только рассветет. Поправ не такие уж серьезные возражения Анны, Мари долго смотрела на упаковку с сервизом, который выбирала столь старательно и долго. Увы, ей не суждено его подарить.
В 6.30 утра Мари уже была одета. Только после душа и нескольких чашек кофе ей удалось вновь обрести ясную голову. Машинально подставляя волосы под струю горячего воздуха фена, она думала, что в день свадьбы Саша едва ли станет спать дольше. Стараясь на протяжении почти часа подобрать слова, которые не огорчили бы ее и Владимира, Мари, как ей казалось, довольно преуспела. Она не учла только одного: что трубку возьмет Сашин отец. - Слушаю, - от ноток этого голоса у нее задержалось дыхание. Господи, ну почему это именно он! - Слушаю вас. - Николай Павлович, - она запнулась. - Это Мария… Простите, я не ожидала попасть на вас… - Вы звоните в столь ранний час, чтобы рассыпаться в извинениях? Резкость его тона заставила ее вздрогнуть. И… он даже не назвал ее имени. Как будто обращался к бездушному предмету. Она постаралась взять себя в руки. - Нет. Я… я хотела сказать, что не смогу быть на свадьбе. Понимаете, кое-что случилось с моей сестрой, и я вылетаю в Петербург ближайшим самолетом… - Молчание. - Это правда! Внизу меня уже ждет такси до Домодедово, и… - О! - короткий смешок показался ей пощечиной. - Должен вам сказать, я не удивлен вашим сообщением. Скорее я удивлен тем, что вы потрудились его озвучить. Вам ведь не впервой исчезать без предупреждения. Мария задохнулась гневом. Пережитое ночью потрясение усилило все те чувства, которые кипели в ней со дня их встречи, а эмоции выплеснули их на волю. - Послушайте, вы! Вам нравится насмехаться надо мной, да? Вы, конечно, можете сказать все, что угодно. Думать, что угодно. Мне это все равно! Я счастлива только тому, что вы никогда не узнаете правды! Она отсоединилась, не дожидаясь его ответа. Но хоть на мгновение ей стало легче. Пусть это мгновение скоро канет в Лету, оно все-таки было.
- Нет, сейчас ваш самолет вылететь не может. Сильный снегопад. Не беспокойтесь, ждать недолго. Возможно, не более получаса. Работники аэропорта без созрения совести повторяли эти слова на протяжении уже двух часов. И самое умилительное, что по их словам всегда выходило «не более получаса». Чтобы не пропустить вылет своего рейса, Мари старалась держаться одной дамы, которая громче всех возмущалась и все время рассказывала разные смешные истории из своей жизни. Похоронив, по ее словам, обоих своих мужей, она тоже не грустила, рассуждая по принципу: Бог дал - Бог взял. Мари, как могла, старалась уложить в голове подобные рассуждения, но, видимо, была слишком другая, чтобы их понять. Снова объявили посадку, и они оказались перед знакомым коридором. - Клянусь, если нас снова попросят ждать, я за себя не ручаюсь, - пригрозила дама контролеру, проверяющему посадочные талоны. Мари не сдержала улыбки. - Милочка, чему вы так улыбаетесь? Думаете, мы взлетим? Мари вспомнила: «…и каждый человек может взлететь. Взлететь не только за штурвалом самолета…» Стиснув пальцы так, что побелели костяшки, она неопределенно кивнула.
Устроившись в самолете, Мари улыбнулась. Ее место оказалось возле окна. Добрый знак. Правда, сквозь внушительный слой инея мало что можно различить, но это ничего. Откинувшись на спинку кресла, она закрыла глаза. По салону ходили люди, иногда переговариваясь, иногда чем-то возмущаясь. Кажется, и место рядом заняли, но она не шелохнулась. «Дамы и господа, вас приветствует командир самолета…» «Еще недавно я гордо именовался командиром экипажа…» Сквозь закрытые глаза потекли слезы… Мария не пыталась их остановить. Всякий раз, когда она с тех пор садилась в самолет, она была готова сделать все, что угодно, чтобы только не слышать этих слов. «Кажется, вы знакомы?» - «Нет!» «Саша, полагаю, это не очень хорошая идея». «Вам ведь не впервой исчезать без предупреждения!» В бессилии она зажала уши руками. И откинула их только, когда ее позвала стюардесса. - Прошу вас, пристегнитесь. Самолет готовится к взлету. Справившись с ремнями, Мари огляделась. Рядом с ней сел какой-то мужчина. Раскрытая широко газета не давала увидеть его лица. Покатившись по взлетной полосе, лайнер начал набирать ход. Мари нагнулась ближе к окошку, оттирая его пальцами. Ее всегда завораживал тот первый миг, когда самолет только отрывается от земли. Какая-то часть его еще на земле, а какая-то уже рвется в небеса. Как часто так бывает в жизни! Шелест газеты почти совпал с легким прикосновением к ее плечу. Удивленная, Мари обернулась. С губ ее сорвался тихий вздох. - Вы?.. - инстинктивно она вжалась в кресло. Какое-то время Николай молча смотрел ей в глаза. Невыносимо громко гудели двигатели самолета, и Мари почувствовала страх не расслышать его ответа. А может быть, бояться стоит как раз обратного. - Я дождался взлета, чтобы быть уверенным, что ты не убежишь от меня. Это очень большое коварство? - Как… вы нашли меня? По губам его скользнула улыбка. - Мне повезло, что ты назвала аэропорт. Иначе пришлось бы подключать своего друга и определять, откуда именно ты собираешься лететь с помощью твоего телефона. - Я ничего такого не думала, я… - она осеклась, чувствуя, что сейчас расплачется. «Дамы и господа, самолет продолжает набирать высоту…» - Я знаю. - Но как же свадьба Саши, и…? - Можно еще успеть вернуться, а если и нет, она поймет… Мари, - он осторожно убрал приспустившийся завиток с ее лба и заговорил тихо и искренне. - Я… не мог допустить, чтобы ты снова ушла из моей жизни. Столько времени я пытался забыть тебя и не мог. Не мог не искать тебя глазами в толпе, не мог слушать игру ни одного пианиста, не вспоминая, как ты однажды играла для меня. Все было напрасным. Боль и гнев, обида… Нет такого панциря, который мог бы защитить меня от твоих глаз. Она слушала, и на ресницах трепетали слезы. Неуверенно вытянув вперед руку, коснулась сначала его волос, потом провела пальцами по лбу и остановилась на щеке. - Я… просто хотела убедиться, что ты настоящий. Опустив ее руку чуть ниже, он коснулся губами ее пальцев. - Теперь веришь? - Мне трудно говорить, - она сглотнула. - Я сидела здесь и вспоминала тебя. Ты, конечно, теперь не можешь проверить, но клянусь, что всегда когда я видела взлетающий в небо самолет, я… - ее рука вздрогнула у его губ. - Внутри все словно разрывалось на части. Я… и не надеялась больше тебя увидеть, и в то же время так часто представляла нашу случайную встречу. Где угодно. Наверно, я перебрала всевозможные ситуации и точки земного шара. А когда это случилось на самом деле… - она с трудом добрала воздуха. - Я так хотела поговорить с тобой, но… не могла. Мне казалось, твоя ненависть обесценит любое и каждое мое слово. - Мари, такая красивая, единственная, - он осторожно снял с ее ресниц дрожащую влагу, - в моем сердце никогда не было ненависти к тебе. Но ты… ты тоже должна понять меня. - Он потянулся к карману пиджака и извлек оттуда маленькую бархатную коробочку. Медленно открыл ее. На дне лежало колечко по размеру ее пальца. - Помнишь тот день, наш последний день вместе. Я ездил в город за этим. - Она с болью прикрыла глаза. - И какую же картину я нашел по своему возвращению? Как только я вошел тогда в бунгало, я… почувствовал что-то… Но не хотел верить. Я кинулся к твоему номеру, но он был пуст. Портье сообщил мне, что ты выехала час назад и спрашивала о ближайшем рейсе до материка. Первое побуждение было помчаться за тобой, догнать, найти, но… вспоминая твои сомнения, несколько изменившееся поведение после приезда твоей матери, я не смог. Струсил? Да, наверное, струсил. Впервые в жизни. - Ты говоришь о сомнениях, но… - Не надо, Мари, не лукавь. Сомнения были. Не в искренности твоих чувств, скорее ты сомневалась во мне, все происходило слишком быстро и… - Я даже не могу объяснить тебе, правда… Не то, что бы я сомневалась в тебе, но… - Так всегда бывает, когда внешние силы вмешиваются в отношения двух людей, я понимаю, что ты хочешь сказать… Сейчас понимаю, но тогда… Тогда, когда смотрел на фотографию Саши и думал о том, что для тебя это оказалось слишком - узнать, что моя дочь младше тебя всего лишь на несколько лет… Мне было так больно сознавать это. - Это неправда! - с жаром возразила она. - Я не хочу, чтобы между нами оставались тайны, и хотя мне очень стыдно признаться, что я приняла фотографию твоей дочери за фотографию возлюбленной… - Она видела, как поднялись его брови. - Клянусь, это было так. Из подписи в углу я различила только одно слово: «дорогому»… И… не знаю, со мной в первый раз в жизни было такое. Я не могла контролировать себя, не чувствовала земли под ногами. Я даже не могу вспомнить, что делала в те минуты, понимаешь? Помню только салон самолета, уносившего меня с Крита. Там я снова как бы вернулась к действительности… А потом возвращалась к ней каждым днем и мгновением, - она вздохнула, не пряча от него глаз, - и уже понимала, что совершила ошибку, а когда увидела сначала Александру, потом тебя, я… - она закрыла лицо руками, не в силах договорить. Но он понял ее и так. Сильные руки сомкнулись за спиной Мари. Нежные поцелуи покрывали ее волосы и руки, а она только крепче прижималась к нему, ловя его дыхание на своем лице. Это все правда, это не сон! Это его руки, его губы, его золотистые волосы. Это он, самый любимый, самый лучший человек на свете. Он простил ее. Несмотря на всю боль, которую она причинила им обоим. - Как странно, Мари, - прошептал он, не прекращая целовать ее. - Мы оба увидели то, чего не было на самом деле. Мария прижалась к его груди, перебирая пальчиками складки на пиджаке. - Ты мог так думать обо мне? - Но ведь и ты могла, - Мари почувствовала его улыбку. - Да, прости… - она тоже улыбнулась. - Мария, дорогая моя, - он взял ее лицо в ладони, - не будем больше оборачиваться назад. Как говорил мой отец: самое верное испытание любви - испытание временем. И я думаю, - он склонился к ее губам, - мы прошли его. И если с твоей сестрой нет ничего чрезвычайного, знаешь… моя дочь права. Свадьба в преддверии Нового Года - это так романтично, - глаза его смеялись. Потом он перевел взгляд на бархатную коробочку, как-то невзначай переместившуюся на ее колени, и понизил голос. - И хоть мне не хватает слов, чтобы выразить, как я сейчас счастлив, ты можешь сделать меня еще счастливей. - Ты… - она прижала руки к щекам. - Ты выйдешь за меня, Мари?.. Ее сияющие глаза ответили больше, чем могли бы слова. Их губы слились в поцелуе, а сердца - в общем стуке. В залах аэропорта Петербурга было уже довольно отчетливо видно, как выныривая из тумана облаков, снижается над посадочной полосой самолет. Вот колеса его уже коснулись земли, и пассажиров изрядно тряхнуло. Но поцелуй Мари и Николая все не прерывался, а руки их все так же крепко обнимали друг друга. Как сквозь сон, Мари услышала частые хлопки, которыми пассажиры обычно благодарят пилотов. Но сейчас ей казалось, что все не так. Это весь свет аплодирует только им двоим, только их любви. Любви, которая хоть и прошла испытание временем, но все так же сильно горела в их сердцах.
Конец.
Морозко
Зимний волшебник
Сообщение: 87
Репутация:
8
Отправлено: 07.01.11 18:35. Заголовок: Дед Мороз приходит к..
Дед Мороз приходит ко всем
Автор: Gata
- Почему, скажи, Варвара, В Рождество и Новый год Дед Мороз к барону ходит, К нам же в кухню не идет? - Не мешай мне стряпать, Полька! Дед Мороз – чай, не дурак. В кухне щи да сковородки, А барон нальет коньяк.
- Почему, скажи, Никита, На подарки Дед Мороз Для барона не скупится, А к тебе не кажет нос? - Не мешай мне, балаболка! Видишь – чищу лошадей. Дед в парчовой ходит шубе, Не навоз мести же ей.
- Почему, скажи, Карлуша, Дед Мороз с Анюткой мил, Мне ж дешевого колечка – И того не подарил? - Потому что, meine Liebe, Анька – барина жена, А вот ты со мной нисколько Не желаешь быть нежна.
Носом шмыгает Полина, Разобижена на всех. Вдруг под вечер за окошком Басовитый слышен смех. Громко ахнула Варвара, В кухню гость едва вошел: Весь в снегу, и в шубе синей, На плече – большой мешок.
- Ну-ка, кто тут ждет подарков? Не робей, скорей беги! Варе – платье в три обхвата, А Никите – сапоги. Всем вина, сластей заморских, Да диковинных колбас, Ну а Полюшке сережки С ожерельем я припас.
В этот вечер не дождался Барин к чаю свежий торт – Вся прислуга пировала От Морозовых щедрот. Пели песни и плясали, Уплетали калачи, Дед Мороз же той порою Тайно шубу жег в печи.
«Ничего, что в сейфе барин Не найдет пятьсот рублей, Лишь бы Поля улыбалась, Да глядела веселей. Там же, глядь, и поцелуя От упрямицы дождусь», – И Мороз вздохнул с надеждой, Хитро гладя рыжий ус.
По мотивам сериала «Бедная Настя» Герои: Владимир и Анна Жанр: мелодрама с открытым финалом Сюжет: экскурсия по самым ярким моментам пары Владимир\Анна от первого лица самой героини, в которой кто-то возможно и не узнает сериальный образ Анны. Трактовка поведения, мотивы – плод воображения автора, поскольку, на мой взгляд, в сериале все было иначе. Пояснение: Курсивом выделены хаотичные воспоминания героини, возникающие помимо ее воли. Пожелание автора: Для создания настроения, при прочтении желательно слушать Yiruma – River flows in you.
*** - … любите меня? – Отчего эти слова сорвались с моих губ и откуда возникла даже подобная мысль? Вот сейчас он начнем смеяться надо мной, как делал это не раз до этого… Но он молчит. А его взгляд, который всегда вызывал во мне желание исчезнуть, скрыться от него в темной уголке, теперь стал иным. В нем появилась… что это? Неужели нежность? – Это правда. – И слова, которые должны звучать вопросом, с моих губ слетают как утверждение. - Уйти, пожалуй, придется мне, - его быстрый поклон и он выбегает из комнаты. От кого он бежит? Неужели от тех слов, что я посмела произнести вслух? И неужели впервые в своей жизни я смогла обратить его в бегство? От этой мысли становится неимоверно тепло и улыбка, столь давно не ведая мне, начинает сама появляться на губах. Не помню, как, но я вернулась в свою комнату. Пытаюсь ни о чем не думать, но мысли как назло переполняют голову и вызывают пульсирующую боль в висках. Пытаюсь успокоиться и подавить в себе новое вспыхнувшее чувство, название которому так тяжело сейчас дать. Я не могу найти себе места, едва присаживаясь на кровать, тут же подскакиваю и продолжаю мерить шагами свою комнату. Я не хочу ничего вспоминать. Не хочу! Но… … Отвернулась, а в спину мне - его едкие слова и все более глупые и ненужные приказания. Желание расплакаться от обиды и бессилия стало как никогда сильным, и мне едва удается сдержать его. Но чувствую, что комок подкатывает к горлу и как увлажнились глаза в преддверии первых слез. Остатки гордости не могут позволить ему увидеть эти слезы, поэтому резко оборачиваюсь и … мысли вмиг смешались. Он стоит так близко, что мне не вздохнуть и в том, как он смотрит на меня, появилось что-то новое и это – открытая ненависть. За что? Я сама того не понимая, произнесла эти слова вслух и получила в ответ только новую насмешку. Бежать. Бежать прочь от его едких и колких слов, от проникающих в самую душу холодных стальных глаз, от звериного оскала, замершего на его губах. Прочь, в тишину своей комнаты, в глубину своего мира, чтобы хоть на короткое время укрыться от него в уголке задумчивых фарфоровых кукол и мягких плюшевых мишек. Спрятать голову под подушку и забыть. Забыть. Забыть! Его и этот день, когда сердце всего на один короткий миг предательски дрогнуло… Когда же он понял, что… *споткнулась на слове, но все же продолжила* любит меня? Неужели уже в тот момент он… Нет *одернула себя* не думать об этом, мне же это безразлично. *Схватила руками голову* Забыть. Забыть этот его нежный, такой ранимый взгляд. *Закрыла ладошками уши* Не слышать больше этот нерешительный, чуть насмешливый, но уже без всякой злобы как раньше, голос. Но ничего не получается, чем сильнее я сжимаю глаза, тем ярче его образ, чем сильнее закрываю уши, тем отчетливее его голос звучит в моей голове… … - Я увлечен… Нет кажется я влюблен в другую женщину… Неужели тогда он говорил обо мне? Я хорошо помню, как звучал его голос в момент признания: чуть протяжное «н» в слове «влюблен» напомнило об уже забытом мотиве, радостный уклон был так нов и непривычен для меня, что я даже растерялась и упомянула о своих чувствах к Михаилу. И как после этого он заметно изменился, чувство доверия которое я ощутила в то мгновение – сразу же ушло, словно его и не было вовсе. Улыбка, до этого сиявшая на его губах, стала натянутой, а в голосе снова поселились насмешливые нотки. Я не понимала тогда причины столь быстрой перемены, а сейчас все стало таким четким. Уже тогда он говорил мне, но я не слышала… не ожидала услышать подобное от него. Помню, как впервые тогда подумала о том, кто же она, та девушка, которую он любит? Достаточно ли она сильна, чтобы ответить ему взаимностью? И самая страшная мысль, напугавшая меня саму так, что на мгновение я потерла нить разговора - какого это быть любимой им? Помню как вздрогнула, заметив его взгляд, устремленный на меня – уж не произнесла ли я эти слова вслух. Но все обошлось и чтобы больше не искушать судьбу, я поспешно вышла из кабинета, что-то обронив у двери. Но те слова, сказанные вскользь, словно шли из самого сердца. … - Я надеюсь, что вы обретете свое счастье. Мне отчего-то кажется, что девушка, которую вы любите, однажды тоже полюбит Вас… Возможно ли, что уже тогда я простила его за все? Его намеренную жестокость до этого, тот танец, одно только воспоминание о котором приносит боль. Я ведь клялась себе тогда, что никогда не прощу его, никогда не позволю себе стать настолько глупой, чтобы забыть об этом. Но потом, окрыленная надеждой на скорое осуществление своей мечты и возможный отъезд в Петербург, я хотела отпустить все, что удерживало меня в поместье, включая былые обиды и страх перед ним. Да, я простила его. Глупо? Самонадеянно? Но ведь он действительно изменился: стал спокойнее и рассудительнее, даже мягче, если уместно ставить это слово рядом с его сильным именем и несгибаемым характером. … - Какой хорошенький котенок, - запустила пальцы в мягкую шерстку. – А что Вы собираетесь с ним делать? - Утопить. - Как! – подскочила. – Вы собираетесь его утопить? - Ну, а что такого? – он все также серьезен. – Назову его Карл Модестович и утоплю. - Вы опять шутите, Владимир. Я знаю, что Вы на такое не способны, - мои пальцы путаются в теплой шерстке котика и случайно встречаются с рукой Владимира. Тут же словно множество маленьких иголочки закололи мою ладошку и стремительно побежали по всему телу, пробираясь внутрь и ускоряя биение сердца. Я вздрогнула… наверное… иначе как объяснить его взгляд? Новым для меня стало не только это, но и осознание, что я нее хочу как раньше в испуге отдернуть руку, надеясь избежать его прикосновения. - Я не ослышался? – Я не могу отвести глаз, а пальцы продолжают играть с шерсткой котика и ощущать тепло его легких касаний. - Вы только что выступили в роли моего адвоката? Неужели разглядели за маской чудовища доброе сердце? – Такой непривычно нежный голос… И я с трудом понимаю смысл произнесенных слов, улавливая в их разнообразии только одно и сама не замечая того, вторю ему… - Доброе… *И тут же одернула себя* О чем я думаю! Почему ищу ему оправдание? И почему стараюсь взглянуть на него иначе? Он изменился… или же все-таки изменилась я? Я чувствую силу, которой раньше не было, чувствую уверенность и спокойствие о которых раньше не могла и мечтать. И все потому, что теперь я знаю его тайну. … - Я боюсь Вас. – Признание… но мне не страшно его делать. И я не задумывают о причинах этого. - А я Вас. - Почему Вы мучаете меня? – старый вопрос, срываясь с моих губ теперь, почему-то звучит иначе. Раньше он был словно дань, теперь же ответ на него стал для меня жизненно важным. Словно для того чтобы решить, как же жить дальше, мне нужно узнать правду. Смотрю на него, пытаясь угадать ход мыслей, уловить в чертах лица … И словно прозрение, в которое я не могу поверить, но слова уже невнятно, напоминая тихий шепот, слетают с губ. - Вы делаете это… потому что любите меня?! Но что принесет мне теперь открывшаяся истина? *Встала и стала нервно расхаживать по комнате.* Он любит меня, любил все это время, и как оказалось это не останавливало его ни перед чем… …- Стоять! – так гаркнул, что у меня оборвалось сердце, и я замерла от испуга, не зная чего ожидать от него на этот раз. - У меня есть для вас поручение. Надеюсь, я не должен напоминать, что вы должны исполнять все мои поручения? - Конечно, что прикажете? – Стараюсь не показать, как все внутри меня сжимается от страха и старается пробиться наружу дрожью в руках. - Мои сапоги отвратительно вычищены, идите надрайте их… так, чтобы я мог видеть в них свое собственное отражение, - его глаза так горят, а на губах злая усмешка от которой становится не по себе. – После, сбегайте в лавку Мозаса за бутылкой шампанского… После смерти дядюшки он крутил моей жизнью, как хотел: то подпускал близко к себе, да так, что мне удавалось невольно коснуться его, то старался отогнать как можно дальше злыми словами и новыми упреками. Он заставил танцевать… Но разве он заставил? Я сделала это сама из гордости, из желания во всем идти наперекор ему, показать, что я могу превзойти его, что я хоть что-то могу! Я закрыла тогда свое сердце, кричавшее о том, что не стоит этого делать. Я хотела одержать победу над ним, подогревая свою решительность играющей в крови ненавистью и злостью, поэтому начала танец. Я ликовала, наблюдая за его каменным лицо и пылающими глазами. Ликовала так сильно, что готова была звонко рассмеяться вслух, и этот смех *я понимаю сейчас* походил бы на смех ослепленного властью безумца. Но последовавшая за этим боль уничтожила все, не оставив и крупицы былой решительности. *Опустилась на пол и схватила голову руками.* … - Я влюблен… Конечно она не знает об этом… Теперь я понимаю, что он боялся. Сам боялся этого чувства. Знал, что я не отвечу взаимностью, вернее делал все возможное, чтобы я не ответила на его чувство, и тем самым сведя на нет свое собственное. Но тут я вспомнила и другое: его легкий поцелуй в библиотеке, в котором тогда я нашла спасение, поддержку и снова узнала, что значит просто улыбаться. …- Что Вы делаете? – пытаюсь возмутиться, но улыбка просится на губы. - А что? - ответ в тон мне и медленный шаг навстречу. Насмешливо-ласково: - Красивая девушка дала мне себя поцеловать. - Я дала?... – Спросила и тут же прикусила губу, понимая, что сама не остановила его, позволяя этот поцелуй. Не возразила, когда он нежно прикоснулся к моему лицу и стал медленно приближаться, словно давая возможность отпрянуть. *и словно эхо с задворок сознания * Словно я хотела чтобы он… Даже теперь, за закрытой дверью своей комнаты, я не могу признаться себе, что действительно хотела его поцелуя. Хотела узнать, каково будет его прикосновение, не вызванное злость, а наполненное лаской и нежностью. А его слова, сказанные во время дуэли: -Ну же Анна, давайте. Одно движение пальцем и Вы навсегда избавитесь от неугодного Вам человека... – Такие жестокие и никоим образом не являющиеся ни моими мыслями, ни желаниями. Мне хотелось податься вперед и закрыть его рот своими руками, не позволяя произносить подобную глупость. Хотелось заверить его, что все не так, но слова, слетавшие с губ, были бледной тенью слов звучавших тогда в моем сердце. А затем, подобно грому прозвучавшего ранее выстрела, последовало его признание. - Поздравляю Вас – барон Корф сражен. Вольная, что лежала у самого его сердца и, оказавшись в моих руках, обжигала пальцы. И его взгляд в тот момент – отрешенный, насмешливый, но не бойкий как ранее, а грустный и печальный. Его губы улыбались, но я не верила им, его глаза о чем-то молили, но я не понимала о чем. А теперь все стало таким простым и понятным. Гордый, сильный и непреклонный барон любил меня и не знал, что делать со своим чувством, не знал, стоит ли примиряться с ним или же продолжать бороться, не подпуская слишком близко к сердцу. А я… *усмехнулась* лишь мешала его борьбе: из глупой гордости и обиды вернулась к нему в костюме Соломеи и стала играть с ним в игру, правил которой совершенно не знала, а в ночь перед дуэлью явилась к нему в ночной рубашке, действительно не думая о том, к чему все это может привести. Его поцелуи в ту ночь, слова вызывающие дрожь в теле и так напугавшие, что я едва не бросилась бежать из его комнаты. …Его теплые руки на моих плечах и мне уже совсем не холодно. Дрожь почти мгновенно ушла с кончиков пальцев. Руки потянулись к нему ведомые совсем не разумом, но я продолжу лгать себе. Лгать как можно громче, чтобы усмирить встрепенувшееся сердце, чтобы не позволить правде скользнуть на губы, которые начинает жечь от его сладкого прикосновения. - Только бы ты всегда была рядом… Я думала о ком угодно только не о нем. Замечала только то, что хотела, обвиняла его в остальном, а он все это время продолжал любить меня: когда я танцевала с Михаилом на балу в Петербурге, когда наставляла на него пистолет, желая скорой расправы, даже когда говорила о свои чувствах к другому - он все равно продолжал любить меня. Я обвиняла его в жестокости, но чем я лучше: намеренно дразнила его, мучила его насмешливым повиновением, каждой минутой своей жизни я причиняла ему боль. Как легко я обвиняла его одного в той ненависти, что как я думала раньше жила в нем. Я ненамеренно отнимала у него внимание отца, моя покорность судьбе и благодарность Иван Ивановичу сыграли не последнюю роль в этом. Мое существование вынуждало его постоянно врать своим друзьям и играть в моем присутствии ненавистную роль. Невольно я усложняла его жизнь, и вправе ли я сейчас обижаться на то, как он вел себя по отношению ко мне? Я никогда не была ему ровней, и он относился ко мне так, как того и требовало мое истинное положение: его поручения никогда не выходили за рамки дозволенного, а были уместны для исполнения обычной крепостной, коей я и являюсь. Он никогда не поднимал на меня руку, хотя имел полное право, ведь исполняла я поручения из рук вон как плохо, не зная, вернее, просто не умея должно услужить. И кто из нас после этого чудовище?.. Меня нельзя любить, я причиняю людям только боль: Никите, на которого смотрела не иначе чем на друга, вселив в него ложную уверенность, что между нами что-то может быть, и использовала это в своих целях, когда задумала сбежать от Владимира; затем Михаилу, с которым стала строить отношения на лжи, скрывая от него свое истинное положение и убеждая себя, что поступаю так во имя и по воле Иван Ивановича, а на самом деле тогда ничто не мешало мне сразу открыть ему правду; самому Иван Ивановичу, уверив его, что его желание видеть меня на сцене является и моим, а в действительности я никогда не хотела выступать на подмостках сцены; Владимиру, который все время боролся с ненавистной любовью ко мне. Изменить это я уже не в силах, но я могу хотя бы помочь Владимиру забыть меня и ту любовь что он испытывает ко мне, поскольку не хочу чтобы он и дальше страдал из-за меня. Завтра я уеду, и больше никогда он не увидит меня. Больше не будет необходимости во лжи, больше не будет вынужденного притворства. Возможно, тогда он сможет простить меня за то, что я не… - Постой! – Этот голос я узнала сразу. Быстро подойдя к наполненному зимними рисунками окну, сквозь витиеватые узоры оставленные морозом я увидела его. Владимир был во дворе и, сидя на коне, разговаривал с подошедшим к нему Никитой. Крупные хлопья снега, медленно кружась в легком танце, опускались на его темные волосы и окрашивали их своим серебром. Он склонился чуть ниже, и непослушная челка скользнула ему на глаза, но тут же быстро была откинута назад проворными пальцами хозяина. Такой простой и естественный жест взметнул в воздух осевшие на волосах снежинки и те, вновь подхваченные ветрам, снова пустились в свой неповторимый и озорной танец. Но он словно не замечал окружавшей его красоты. Подняла руку и коснулась холодного стекла. Провела по его лицу, словно желая разгладить жесткую складку у кончика губ и морщинку пересекающую нахмуренный лоб. Я так хорошо помню улыбку, которая сгладила все острые углы, распрямила все изогнутые линии и придала мягкость чертам его лица. И я так хочу увидеть ее снова. Хоть на миг, пусть даже одаренную не мне. -… Люблю его, - шепотом закончила я. Но сердце встрепенулось и уставшее от долгого молчания пропело – закончила или, все же, только начала? Слезинка скользнула из уголка глаза и обожгла вспыхнувшую алым цветом щеку. Губы не слушая меня, зашептали тихо, словно заклинание: - Молю Вас, барон, не любите меня.
Морозко
Зимний волшебник
Сообщение: 89
Репутация:
8
Отправлено: 11.01.11 14:30. Заголовок: Поскольку маскарад у..
Поскольку маскарад уже закончился, очередной подарочек Морозко кладет под елочку уже без маски
Все даты в формате GMT
2 час. Хитов сегодня: 29
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
<\/u><\/a>
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
