Бедная Настя - клуб поклонников сериала

Название: В дороге
Автор: Царапка
Жанр: мелодрама
Рейтинг: G
Герои: Марья Алексеевна, Никита

Княгиня не плакала. Напротив, на губах её легко было заметить улыбку - и ужаснуться. Эта женщина убила родного сына, пусть невольно, целясь в другого, но неужели возможно ей чувствовать что-либо, кроме горя? Княгиня и впрямь ничего другого не чувствовала. Равно как и горя. Мать иссушили до дна дни отчаяния, когда сердце отказывалось верить в смерть любимейшего из детей, вопреки разуму ожидало - сейчас он откинет с лица покрывало, встанет с холодной кушетки, улыбнётся смущённо и виновато: "Маменька, какие странные снятся вам сны!".
Горе умерло вместе с надеждой. Ещё храня в глазах следы слёз, женщина слушала обвинения, каждый миг отдаляясь от мира живых. Дочь считает её преступницей? Зачем взялась за расследование? Во имя справедливости, мести, или остатков любви к тому, кого обвиняли в начале? Механически, вместе с чётками, Марья Алексеевна перебрала варианты, а потом позабыла о них. Не всё ли равно? Умер сын, не стало и дочери. Разоблачение самозваной дочери мужа, обретение настоящей вызвало снисходительную улыбку. Княгине стали смешны все заботы и эти людишки. Без гнева смотрела она на врагов, без злобы обещала молиться за них. Ненавидеть могут только живые. О молитвах сказала она машинально, но муж обрадовался и подхватил: "Маша, в обители ты успокоишься".
Обитель? Молитвы? Общество угрюмых монашек, наставления настоятельницы, епитимьи, посты... Эти жалкие лицемеры будут плести о спасении заблудшей души, давно захлебнувшейся в бурях неблагодарного злобного мира? Но княгиня, не споря, собиралась в дорогу, не задерживаясь и не слушая фальшивых увещеваний. Ей нужна была эта дорога, последняя, ведущая совсем к иной цели, дорога, которая поможет избавить себя от бессмысленной жизни, как от жмущих ботинок.
---
Пётр Михайлович выбрал для жены монастырь отдалённый, известный строгим уставом. Княгиня про себя усмехнулась - решение мужа оказалось ей на руку. Холодно попрощалась с семьёй. Чуть поморщилась, когда князь выразил надежду на её искреннее раскаяние. Посмотрела в глаза старшей дочери. Сухо поцеловала младшую. Села в возок, и колёса заскрипели по весенней распутице. Женщина задремала. Последнее время ничего ей не снилось, но в экипаже её укачало. Обрывки воспоминаний тревожили, досаждали, не причиняя боли, как огонь не способен заставить болеть вырванную из тела руку. Скоро конец всему - и воспоминаниям, и нынешнему состоянию, названному по недоразумению жизнью.
Лес расступился, и дорога пошла вдоль ещё покрытого льдом озера. Разбуженная лучом света, княгиня увидела: то здесь, то там тонкий лёд покрыт блестящей на солнце водой, дальше от берега виды полыньи. Что ж, пора. Властным голосом Марья Алексеевна велела остановиться, вышла из экипажа и с недовольным видом сказала:
- Ну и дорога, голова кругом идёт. Пойду, прогуляюсь.

Сопровождавшая княгиню служанка попыталась было последовать за своей госпожой, но дама сердито глянула на навязчивую деревенщину, и та стушевалась. Марья Алексеевна медленно побрела вдоль берега, выискивая удобное место. Ей нужно было не исчезать из поля зрения слуг, чтобы бездельники не всполошились заранее, и отойти достаточно далеко на случай, если, заподозрив неладное, кучер с лакеем поспешат ей на помощь. Неподалёку извилистый берег образовал причудливый мыс. Прикинув, что деревья скроют первые шаги в опасном направлении, Марья Алексеевна ступила на лёд, и решительно направилась в сторону, где, по её расчётам, вода должна была быть глубока. В душе женщины не было страха. Холод льда чувствовался сквозь подошвы, напоминая - опостылевшая оболочка ещё способна ощущать боль. Остались лишь опасения, что тело в неистребимой своей жажде жизни может предать, заставить руки цепляться за острую кромку льда, ноги - искать опору.
Княгиня ускорила шаг. Сердце дрогнуло, когда под ногами послышался хруст. Ещё шаг. Туфли противно промокли. Ещё один, уже медленно. Трудно дышать. Ещё... Когда кончится этот лёд? Пустота... Тело обожгло студеной водой. Как ни готовилась женщина к боли и холоду, неожиданность заставила закричать. Юбки промокли не сразу, но чулки не могли защитить ноги от пронзительного ощущения, как будто под кожу вонзились множество мелких иголок. Княгиня бестрепетно подошла к краю бездны, но теперь, увлекаемая безжалостным ледяным потоком, барахталась, как щенок. Кромка воды сдавила горло удавкой смертельного холода. Ткань намокала и тянула в страшную черноту. Крик превратился в жалобное поскуливание. "Вот и всё..." - мелькнула мысль, и тело сдалось. Волнующаяся в полынье вода захлестнула женщину с головой, готовя угощение рыбам.

Вдруг сквозь холод прорвалась новая боль. Сильная, уверенная рука схватила за волосы, тянула, не взирая на тяжесть, волокла по крошащемуся острому льду. Ничего не соображая, княгиня лупила руками по воздуху, попадая то в снег, то в незнакомый жёсткий армяк. Воздух вокруг наполнился криками, причитаниями, потом хватка ослабла - спаситель рано встал на ноги и сам провалился сквозь лёд, но уже близко от берега. Вода не могла скрыть его богатырской фигуры.
Ещё усилия - и оба очутились на берегу, в безопасности. Служанка повела княгиню переодеваться, вытащивший несостоявшуюся утопленницу из воды мужик стал развязывать свой узелок, а кучер занялся костром.
Скоро опомнившись, но не способная осознать - рада спасению или будет вновь искать случай, Марья Алексеевна цыкнула на разохавшуюся прислугу, позволила ей помочь переодеться в сухое. Потом обе подошли к огню, желая согреться.

Слуги догадывались, что происшествие - не случайность, но ничего не высказывали, только отводили глаза, встречая недовольный взгляд барыни. Подоспевший на выручку мужик показался Марье Алексеевне знакомым и, приглядевшись, она узнала бывшего корфовского холопа, служившего у Долгоруких конюхом. Раздражение от сомнений и неудачи требовало выхода.
- Эй, Никитка!
Парень, задумчиво ворошивший ветки в костре, вздрогнул и обернулся.
- Ты тут геройствовал, возьми-ка на водку! - дама вытащила кошелёк, демонстративно порылась в нём, достала стёртый пятак и бросила в сторону своего спасителя.
От обиды плечи бывшего конюха напряглись, кулаки сжались, но он не ответил и стал ломать для костра ветки посуше. Княгиня не унималась:
- Давно тут караулишь, много ли заработал? – вновь нет ответа. – Сторожку поставь, глядишь, и разбогатеешь!
Никита резким движением поднял голову и посмотрел в лицо спесивой насмешнице. Марья Алексеевна напустила на себя вид надменности, но тут же болезненно съёжилась. Ей показалось – парень смотрит вовсе не на неё, он хочет узнать, увидеть другие черта, ищет их в случайно встреченной женщине, и горюет, что не может найти. Скрывая растерянность, княгиня буркнула:
- Наглый холоп…
- Я не холоп, - парень первый раз удостоил даму ответом.
- Как же, вольная вышла, и обнаглел, а прежде, небось, на господ и глаза-то поднять боялся.
- Никогда не боялся… - прозвучало скорее задумчиво, чем сердито.
Марье Алексеевне надоело сидеть на поваленном дереве у костра, и она крикнула кучеру:
- Скоро ли едем?
- Куда вам спешить, барыня?
Не услышав в голосе слуги привычной почтительности, Марья Алексеевна было возмутилось, но что-то удержало её. Тон кучера, потом и лакея менялся с каждой верстой, отдалявшей хозяйку от дома князей Долгоруких. Прежде княгиня не замечала, но её выходка окончательно переломила отношение слуг. Госпожа стала пленницей. Преступницей, которую знатный род спас от каторги, и приказы которой теперь ничего не значат. Возмущение бесполезно.

Кучер тем временем разговорился с попутчиком:
- Куда податься надумал, Никита?
- Сказывают, у купца *** в Энске знатный конных завод, люди опытные нужны, а крепостных у него нет.
- Дело хорошее, конюх ты справный. Подвезти тебя? – наглец и не подумал спросить дозволения барыни.
- Благодарствую.
- Да ты что, уж как тебя отблагодарить, и не знаю… Не дай Бог, случилась бы с княгиней беда, барин бы шкуру спустил. Рядом с Ивашкой пристроишься, через два дня у новых хозяев будешь!

Холопы, подлый народ, договорились между собой, а княгине оставалось лишь злиться. Глядя на мужчин, осмелела служанка, шушукалась и заигрывала с лакеем, чего никогда на глазах барыни не позволила бы себе раньше. Скоро собрались ехать, но тут стряслась незадача – порвались постромки. Никита взялся было поправить беду, да не нашлось ни скобы, ни ремня. Выругавшись, кучер решил доехать верхом до деревни. Напоследок он бросил Никите:
- Ты пригляди, если что.
Парень кивнул.
Марья Алексеевна безразлично прислушалась к разговору, но ни слова сама не сказала, понимая бессмысленность любых своих слов.
Служанка, наоборот, оживилась:
- Нынче в деревне-то ярмарка… Вот кабы и нам с Ванечкой гостинцев каких присмотреть, чтоб не с пустыми руками назад возвращаться.
- Вёрст пять, пока дошагаем!
- А я с тобой, Ваня, поеду на лошади!
Лакей разинул рот, но тут же сообразил – зачем упускать случай?
- И то верно, Никита присмотрит и за возком, и за её сиятельством.
- Вы ведь дозволите, барыня? – по старой привычке опасливо спросила нахалка.
Ничего не ответив, дама презрительно выпятила губы и отвернулась. Запретить – только унизить себя, девка всё равно поедет, куда захочет, её ни наказать, ни пожаловаться.

Посуетившись и поворчав, слуги взгромоздились верхом, и, довольные развлечением, поехали прочь, торопиться явно не собираясь.
Марья Алексеевна, прикрыв глаза, сидела у высокой сосны, а Никита – рядом с костром. С полчаса оба молчали. Потом женщине наскучило сидеть и ждать наглых слуг, и она вновь принялась за насмешки:
- Выправил вольную, а всё равно остался в навозе. Раньше хоть на баронской конюшне, а теперь – у купчишки!
- Не ваша, барыня, это печаль.
Тон Никиты не был ни наглым, ни уничижительным, хотя и угрюмым. Женщина догадалась – парень хранит в душе грусть, и она старалась припомнить причину, почему-то уверенная – знает её.
- Зачем в воду полез, дурень? – несмотря на грубое слово, прозвучало почти доброжелательно.
- Рано вам помирать, - скупо ответил Никита и подбросил веток в огонь.
- Тебе-то что? – княгиня неожиданно разозлилась. – Чай, скажешь, грехи замаливать нужно? – не хватало только нравоучений от вчерашнего крепостного.
- Можно и замолить… - Никита поднял голову и пристально посмотрел в лицо женщины.
- Ах ты, холоп, невежа, да как ты учить меня смеешь, судить меня, хам? – Марья Алексеевна разошлась не на шутку. – Подлое ваше племя! Из-за вас мне всю жизнь муж испоганил, из-за потаскухи дворовой, другая потаскуха сына сгубила, а теперь ты не в своё дело полез!
Никита слушал её, с каждым словом поражаясь всё больше, как будто изо рта женщины вырывалось адское пламя, а потом, даже не ей, а себе, тихо сказал:
- Господи, неужто от дьявола ангел может родиться?
Молнией сверкнуло воспоминание:
- Так ты о Сонечке, холоп, возмечтал, о княжне Долгорукой?
- Что вам до холопьей мечты? – предвосхитил Никита насмешку.
- Ни до тебя, ни до мечты твоей нет мне дело! – запальчиво выкрикнула княгиня, и обмякла, устав от волнений.

Подумав, Никита сказал.
- Не мне о душе вашей печься, только вот спокойно смотреть, как вы её губите, не по нутру. Как бы я потом Софье Петровне в глаза посмотрел, если даст Бог с ней свидеться? Душа у неё чистая, если суждено вам спастись, то через молитвы её!
- Дурень ты, дурак деревенский и есть… - у Марьи Алексеевны уже не было сил с ним ругаться, но мысль, что неотёсанный мужлан находит причину для искренней заботы о всеми проклятой грешнице, вдруг согрела.
Никита, казалось, и не заметил ругательств. Говорить ему было трудно, слова парень подбирал медленно, и всё же остановиться не смог.
- Господь всем надежду оставил, великий грех – Божьей милостью пренебрегать. Хуже убийства.
"Он действительно в это верит…" – поняла Марья Алексеевна, улыбнулась, потом засмеялась, слабо, сильнее, дикий хохот сотрясал её тело, из глаз брызнули слёзы. Женщина наклонилась вперёд, затем откинулась, ударившись головой о сосну, не переставая смеяться и размазывая по щекам солёную влагу.
- Ваше сиятельство, барыня, да что ж это с вами…. – боясь, что княгиня себе повредит, Никита взял Марью Алексеевну за плечи, и стал успокаивать её, как ребёнка. – Что было, не переделать уже, не терзайтесь так, не поможете горю. Княжна Софья Петровна о вас печалится, любит она свою матушку. Скоро внук народится, сына вашего кровь и плоть, неужто совсем жить вам незачем?

- Глупый ты, глупый… - бормотала княгиня.
Тело вдруг остро почувствовало тепло сильных рук, сердце забилось – ему оказалось так мало нужно, чтобы ожить. Никита сбросил оставленные в Другорском тревоги, утешал, успокаивал, ему стало жаль это несчастное, всеми, как он, отверженное существо. Душу парня охватила странная нежность.
- Полноте, Марья Алексеевна… - шептал он растеряно, утирая женские щёки расшитым платком – единственной вещью, оставшейся на память о безнадёжной любви к юной княжне.
Княгиня умолкла, вздохнула, посидела немного, глядя на огонь и задумавшись. Вся жизнь лёгким видением промелькнула в языках пламени. Когда ненависть убила в ней душу? Гибель сына разорвала жизнь на две части, или стала точкой на длинном пути разлада с собой и всем миром? Что теперь? Почему, казалось, умершая душа откликнулась на простое сочувствие? Почему слух жадно вбирает простые слова неграмотного мужика? Почему ей перестало быть холодно?

Чуть повернув голову, Марья Алексеевна проговорила:
- Никита?
- Да, ваше сиятельство? – охотно откликнулся он.
- Я хочу тебя попросить…
Парень ждал любого приказа, готовый добровольно повиноваться.
- Поцелуй меня.
Никита захлопал ресницами. Подумав, неловко взял женщину за руку, думая почтительно приложиться к ладони. Вновь глянул в глаза – и догадался, о чём она просит. Кровь прильнула к лицу, парень с силой сжал тонкие пальцы княгини, его глаза загорелись. Рывком притянув Марью Алексеевну к себе, Никита прильнул к её устам, нетерпеливо и жадно. Недоласканные, потерянные, на пути между прошлым и будущим, мужчина и женщина на миг забыли о пропасти между ними, открылись друг другу, смогли превозмочь горе, ставшее общим и лёгким.

Издалека донеслись голоса довольных прогулкой слуг. Марья Алексеевна, смочив платок в талой воде, протёрла умиротворённое заплаканное лицо, и прошептала:
- Славный ты парень… спасибо тебе.
Лицо Никиты светилось. Он не мог найти слов благодарности, только приложил её руку к губам.
Женщина встала, не чувствуя лет, и гордо сказала появившемуся, наконец, кучеру.
- Едем! – сильный голос наполнился жизнью.
- Как прикажете, барыня! – мужик вновь видел перед собой хозяйку.
Ловко, изящно, не нуждаясь в поддержке, Марья Алексеевна поднялась в экипаж, и чуть помедлила на подножке, незаметно улыбнувшись Никите.
Парень благодарно наклонил голову.

Два дня, пока благородная барыня и вчерашний холоп были попутчиками, они сказали друг другу едва ли с десяток слов, не нуждаясь вовсе в словах. Расставаясь, не сказали ни слова, но знали – друг друга никогда не забудут.

Конец